В Питере НЕжить

– К сожалению, выбора у меня сегодня нет. – Вздыхаю, пытаясь сообразить, стоит ли считать процитированное двустишие предсказанием. – Но за предложение спасибо.

Погода сегодня замечательная – небо хмурое, видимость как в сумерках, но зато дождь идёт только сверху, за что большое ему спасибо. Позавчера моросило, по ощущениям, со всех сторон; в воздухе парила мелкая взвесь – достаточно было пройти половину улицы, чтобы отсырела одежда и отсохла вера в человечество… На углу две кофейни: в одной неподражаемо делают фильтр, но просят за это какие-то несусветные деньги, а в другой дёшево продают бурду с сахарным сиропом.

С минуту бегаю от одной витрины к другой – и предсказуемо выбираю ничего.

Прекрасное начало нового дня.

На Невском проспекте людно в любую погоду. Хуже всего в праздники летом, когда улица превращается целиком в одну большую очередь, которая топчется на месте, но и будним сентябрьским днём то и дело на кого-то налетаешь… Иногда краем глаза ухватываешь в потоке тень, марево, силуэт – словом, нечто зыбкое. И тогда лучше отвернуться и ускорить шаг, а то привяжется ведь, даром что до первого моста; то же лихо за полчаса может испортить жизнь на полгода вперёд. Но лихо – долговязая костлявая фигура, обёрнутая в туман, сутулая, дрожащая, с единственным глазом посередине лица, – к счастью, встречается редко…

Куда больше всякой противной мелочи.

Болота – всегда рассадник нечисти, но болота, за которые воевали и умирали, опасны вдвойне. Пётр, скорее всего, это прекрасно понимал: советники у него всегда были неплохие, как и образование, поэтому город строили с учётом, так сказать, коренных жителей.

С очень, очень древними корнями.

Мары, лоскотухи, нечеты, умруны, юмы – кого тут только не было. По мере того как топи осушались и покрывались коростой мостовых, как одевались камнем берега, вырастали крепости, дворцы и хибары, ветвились дороги, слабела нечисть. Если раньше случалась эпидемия, то кто-то обязательно замечал, как тащится от дома к дому трясавица в рубище. Теперь же ей и её проклятыми сестрицами могли разве что припугнуть ребёнка. На месте шишиги видели кочку, на месте лешего – пень… Вот только нечисть никуда не исчезла. Она истончилась, лишилась плоти и внятного облика, превратилась в зыбь.

Но вред по-прежнему приносила настоящий.

И тут помогли каналы – и мосты. Зыбь текучую воду не пересекает, так что чем больше в городе водных артерий и перемычек, тем безопаснее. Даже если привяжется, например, умрун к какому-нибудь неудачнику, то с высокой вероятностью отвалится по пути. А раньше сколько было историй, которые заканчивались куда менее приятно! Скажем, едет мужик мимо кладбища, и вдруг пригожий молодец в красной рубахе просит его подвезти до села, по пути молчит, от табака отказывается, от креста рожу кривит. А как доберётся до места, так кинется на своего благодетеля и на куски порубит! Ух, страшно!

Нет, жертвы есть и сейчас, но их куда меньше, чем могло быть… и зачастую это те, кто сам ищет встречи с чем-то сверхъестественным.

Другое дело тролли.

Под мостами они заводятся с завидной регулярностью – и вредить начинают почти сразу. Например, если зимой не заплатить такому новоявленному «хозяину», то он покроет мост ледяной коркой – ступай, жадина, на свой страх и риск, но потом не жалуйся, если ноги переломаешь.

А пробки? Аварии?

Летом тролль может вывернуть руль у самоката или велосипеда, и человек врежется в толпу – и других собьёт, и сам пострадает… Если не уследить и позволить троллю отожраться на случайных подношениях – на монетках, которые кидают туристы в каналы, чтоб вернуться, на бутылках, окурках и яблочных огрызках, то заматеревшая тварь может и утащить неплательщика к себе. Так лет десять назад вдруг резко подскочила статистика самоубийств на Боровом мосту, и оказалось, что виноват именно тролль, который прятался в расколотой плите из могильника, использованной при строительстве. Такие проклятые штуки здорово сбивают с толку, поэтому тролль скрывался от инспекторов несколько лет, прежде чем разожрался и обнаглел настолько, что стал нападать открыто.

Тогда я наравне со всеми участвовала в ликвидации; до сих пор передёргивает, когда вспоминаю бугристую жабью лапу размером с экскаваторный ковш, высунувшуюся из воды. Загнать тролля в ловушку удалось только после дюжины бесплодных попыток, а свиток, где он запечатан, теперь лежит в зачарованном ларце, на особом хранении, и Карл Людвигович лично проверяет его каждую неделю.

Впрочем, такие чудовища попадаются нечасто.

Погружённая в размышления, я сама не замечаю, как добираюсь до Михайловского замка, а оттуда до начальной точки маршрута рукой подать. Здороваюсь с чижиком-пыжиком – судя по нахохленному виду, его опять спилить пытались, бедолагу; всё-таки беру себе дешёвый кофе с подозрительно приятным ароматом и начинаю обход.

Набережная Мойки знакома до последнего камешка.

Скучно.

Когда вдруг звонит телефон в кармане, я успеваю обрадоваться… а потом вспоминаю, что звонить мне, в общем-то, некому. Только если с работы, а оттуда хороших вестей не приходит.

На экране высвечивается знакомый номер нашей канцелярии – накаркала, хотя я чайка, а не ворона.

– Ларочка, после обхода возвращайся в офис, – виноватым голосом просит Валерия. – Шеф хочет сделать объявление.

– Пусть сделает и на доску повесит, кто ему запрещает, – ворчу я, хотя и понимаю уже, что это бесполезно. Мрачное серое небо словно бы опускается ещё ниже. Иногда мне кажется, что оно здесь тоже разумное, что-то вроде небесной зыби – и питается плохим настроением. – Завтра приду и прочитаю.

Трубка испускает такие печальные эманации, что хочется зашвырнуть её в Мойку от греха подальше.

– Не получится, – вздыхает Валерия. – Я предложила, конечно, но он уже минут пятнадцать тренируется в своём кабинете говорить: «К нам едет ревизор!»

– А правда едет? – почти сдаюсь.

– Едет проверка. По идее, ежегодная…

– И когда она в последний раз до нас доезжала?

– Ну, на моей памяти никогда, – признаёт Валерия. – Там на должности дядя Хан Ханыча сидел, так что проверяли они в основном кабаки. Теперь человек сменился… Приходи пораньше. Чего там на этой Мойке смотреть? Её три дня назад проверяли. А так быстро отстреляемся, шефа проводим и пиццу закажем.

Валерия, конечно, права. Если бы она была оборотнем, то котиком: после разговора с ней всегда ощущение, что тебя обмурлыкали с ног до головы.

Главное – не забывать, что на самом-то деле Валерия ведьма и специализируется на порче по фотографии.

– Постараюсь, – вздыхаю я. – Хотя есть сомнения насчёт пиццы: в прошлый раз курьер нас так и не нашёл.

Она звонко смеётся в трубку и отключается.

Мосты на Мойке и впрямь чистенькие – возможно, потому, что с них редко кто-то с ужасом смотрит вниз. Первый инженерный, Первый садовый, Второй садовый, Мало-Конюшенный… Алгоритм на самом деле простой: пройтись туда-сюда, прислушиваясь к ощущениям – не накатывает ли смутная тревога, не слышится ли противное хихиканье от кромки воды? Потом, уже с берега, заглянуть под мост, обернувшись через левое плечо – так любую нечисть видно невооружённым глазом. Если даже после этого остаются сомнения, то кинуть с моста монетку.

Тролль – существо жадное: увидит деньги – высунет лапу, даже если подозревает, что её откусят.

Самые сложные в этом плане на Мойке два моста, Певческий и Синий. Они широкие, а ещё под ними темно. Там я никогда не жадничаю и обязательно кидаю монетку, а то и две, по одной с каждой стороны… Но сегодня тут на удивление чисто, даже зыбь поблизости не крутится.

«Может, Первый отдел недавно чистку проводил? – мелькает шальная мысль. – Хотя вряд ли. Наших бы тогда тоже привлекли».

Вообще попасть в Первый оккультный – мечта любого приличного колдуна. Для начала, у них шикарный офис на Ваське, рядом с кладбищем. Потом, там стоматолог входит в медстраховку. Наконец, зарплаты выше наших раза в четыре… Ну, честно говоря, и рисковать приходится по-крупному: все взбесившиеся оборотни, отожравшиеся на детских страхах мары и восставшие мертвецы – их зона ответственности.

На секунду задумываюсь, что я смогу сделать, если вдруг столкнусь с ожившим мертвецом. По всему выходит, что только насрать на голову, но вряд ли это кого-то остановит.