В Питере НЕжить

Словом, всё станет только сложнее, без вариантов.

Но Саша хотя бы сделал нам вайфай, за это уже памятник можно поставить.

Между Сашиным столом и канцелярской стойкой – рабочие места инспекторов. Я сижу на подоконнике: своего стола у меня нет, потому что я стажёр – последние лет двадцать, с тех самых пор, как сюда устроилась. Это ничего, правда! Стремительную карьеру у нас тут не сделаешь, но и торопиться особо некуда, ведь обычная человеческая старость мне не грозит. Конечно, однажды я тоже дорасту до инспектора и получу свой собственный стол и личный фонд в архиве, но пока меня просто приписывают к кому-нибудь из старших. Это удобно, потому что ответственности вроде как никакой… и обидно, потому что я ничего не решаю.

– Ларочка! Организуй нам кофе, пожалуйста!

А ещё директор свято уверен, что раз я стажёр, значит, ничем особо не занята.

Три раза ха.

…я, конечно, злюсь, но кофе всё равно делаю. Во-первых, с кофемашиной справляется кроме меня только Саша, а он сейчас крепко занят, судя по нахмуренным бровям – наверное, сражается в очередной раз с техникой, чтобы вайфай добивал до всех помещений. Нетривиальная задача даже для дипломированного шамана, если учитывать толщину стен в исторических зданиях… и недостаток финансирования.

Кстати, о финансировании.

Кофе осталось совсем немного, но я, прежде чем потрясти упаковку, стараюсь как можно яснее представить себе звук пересыпающихся зёрен: как маракасы, только громче. Это срабатывает – иногда такой несложной магией получается обмануть мир. Материализовать в холодильнике кусок пиццы на завтрак – если хорошенько поверить, что вчера ну точно, ну сто процентов один оставался; задержать трамвай на минуту-другую, чтобы не ждать следующий…

Кстати, такие же лакуны восприятия порождают и троллей: взгляд ночью вниз, во тьму, на зыбкую кромку между водой и берегом, где определённо таится нечто.

– Спасибо, Ларочка, – прочувствованно говорит директор, сощурив чёрные монгольские глаза. – И вот твой маршрутный лист на сегодня. Ознакомься, птичка, и занеси в канцелярию.

Фамилия у него Чингизов, а имя-отчество никто не помнит; все его называют Хан Ханычем, с тех пор как сто с лишним лет тому назад он с наскока влетел в тролль-контроль – тогда ещё троллий сыск – и всего-то за четыре года вышиб тогдашнего директора прямиком в архив.

Впрочем, я подозреваю, что это было не отступление, а манёвр, и Карл Людвигович тогда уже сам устал от руководящей работы.

Маршрут мне сегодня достаётся простой, профилактический, вдоль Мойки. Там зона повышенного риска, так что проверяют её еженедельно, и тролли попросту не успевают расплодиться… Это из хорошего. А из плохого то, что моё имя в бланк опять вписано с ошибкой: не «Ларисса», как аргосская нимфа, а просто «Лариса».

Всего-то одна буква, но мне это кажется дурным знаком.

– Ты на улицу? – вскакивает с места Саша, увидев, как я плетусь к выходу. – Я с тобой!

Если честно, это меня всякий раз удивляет.

С виду мы, конечно, ровесники, но так-то Саша младше меня ровно вдвое. Он из хорошей питерской семьи: мама веган, папа – йог, у таких карма на три поколения вперёд чище первого снега. После школы сам автостопом уехал на Алтай, поступил в ПШУ – Первое шаманское – и выпустился с отличием на год раньше. Он ходит в худи с мотивирующей надписью и в джинсах из переработанного текстиля; волосы у него белые и кудрявые, а глаза серые.

И я – сирота казанская, чайка-оборотень; меня и в тролль-контроль взяли только потому, что в чаячьем виде удобнее заглядывать под мосты.

Сейчас на груди у Саши написано: «Твори!»

А на спине – «Мечтай!»

– Пойдём, – киваю я, позволяя себе немного помечтать. А вдруг именно сегодня на мою долю выпадет героическое деяние, и директор, поражённый в самое сердце, подпишет приказ о повышении… – А тебе-то зачем?

– Ну, я, это… подышать! Кстати, я тут придумал, как реализовать один проект, послушай…

Возбуждённо – так, словно сам верит в то, что говорит, – Саша рассказывает, что якобы можно под мостами разместить датчики паранормальной активности, создать интерактивную тролль-карту, сократить количество профилактических обходов. Если б всё получилось, то больше не возникало бы ситуаций, когда какой-нибудь хитрый тролль прячется во время осмотра, а потом вылезает и пакостит.

Если бы, да.

Я смотрю на то, как Саша с энтузиазмом размахивает руками, и прикручиваю сарказм. Не говорю, что финансирование под это не выбьешь, а если и выбьешь, то получишь максимум половину от требуемого. Или о том, что директор не пропустит дальше своего стола ни одну заявку – кроме, возможно, заявки на новую кофемашину, потому что наша стала плеваться кипятком.

Даже помалкиваю, что на щеке у Саши чернила, хотя рука сама тянется в карман за платком – послюнявить и оттереть, как первоклашке.

– …как считаешь?

Под взглядом в упор я теряюсь и отворачиваюсь в сторону, к Таврическому.

– Считаю, что датчики – это хорошо, но их в первую же неделю спилят и сдадут в цветмет. Блестят же.

– Да не спилят!

– А чижика сколько раз уже спёрли?

Саша хмурится; надпись «Мечтай!» у него на спине медленно трансформируется в «Думай».

До улицы Маяковского мы шагаем вместе и даже в ногу; потом я сворачиваю, а Саша идёт дальше, до Литейного. И хорошо, а то ещё немного, и подхвачу его энтузиазм да поверю в лучшее, а в нашей конторе так нельзя… Но всё-таки торопиться на обход не хочется – Мойка от меня никуда не убежит, чай, не Блуждающий канал, который каждую ночь выныривает то в одном, то в другом районе. По пути заворачиваю в книжный магазин – их тут рядом несколько, но этот мой любимый. Для вида рассматриваю ассортимент на выкладке перед кассой, обхожу по периметру зал с зелёным диваном посерединке, а затем прохожу в дальнюю часть, к гигантскому бюсту Маяковского, расписанному в крапинку, под драконье яйцо.

Если остановиться перед ним, придумать плохое стихотворение, а потом героическим усилием его не озвучить, а сразу же забыть, то он предскажет будущее на ближайшие пару дней, причём довольно точно.

Вообще, обычно у меня этот фокус проходит, но сегодня не везёт. Мысли в голове никак не желают складываться в стихи, ни плохие, ни тем более хорошие. Маяковский смотрит с укоризной – ну, я и сама знаю, что сегодня рассеяннее, чем всегда. Хочется расправить крылья, взмыть над крышами – и заложить круг с истошными воплями.

Без причин, просто от безысходности.

– Счастлив, кто падает вниз головой:

Мир для него хоть на миг – а иной! – с чувством декламируют у меня над ухом что-то полузнакомое из классики. – Здравствуйте! Вам помочь с выбором?

Оборачиваюсь и вижу глазастую барышню с короткими волосами цвета морской волны. Секунды через три признаю в ней Лену, которой надо было родиться не книготорговцем, а птицей сирин: яко б? кому послушающу глас ея (как я в прошлый раз), рискует тоже оставить тут четверть своей зарплаты и уйти с полным рюкзаком книг.