В осаде
Шрифт:
– Хорошо. Я его услышал. Теперь я хочу, чтобы ты услышал имя.
– Говори.
– Город. Это имя не отозвалось в тебе?
– ...Трой...мы предлагали тебе уйти.
– Нет. Вы обманули меня, чтобы увести государя...без греха.
– Трой. Ты не веришь нам. Жаль. Предложения наши идут в порядке старшинства. Ты был старшим. После тебя - государь. Но ты выбрал.
– А если бы я согласился?
– Всё для тебя было бы по-другому.
– Что, например?
– Например, ты бы никогда не услышал этого имени - Монсегюр. Разве что
– Почему?
– Потому что ты знаешь царицу морей, коротко. Такими связями не бросаются.
– Хорошо.
– Я согласился, я сник, его любовь была очевидна, она была сильнее моего неприятия судьбы, но я хотел знать, хоть краем, - ради чего всё это?
– Скажи, ради чего всё это? Ради чего?
– Не понимай буквально то, что я скажу.
Я ждал, глядя на него.
– Далеко на севере есть страна, она велика и красива. Там полгода цветут деревья и травы, а полгода лежит снег.
– Что такое снег?
– Это как фата, белый дождь, под которым можно стоять веками. Страна эта важна для нас - для нас и вас.
– От неё что-то зависит?
– Уже да.
– Как она называется?
– Тебе этого не надо знать...пока.
– Что там за люди?
– Люди?.. Можно сказать, что пока она безлюдна.
– Хм. Это...как Монсегюр?
– Да. Но с другой судьбой. Эта страна родится, когда падёт Город.
– И ради этой страны...
– Нет. Если бы ты принял предложенное тебе, то - да. Ты выбрал другое.
– Монсегюр?
– Не печалься, Трой. Монсегюр - твой последний город. Других не будет.
– Странно.
– Что странно, Трой?
– Я хотел пытать ваших жён и детей на ваших глазах, пока вы... А теперь...
– Трой. Ты можешь просить о чём угодно. Твои просьбы будут рассмотрены серьёзно, и что возможно, будет сделано.
Да, конечно. Лучше это, чем ничего.
– У меня всего две просьбы.
– Я слушаю.
– Первая - чтобы одна женщина забыла обо мне.
– Твоя девушка о тебе забудет. Вторая?
– Девушка?
– Для тебя она всегда останется девушкой.
– ...Хорошо.
– Вторая?
– напомнил он.
– Город не должен пасть.
Он вздохнул терпеливо.
– Это невозможно.
– Это возможно.
– Ты хочешь предложить что-то конкретное?
– Да.
– Говори.
– Там, в старом городе, есть могильник. Он не старый ещё, ещё всё живо.
– Что живо?
– То, что там. Чума.
Он молчал, ожидая, что я скажу дальше.
– Сколько вас?
– Что ты хочешь?
– Вы провели незамеченными два десятка людей. Значит, вы можете так же незаметно бросить в колодцы, там, за стеной - там всего лишь девять колодцев, - чуму.
– Это не спасёт город, он погибнет от той же чумы.
– Но это не будет поражение, нас не будут резать и насиловать.
– Не спасётся никто.
– Я готов пойти на это.
– ...Трой...тогда
Монсегюр минует тебя.– Почему?
– Там нужны воины, а не жертвы.
– Это важно?
– Только для тебя.
– ...Я ненавижу их, ожидающих за стенами минуты нашей агонии, я хочу истребить их...крыс...
– Они не крысы, Трой. Они всего лишь варвары. И Город - их трофей.
– Он ещё не их.
– Да. И чем дольше это продлится, тем лучше. Постарайся, Трой. Твоя услуга не будет забыта. Как мы и обещали, Монсегюр будет твоим последним городом.
Мне было страшно. Последний город - это как последний день. Вот наступает день, и ты знаешь, что он последний. И никто не знает про себя, как он примет этот день - будет ли он, стиснув зубы, смотреть в глаза смерти, или будет кататься по земле, воя молитвы и проклятия. А есть ещё много чего между этим.
– Я...принимаю...Монсегюр.
– Хорошо, Трой. Ты можешь меня всегда найти за базаром, на Втором тупике, мой дом выложен чёрным камнем внизу. Твои люди - в двухстах шагах от дворца. Мне пора.
И он ушёл. Как всё просто - он просто исчез в стене. И я знал, что я тоже так смогу...потом, после Монсегюра.
Авар появился за тенью Авара, вошли мои люди. Они стояли прямо, но прятали глаза.
– Да, - сказал я устало и легко, - они ушли.
– Да, государь. Мы не успели совсем немного.
– Спасибо вам. Забудьте обо всём. И будьте готовы. Вы свободны.
Но они стояли на месте.
– Что-то ещё?
И тогда он отделился. Я предчувствовал его, я чувствовал его давно, и теперь мне было интересно увидеть его, интересно тем, последним интересом приговорённого, желающим увидеть лицо своего палача. Да, он выделялся. Глазницы его были больше и глубже, рот был широк, а нос чуял власть.
– Что-то ещё?
– спросил я его.
– Да, государь.
– Что ты хочешь?
– Того же, что и все. Справедливости.
– Справедливость - одна для всех. Завтра ты, так же, как и все, получишь полхлеба и четыре ложки овса для размазни. Или ты хочешь больше?
– Я хочу справедливости. Все хотят справедливости, -
и он оглянулся на остальных.
– Ты хочешь спасти город?
– Да.
– Вот, возьми. Вот посох, вот корона. Вот - трон. Это всё твоё. Бери, бери.
Он не ожидал этого и сделал шаг назад. Он бы отдал всё, чтобы не сделать этого шага, но он сделал его, и за его спиной произошло движение, как откатившая волна.
– Государь, люди голодают...
– Ты хочешь жрать?
– Народ хочет справедливости, - угрюмо повторил он.
Он был умён. Очень умён. Он знал, что пока повторяет это, он - хозяин. Ибо слова его были правильны.
– Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю тебе уйти. Мы тебя не тронем.
Всё. Ад закончился. Я мог быть свободен. Мог, но...я был свободен всего три секунды. Мимо нас проскользнул Авар, и неуклюже задев его, кинулся на колени перед этими...теми, кто уже был новой знатью.