В открытом море(изд.1965)-сборник

«Откуда они стреляют?» — приникнув к биноклю, старался угадать он.

На берегу фашисты не показывались. Мыс казался пустынным. Только в ветвях двух сросшихся сосен что-то чернело. Там, видимо, сидел наблюдатель. «Снять его надо», — решил Докин.

Он вылез из рубки на палубу, запорошенную снегом. Откидная крышка люка в машинное отделение была немного приподнята. Придерживая ее рукой, на трапе стоял механик и настороженно прислушивался к стрельбе. Его лохматые брови соединились на переносице.

— Поверху бьют, — сказал он. — Вон как флаг издырявили! Антенну бы нам не срезали.

— Товарищ мичман, там на соснах наблюдательный пункт, — доложил Докин. — Разрешите из пулемета по нему?

— Ни в коем разе! Этого-то, наверное, они и ждут от нас. Для проверки обстреливают. Покажись им, — и будет ясно, что на катере команда осталась. Шлюпок на берегу не видел?

— Нет, пусто всюду.

— За островами поглядывай. Оттуда могут прислать. По всему кругу следи.

— А как там у вас?

— Скоро кончаем. Новых дыр только бы не наделали.

Крышка люка медленно опустилась. Докин опять остался одиноким на верхней палубе.

Фашисты стреляли со стороны мыса короткими очередями, насквозь пробивая тонкие стенки рубки. Мелкими крошками осыпалась краска. Несколько пуль звякнуло по металлу. На мостике зазвенели осколки стекла. «Сигнальный фонарь разбили! — догадался пулеметчик. — Весь катер издырявят».

Прижавшись к палубе, он завидовал товарищам внизу. Они там не слышали свиста пуль и не видели дыр, появлявшихся все в новых и новых местах.

Потом стрельба как бы разом оборвалась. Не понимая, что произошло, Докин высунулся из рубки и, взглянув на мачту, обомлел: флага на гафеле не было: там болтались только обрывки пенькового троса... «Вот почему они перестали стрелять. Ждут, не поднимем ли мы его».

Не зная, что предпринять, Докин вызвал свистком механика.

Тот вскоре высунулся из люка.

— Шлюпки показались, да?

— Нет, наш флаг сорвало.

— Как сорвало? — обеспокоился механик, меняясь в лице.

— Фашисты из пулемета срезали.

— И ты не поднял?! Меня ждешь?.. — возмутился мичман. — Живо на мостик!

— Но они же узнают, что на катере есть люди, — напомнил Докин.

— Не разговаривать!..

Полагая, что у пулеметчика не хватает мужества, Корякин сам перебежал к надстройке.

— Гвозди и молоток давай, — потребовал он. — Пусть видят, что здесь не трусы.

— Вам нельзя, — уцепился за него Докин. — Не показывайтесь. Кто же поведет катер? Я один управлюсь...

Сбросив тулуп, он, как кошка, вскарабкался на мостик, поймал оборванный конец пенькового троса и, пригнувшись, стал торопливо подвязывать изодранный пулями флаг.

Механик с палубы помогал ему, бормоча:

— Корабль, какой бы он ни был и где бы ни находился, — всюду считается частью территории той страны, чей флаг развевается на его мачтах. А если флага нет, — значит, команда без боя сдала врагу хоть малую, но частицу Родины. Понял? Тут уж ничто не должно удерживать... Особенно комсомольца. Лучше смерть, чем позор.

С моря донеслось тонкое, почти комариное, гудение мотора.

— Воздух! — предупредил пулеметчика Корякин. — Быстрее действуй!.. Приготовиться к бою, — загудел его голос на катере. — Выбегать по команде «огонь!».

Рокотание мотора нарастало.

На востоке показалось темное пятнышко. Оно увеличивалось. Самолет низко летел над водой; трудно было определить, чей он.

Докину стало жарко. Расправив флаг, он потянул за трос. Изодранная материя запуталась в снастях и застряла на полпути. «Сейчас по мне с берега ударят», — мелькнуло в мозгу пулеметчика. Но он больше не пригибался, а, хватаясь за мачту, поднялся выше и закрепил флаг на том месте, где ему и полагалось находиться.

— Ложись! — крикнул мичман.

Докин скатился вниз и замер прислушиваясь. Фашисты не стреляли.

— Вот те раз, — недоумевал Корякин. — Чего они там? Самолет, что ли, не их? — Он, не поднимаясь, стал всматриваться в небо.

Самолет, сделав два круга над катером, покачал крыльями.

Он приветствовал флаг.

— Наш. Наш разведчик! — обрадовался мичман, разглядев на крыльях звезды.

Из люков выглядывали старшины и матросы, готовые по команде выскочить наверх и броситься к пушкам и пулеметам. Они также узнали свой самолет. Вверх полетели шапки.

— Прекратить! — прикрикнул на них Корякин. — Старшина Рычков, узнайте у радиста: слышит ли нас пилот?

Рычков перебежал в рубку; уселся за радиопередатчик и начал настраиваться на волну разведчика. Вскоре донесся его голос:

— Слышит... летчик поздравляет с началом наступления наших войск. Запрашивает, какая нужна помощь!

— Передайте, что с берега нас обстреливают. Батареи на мысу и в правом углу рощицы. С камней попробуем сняться сами.

Через несколько секунд из рубки донеслось:

— Есть, понял!

Самолет поднимался выше, пролетел вдоль пляжа и стал кружить над мысом и рощицей. Фашисты, видимо, не желая обнаруживать себя, не открывали по нему зенитного огня.

— Всем наверх! — приказал мичман. — Облегчить носовую часть. Лишнее — за борт, боезапас и грузы перетащить на корму!

Он сам поджег дымовые шашки и сбросил их в воду. Дым погнало к берегу.

Докин вместе со всеми бегом перетаскивал на корму тяжелые ящики со снарядами, очищал носовой отсек, помогал заводить якорь к глубокому краю подводной гряды.

Вскоре над катером, вздымая вихрь, пронеслись три краснозвездных штурмовика и скрылись за пеленой дыма.

— Ну, сейчас дадут жару! — сказал кто-то из комендоров.

Мичман бегом спустился в машинное отделение, опробовал отремонтированный мотор, еще раз проверил магистрали и вернулся на мостик с лицом, перепачканным в масле.

Нос катера уже заметно поднялся. Вода была ниже ватерлинии [17] .

Став на место командира, Корякин свистком привлек внимание суетившихся на палубе катерников.

17

Ватерлиния — линия осадки судна при полной его нагрузке.