В ожидании счастья
Шрифт:
Честно говоря, Робин не так уж часто пользовалась презервативами. По крайней мере, с Расселом. Если даже забеременеет, она уже твердо решила, что будет рожать.
— Тост! — воскликнула Бернадин, наполнив бокалы.
— Стоп! Где шапочки и все такое? — Саванна вывернула мешок прямо на пол, и каждая выбрала шапочку себе по вкусу. — Так, вот мой тост, Глория. Ты лучший парикмахер в этом городе, я рада, что с тобой дружу, и надеюсь, что тридцать восьмой год будет самым лучшим для тебя!
— Это старо. —
— С днем рождения, подружка, — сказала Бернадин. — Найди настоящее счастье и душевный покой.
— Спасибо, — сказала Глория, и все четверо выпили. Бернадин снова налила.
— Люблю эту шипучку. Я от нее глупею.
— Ты и так глупая, — фыркнула Робин.
— Лучше, чтоб голова была пустой, чем шла кругом.
— К черту!
— Ладно, перестаньте, — вмешалась Саванна. — Включите музыку. Где пирог?
— На кухне, — отозвалась Глория. — Я принесу.
— Готова задувать свечи?
— Могу и подождать, — ответила она.
— Давайте закажем пиццу. У „Домино" гарантируют, что привезут через полчаса.
— Только не с пепперони, — поморщилась Саванна.
— А я только танцую и ем, — возразила Робин.
— Мне все равно, — сказала Глория.
— Точка закажем две. Одну с пепперони, другую — без.
— Минни Риппертон и Смоки Робинсон! — объявила Робин.
— Отложи. — Саванна уселась на пол рядом с Робин. Они перебрали уже сотню записей, откладывая в сторону лучшие.
— Стиви и Роберта. Нет! „Эмоушнз"! Возвращаемся в прошлое, девчонки. Давайте все подряд!
— Только не грустное. Не хочу расплакаться, — попросила Бернадин.
— А я хочу, — захохотала Робин.
— И я не хочу, — заявила Саванна. — Работает у тебя эта штука?
— Конечно. — Глория допила свое шампанское одним глотком.
— Ладно, слушайте. Скажите, что это за музыка, и не врите.
Трое прислушались затаив дыхание к Первым тактам песни. Этого было достаточно.
— Ну нет! — Саванна повалилась на пол.
— Гадость, — поморщилась Бернадин.
Это был Тедди Пендергресс, исполнявший песню „Погаси все огни".
— Зачем ты это поставила? — Саванна вынула сигареты и закурила.
— Ну, давайте, девчонки! Поплачьте! Выплесните все! — кричала Робин.
Глория смеялась, потом погрустнела и налила шампанского сначала себе, затем остальным.
— У меня нет никаких воспоминаний, связанных с этой песней.
— Подруга, ну пожалуйста, — взмолилась Робин. — Я была влюблена в одного придурка. Кажется, я просто обречена на такое — влюбляться в придурков. И звали его… Черт, а как же его звали?
— А я была по-настоящему влюблена тогда в Джона. — Бернадин сидела, широко раскрыв глаза и покачивая головой
в такт музыке.— А за мной ухаживал некто Эл, и он такое вытворял! Мы только трахались, и больше ничего, но дело того стоило. У него был такой… словом, крупнее я не видела. И мне это нравилось. „Погаси все огни!" — повторила слова песни Саванна, прищелкивая пальцами, и закрыла глаза. Но думала она вовсе не об Элеа, о Кеннете.
— Сейчас я кое-что поставлю. Это вас разогреет, леди!
Звонок в дверь перепугал всех до смерти.
— Это пицца. — Глория передернула плечами и захихикала. Ей все казалось смешным. — У кого есть деньги? Я не собираюсь платить в свой день рождения. Ну-ка, скиньтесь!
— Она сказала „скиньтесь"! Глория, у тебя сын-подросток, думай, что говоришь. Так уже никто не выражается.
Бернадин рассмеялась, допила шампанское и вынула из сумочки две двадцатки.
— Такое чувство, что это мой день рождения.
— Слушайте это! — прокричала Саванна и поставила Джеймса Ингрема. „Сотня путей". Хотя, может, не стоило этого делать. Она вспомнила: она часто слушала эту песню, когда жила с Рэймондом. Из-за чего же они тогда разошлись? Что-то мозги затуманились. Надо выпить еще шампанского.
— Готовы есть пиццу? — спросила Бернадин.
Саванна и Робин помотали головой — они слушали. Глория вместо ответа отнесла коробки на кухню, открыла одну и только тогда сказала „нет". Сунув пиццу в духовку и убавив огонь, Глория вернулась в гостиную.
— Знаете, чего бы я хотела? — произнесла Саванна.
— Нет, а что?
— Чтоб все было, как в песне. Чтобы был мужчина и чтобы он знал сотню способов, как любить меня.
— Мечтай больше, — отозвалась Бернадин.
— Я что-то не понимаю, — заявила Саванна.
— Чего ты не понимаешь? — спросила Робин.
— Ну почему в жизни не бывает, как в песнях. Как это! „Позволь мне ангелом твоим хоть раз лишь стать". — Саванна прыгала в центре комнаты. — „Будь жарким пламенем моей любви", Вот, вот! „Не скрыть любви Огню, Земле и Ветру!" А? Ведь кто-то должен же был все это почувствовать, чтобы сочинить и спеть?
— Хватит! — заорала Бернадин. — Саванна, ты переигрываешь.
— Ничего подобного, Берни! Я просто чуть-чуть пьяна, но мне это нравится. Но вы мне вот что скажите, сестренки, и не думайте, что я свихнулась. Что у нас всех общего?
— Мы все черные и мы женщины, — снова захихикала Глория.
— Как смешно! Я серьезно спрашиваю.
— Ну, зачем углубляться? — поморщилась Бернадин.
— Я не углубляюсь. Впрочем, нет, углубляюсь. Может, именно этого нам всем не хватает: мы недостаточно углубляемся. А надо бы. — Саванна потрясла головой, точно хотела прочистить мозги. — Что-то я сбилась. О чем это я?