В осаде

– Люди, - прошептал он, - люди! Государь так же, как и все, ест полхлеба и четыре ложки овса. Люди, неужели у вас нет совести?

– А остальные?
– раздался голос сзади, и все посторонились.
– Остальные? Дворец живёт не как город. Мы знаем. Все знают. Все видят. Может, государь и получает столько же, сколько и все, но почему его придворные должны жрать, развлекаться с сучками и пить вино, когда мы, когда все...

Послышался одобрительный гул.

Я уже смотрел мимо нового государя туда, в эту толпу.

– Чего вы хотите?

– Справедливости. Все люди равны. Богатых быть не должно, это наше богатство, наш труд, наши мозоли.

– Хорошо. Я согласен с тобой. Чего ты хочешь?

– Они должны всё отдать.
– Он посмотрел на остальных.
– Так?

– Да, так, так, - раздалось с десяток голосов.

– Они должны работать. Как все. Так?

– Так, так...

– Они должны освободить свои дома.

– Правильно, правильно...

– И ещё - они должны быть как все, а если будут корчить из себя особенных, то и разговор будет с ними особенный.

Они не могли спасти город, лишь ускорить конец.

– Хорошо. Я согласен. Я должен подумать, как всё устроить. Завтра утром мы с вами всё обсудим ещё раз.

– Не обмани нас, государь. У дворца стоит восемьсот человек, и мы не разойдёмся, а если потребуется, обойдёмся без тебя. Так, ребята?

– Так, так...

– Хорошо. Пусть кто-нибудь из вас останется, чтобы можно было в любую минуту связаться с остальными. И ещё. Отберите людей - трёх-четырёх человек из вас по вашему усмотрению, с которыми я могу посоветоваться и которые вас не обманут. Чтобы всё было справедливо, как хотите вы и как хочу я.

– Уже сделано.

– Тогда я жду их завтра утром. Это всё?

– Всё. Государь, ты такой же простой человек, как и мы. Мы не желаем тебе зла. Мы верим тебе. Ты много сделал. Но те, кто тебя окружает - они нам не нужны, и тебе не нужны. Будь с нами - и мы будем с тобой. Так, ребята?

– Так, так...

– Ты хотел подумать, мы уходим, до утра. А с тобой останется, - он осмотрел всех, - вот он. Останешься, Кима?

– Конечно, и разговора нет.

– Всё, пошли, ребята.

И он первым направился к выходу, за ним двинулись остальные. Последним ушёл несостоявшийся государь, он спохватился, когда уже все вышли, и торопливо, ни на кого не глядя, удалился. Нас осталось трое - я, Авар и Кима.

Я знал - что бы я ни решил, их решение будет другим. Потому что настала эра справедливости. Периодически эра эта настаёт то тут, то там. Человек не видит себя, иначе бы он знал, что справедливость лично для него состоит в том, чтобы его пытали, издевались над ним, а потом убили. А его жажда справедливости - это просто жажда благ, которые несомненно придут к нему по закону справедливости, когда наступит справедливость. Когда благ жаждут все - наступает эра справедливости, эра борьбы за блага. Золото, кровь, власть становятся ветром, наполняющим паруса справедливости, и справедливость не спешит резать их на флаги. Справедливость идёт неумолимой поступью духа человека, его внутренностей до тех пор, пока в духе не появится страх, страх того, что пощады не будет, что справедливость эта однажды придёт и за ним. Он видит, как справедливость настигает одного за другим, и видит, что закона, последовательности в этом нет, и начинает понимать, что в справедливости, как и в жизни обычной, подлой побеждает не достойнейший, а сильнейший. И надо отдать справедливость в руки сильнейших, пока ещё она не перемолола достойнейших. И вот тогда паруса справедливости начинают резать на флаги, и достойнейшие во главе колонн понесут их туда, куда укажут сильнейшие. И власть сильнейших освящена Законом справедливости, ибо за справедливость боролись все, а они в этой борьбе всего лишь честно победили. Я был государем, государем без государства, и мне оставалось лишь ждать, когда появятся сильнейшие и объявят мне свою волю (либо перережут мне горло, либо вручат флаг).

– Авар!

– Да, государь.

Странно. А мне казалось, что я один.

– Пусть этот...Кима скажет им, что я готов говорить с ними.

– Да, государь.

Сейчас они придут. Город кончился. Не следует оттягивать, ибо каждый день задержки и торжества справедливости ляжет на меня грязным комком праха, и алмаз может потерять своё сияние. И тогда многие погибнут, ибо - когда ещё он засияет? когда можно будет туда войти?

Как жаль. Ведь я надеялся, что Город ещё можно спасти. Боже, как, должно быть, сильна та страна под фатой. Фата. Фата. Фата. Фата...

– Здравствуй, Трой. Что ты решил?

– А? А, это вы...

Я встал.

– Я решил. Власть будет у вас. Я сделаю то, что вы скажете, если это не будет противно моей совести. Я думаю, так будет лучше. Иначе - вам придётся убить государя, а это может не всем понравится.

– Хорошо, Трой. Да, не хотелось бы убивать государя, народ... Да. Что ты хочешь за это?

– Десяток людей, воинов, я их выберу сам.

Они переглянулись. Молчание продолжалось недолго - они всё поняли.

– Да, это мудро, Трой. Хорошо. Что ещё?

– Ничего.

– И что ты будешь делать?

– Просто ходит по городу...хм, упиваться властью.

– Ходи, Трой. Тебя любят, - он ухмыльнулся.
– Мы дадим тебе тех, кого ты выберешь. А сейчас... Впрочем, это неважно. Эти покои ты должен освободить, потом мы скажем, где ты будешь жить. Всё.

Он повернулся назад.

– Эй! Ко мне!

Стали заходить люди. Они осматривали покои, их глаза блестели. Среди них было много солдат.

– Будьте как дома, - сказал я им. Авар, пойдём.

Мы вышли. Везде были люди. Все они хотели справедливости, справедливость начиналась у них с дворца государя (я так и не научился называть его своим дворцом).

– Авар, у тебя есть верные люди?

– Да, государь.

– Сколько их?

– Немедленно - человек пятнадцать. Завтра - может быть и пятьдесят.

– Немедленно. Завтра для нас может не наступить.

– Да, государь. Куда их привести?

– К воротам.

– ...Вот как...

– Да, Авар. Если ты видишь другой выход - иди туда.

Авар опустил голову и отвернулся.

– Я буду у ворот, Авар.

Я прошёл через все залы и коридоры, люди уступали мне дорогу (видимо, меня действительно уважали).

Город было не узнать. Словно у него началась другая жизнь. Все были на улицах, и все были чем-то заняты. Глаза их искали. Чего - они не могли сказать и сами, но они верили, что они найдут. Я знал, чего они искали - они искали торжества справедливости, озираясь по сторонам, где бы эта их справедливость могла ещё восторжествовать. Кое-где лежали убитые, было видно, что их мучали. Несколько раз мне попалось по дороге видеть, как справедливость вбивается в горло через рот суковатой палкой или разрезает кишки, проверяя, что из награбленного у народа было вчера вечером на столе подлеца. У ворот никого не было, только три солдата стояли двое на башне, один на стене по другую сторону. Они боялись уйти оттуда. Не потому, что их накажут, а потому, что смерть за стенами была ощутимее справедливости просто по их солдатской привычке.

– Спускайтесь!
– крикнул я им.

Они посмотрели на меня, потом узнали.

– Государь, здесь нужны люди, - ответил один из тех, что были в башне.

– Люди нужны везде, солдат. Поэтому их и не хватает. Спускайтесь!

Они послушались. Через десять минут они уже были внизу.

– Сейчас мы откроем ворота и пойдём в атаку.

Они молчали, они думали, что я сошёл с ума.

– Не бойтесь. Я не сумасшедший. Просто это наш шанс. По всему городу убивают солдат. Они хотят договориться с теми, - я кивнул туда, за ворота.