В ожидании рассвета

Вскоре новое воспоминание возникло в его памяти — лекция мастера Леминьора Ясного, приглашенного в триданскую школу по случаю окончания учебного года.

«Помните, ученики, такая глупость, как самопожертвование, может прийти в голову только людям. Только они способны мыслить стадно, как звери. Мы выше их на иерархической лестнице хотя бы потому, что ключ наших инстинктов — индивидуальность…»

И ученики аплодировали ему. Мирт после лекции подошёл к Леминьору и попросил у него автограф (в те времена мастер Леминьор был одним из популярнейших соло-вокалистов). Теперь Мирт даже не поздоровался бы с ним, встретив на улице. Сразу же приступил бы к спору, доказывая неистинность лекции пятилетней давности… А Леминьор только посмеялся бы.

— Ужасный сегодня день, — произнёс Мирт, сильнее потянув поводья.

* * *

Коричнево-багровые тучи висели над ним, грязной ватой ползая по небу. Вокруг не было слышно ни вздоха, ни шороха, только мягко стучали копыта Стидха по дороге — уже запущенной и грязной, поднимая за собой тяжёлую пыль. На мгновение явился затхлый запах, который сразу же смело порывистым дыханием налетевшего вихря. Ветер колол путника прохладой, и тот пожалел, что не надел накидку с капюшоном. Но накидка лежала на самом дне мешка, и лезть туда не хотелось. Зато хотелось прилечь и отдохнуть. Это желание не покидало Мирта с того момента, как он отправил Стидха шагать по дороге через Ихритт. Вскоре путника донимали уже не только холод и сон, но и необъяснимая тоска. Он вытащил из кармана леинру и задумался. Что бы такое сыграть? Неплохо бы «Лес тёмный, Нам не страшен ты», сатирический стюр, что так ценили воспитанники приюта… Можно «Под облаком таинственным ждёшь ты меня в одиночестве, в одиночестве», но любовная тематика была не в тему. Мирт начал импровизировать — кто знает, вдруг получится что-то стоящее?

— В пустоте я один, и нет никого, кто мог бы мне руку подать…

Один… один… один…

Мой путь бесконечен, но я не способен дорогу предать.

Не могу… не могу… не могу…

Этот путь — только мой, пусть за это меня не осудят…

Только мой… мой… мой…

Пусть пуховое облако, что висит в вышине, одеялом мне будет.

Пусть… пусть… пусть…

Пусть лесная стена, что взирает надменно, будет домом родным…

Домом моим… домом родным…

Судьба — моя мать, мой путь — мне отец, им примерный я сын.

Сын… единственный сын…

Он отнял леинру от губ и вздохнул. Усталость одолевала его, веки слипались, и было решено сделать привал.

Мирт отстегнул шиньон, и лёг, подложив мешок под голову, на обочине дороги (что-то подсказывало ему, что забираться вглубь леса не следует). Уже лёжа он сказал Стидху:

— Никуда не уходи! Понял?

Конь послушно кивнул.

— Всё, всё ты понимаешь! — обрадовался путник. — А скажи, неплохой получился холавилеим?

Конь опять кивнул. Мирт довольно заулыбался, а потом сообразил, что его скакун пытается отогнать жирную муху, оттого дёргает головой.

Он вскочил и прихлопнул насекомое ладонями. Он него остались лишь ножки да кровавое пятно.

— Фу, кровососка!

Мирт брезгливо отёр руки о колючую траву и снова улёгся. Он долго ворочался, измазав всю куртку в пыли, ему, привыкшему засыпать на мягкой постели, было неудобно до чёртиков. Но сонливость снова нахлынула, и Мирт проворчав что-то о глупых поручениях, заснул.

Деревья, тянущиеся к небу столбами стволов, молча глядели на него. Кустарники-живоеды потянулись было к спящему путнику, но конь ухватился за одну из веток зубами и сразу отбил у вампиров охоту. Кусты зашумели, но вскоре притихли, пытаясь тянуть энергию на расстоянии.

2. Маги

Тучи упорно затягивали чёрное небо над городом. Кто-то считал это плохой приметой, кто-то хорошей, а кто-то и вовсе не обращал внимания. Башни храма и шпили академии наук угрожающе блестели в вышине. Чем становилось темнее, тем ярче блестели купола башен суда; и жители города нахваливали магов-декораторов. Где им было знать, что причиной странного блеска послужил прорыв источника в подвале. Там уже несли дежурство судейские маги, готовые в случае непредвиденной ситуации накрыть источник непроницаемым энергетическим колпаком. Да вот только удержит ли колпак силу в случае взрыва, не смел предполагать даже сам верховный судья.

Сухую равнину меж городом и лесом изрезали трещины, мелкие, как морщины на ее лице — шириной с ладонь и глубиной с локоть. То тут, то там из разломов пробивались сухие, жёсткие ростки и длинные травянистые «усы», что ползли по камням и песку, ныряя потом в следующий разлом.

В сторону леса медленно двигались две фигуры: одна — худая, другая — округлая, как перекати-поле на ножках. Оба путника были в куфиях, защищавших от ветра.

— Какое странное сегодня небо… — пискнула худая фигура.

— Ага, — буркнула толстая.

— У меня предчувствие.

— Ага.

— А ты не замечаешь ничего необычного?

— Ага.

— Ты меня не слушаешь!

— А? Ты что-то сказала?

— Ничего я не сказала, — разозлилась худышка Нефрона.

— Тогда не мешай мне думать, — отозвался упитанный Фарлайт и, сцепив руки за спиной, уставился вдаль.

— Я уже жалею о том, что я… хожу за тобой!

— Тогда не ходи.

— Но я не ориентируюсь в этом громадном городе!

— Я тоже здесь впервые.

Молчание.

— Ты так долго будешь стоять? — не выдержала Нефрона.

— Может быть.

— Мне хочется многое тебе сказать, но я не скажу.

— Как хочешь.

— Потому что я не хочу тебя обидеть.

— Я рад.

— Я сейчас обижусь и уйду!

— Давай.

— Уйду, споткнусь, сломаю ногу, меня, беззащитную, ограбят, и когда ты найдёшь моё тело, оно будет бездыханным! От позора и полученных в неравной схватке ран!

— Ага.

— Ты — бесчувственный эгоист. Я ухожу.

Она демонстративно заломила тонкие руки, отвернулась и пошла обратно, в город.

— Никто тебя не ограбит, у тебя и брать-то нечего — все наши деньги у меня, — маг догнал Нефрону и положил руку ей на плечо. — Не дуйся, сестрёнка. Просто мне надо было некоторое время побыть одному и обдумать все версии. Ты же не обижаешься на меня?

Нефрона обернулась и сказала, что не обижается, а сама с горечью подумала о том, что никогда она не будет для Фарлайта кем-то большим, чем младшей сестрой.

— Какая ты смешная. Как же это ты собралась меня бросить? Я ведь без тебя пропаду.

— Может, всё-таки пойдём в город? Судья сказал, что нам надо проверить конкурентов травницы…

Фарлайт и Нефрона были магами, отправленными на службу в столичный суд за особые отличия в учёбе. Их ожидало собеседование с самим Верховный Судьёй, Первым Магом, Живым Началом, и прочая, и прочая — Норшалом Змееносцем. Узнав это, Нефрона впала в мистический экстаз, который не прекращался, пока они не переступили порог суда. Суетливый Змееносец разочаровал её. То и дело судья отирал пот со лба грязной тряпкой, спрашивал магов-новобранцев бегло, не провел ни единой проверки… Нефрона не почувствовала в нём той силы, которой ожидала от одного из пяти столпов, на которых зиждился материальный мир. А ещё на полу кабинета судьи лежал обездвиженный кшатри, что было совсем уж странно. И эта змея на его шее, пусть искуственная, но… Бр-р-р.