В поисках христиан и пряностей
Шрифт:
Да Гама приказал солдатам сесть в шлюпки и ялик, которые на веслах отошли на небольшое расстояние от берега. Хронист отметил, что командор старался устроить так, чтобы никого не убили по ошибке, «но чтобы доказать, что мы способны, хотя и не желаем, причинить им вред, он приказал дать залп из двух бомбард в ялике» [318] . Теперь африканцы смирно сидели сразу за чертой пляжа. Когда выстрелили пушки и над головами у них засвистели ядра, бушмены вскочили и бросились бежать, побросав в панике свои звериные шкуры и оружие. Через минуту двое мужчин выбежали подобрать разбросанные пожитки, и все туземцы исчезли за гребнем холма, гоня перед собой скот. Несколько дней кряду от них не было ни слуху ни духу.
318
Journal, 11.
Когда подошли к концу работы по разборке грузового корабля для починки остальных судов, да Гама приказал поджечь его голый остов. На протяжении нескольких дней остов тлел и дымился в предостережение туземцам. Впрочем, матросы вскоре
319
Там же, 12.
К двенадцатому дню стоянки три оставшихся корабля были почти готовы к отплытию, и матросы вновь отправились заполнять бочки водой. В одну такую вылазку они взяли с собой падран, каменную колонну с королевским гербом, – несколько таких падранов флотилия везла с собой из Португалии. Из бизань-мачты грузового корабля да Гама велел изготовить большой крест, и когда колонна была вкопана, крест водрузили на ее верхушке.
На следующий день, когда небольшой флот поднял паруса, наконец вышли из буша африканцы. Они все время следили за невоспитанными чужаками и теперь увидели свой шанс отомстить. На глазах у уплывающих португальцев десяток мужчин подбежали и разбили на части крест и колонну.
Стояло 7 декабря, и на борту кораблей ясно чувствовалось нервное возбуждение. Пройдя еще совсем немого, Бартоломео Диаш повернул вспять, и люди Васко да Гамы вот-вот должны были вторгнуться в потаенные области природы. Многие были убеждены, что плывут к непроходимому порогу, и вскоре худшие их страхи как будто подтвердились.
Едва флотилия вышла из залива, как ветер спал, паруса повисли, и целый день корабли провели, стоя на якоре. На следующее утро, в день Непорочного зачатия, как благочестиво пометил Хронист, они тронулись в путь – лишь для того, чтобы попасть в ужасающий шторм [320] .
320
Там же, После нескольких месяцев жизни в тяжких условиях на море матросы неизменно выплескивали сдерживаемую агрессию на беззащитных животных.
Волны вздымались водяными утесами. Суда то подбрасывало в чернильные облака, то швыряло в пропасти. Пронизывающий холодный ветер бил в корму, и тьма сделалась непроглядной. Учитывая, что корабли шли под всеми парусами, их носы зарывались в волны, и капитаны спешно приказали убрать фоки.
Ледяная вода обрушивалась на палубы, пропитывая шерстяные плащи матросов. Все свободные матросы стояли у насосов в трюмах, но вода просачивалась и перехлестывала быстрее, чем они могли ее вычерпывать, и трюмы скоро затопило. Рев ветра заглушал команды штурманов, и даже при том, что по несколько человек висели на румпеле, корабли почти невозможно было контролировать. Когда буря достигла своего пика, каравелла Николау Коэльо исчезла из виду, и даже самые закаленные матросы полагали, что пришел их смертный час. Они плакали и исповедовались друг другу и, выстроившись в процессию за крестом, молились Господу явить им милосердие и сохранить их от ужасной беды.
Наконец небо посветлело, и на закате смотрящие разглядели на горизонте «Берриу» – в целых пяти лигах от них. Два корабля вывесили сигнальные огни и легли в дрейф. Около полуночи, под конец первой вахты Коэльо наконец нагнал флотилию, но лишь благодаря случаю. Он не видел других кораблей, пока не подошел к ним почти вплотную: он плыл в их сторону, потому что упавший ветер не оставлял ему иного выбора.
Флот отнесло далеко в море, и он снова взял курс на сушу. Через три дня вахтенные различили череду плоских островов. Перу де Аленкер распознал их сразу: в пяти лигах, на выдающемся в море мысу находилась последняя колонна, установленная Бартоломеу Диашем [321] .
321
Согласно повествованию хрониста XVI века Гаспара Коррейи, тут да Гама столкнулся с полномасштабным мятежом, закончившимся весьма драматично: вызвав зачинщиков на флагманский корабль под предлогом прокладывания курса домой, да Гама приказал заковать их в кандалы и выбросить за борт их навигационные приборы. Он поклялся, что Господь будет им и капитаном, и штурманом; сам же он никогда не сдастся, пока не отыщет того, что направился искать. Повествование Коррейи о первых двух плаваниях да Гамы усеяно подобными полетами фантазии, и ни в одном другом источнике эта история не приводится, хотя Осорий коротко упоминает о мятеже неподалеку от мыса Доброй Надежды. См.: Henry E. J. Stanley, trans. and ed. The Three Voyages of Vasco da Gama, and His Viceroyalty (London: Hakluyt Society, 1869), 56–64.
На следующий день, 16 декабря, три корабля миновали устье реки, где восставшая команда Диаша вынудила своего капитана
повернуть вспять. Теперь они плыли туда, где не плавал ни один европеец, – возможно, вообще никто. Той ночью они легли в дрейф, и беспокойный сон каждого моряка наводняли загадки предстоящих опасностей.На следующее утро первооткрыватели бодро поплыли вперед, подгоняемые крепким вестом, но вечером ветер сменился на восточный. Кораблям пришлось снова выйти в море, и два дня они как могли старались не потерять из виду сушу. Когда ветер наконец изменился снова, они опять направились к побережью, чтобы определить, где находятся. Вскоре показался знакомый пейзаж: остров, на котором Диаш воздвиг крест, в шестидесяти лигах от того места, где они, по их расчетам, должны были находиться. Сильное, идущее от берега течение оттащило их на половину пути к заливу, который они покинули две недели назад.
Многие матросы были уверены, что корабли натолкнулись на невидимую стену, которая отделяет Восток от Запада. Васко да Гама, чья железная решимость с каждым днем становилась все очевиднее, и слышать об этом не желал. Флотилия взяла прежний курс.
На сей раз крепкий кормовой ветер дул три или четыре дня кряду, и корабли понемногу продвигались против течения.
«Отныне, – записал Хронист, испытавший облегчение не меньшее, чем все остальные, – Господу в милосердии Его было угодно позволить нам продвинуться дальше. Нас не погнало назад снова. Да будет Ему угодно, чтобы так было всегда!» [322]
322
Да Гама проскочил мимо залива, который Диаш окрестил Байя да Рока (Залив скал, позднее переименован в Агоа-Бей), и самую большую из этих скал, практически остров посреди залива, на котором Диаш велел отслужить мессу и который назвал Островом Креста. Мелкие острова – Плоские острова Диаша – находились в пяти лигах от Острова Креста и в 125 лигах от мыса Доброй Надежды. Мыс, на котором Диаш воздвиг свою колонну, прежде назывался Ложным Устьем, а сейчас называется Кваиихоэк; река, от которой Диаш повернул назад, была либо Фиш-Ривер, либо Кейскамма.
Теперь они проплывали мимо густых лесов, и чем дальше они продвигались, тем выше тянулись к небу деревья. Штурманы сочли это добрым предзнаменованием. И действительно, берег теперь явно уходил к северу.
После десятилетий поисков и столетий мечтаний первые европейцы, несомненно, вошли в Индийский океан.
Глава 9
Побережье Суахили
Рождество года 1497-го прошло в молитвах перед корабельными алтарями. В честь святого дня первооткрыватели окрестили землю, мимо которой проплывали, Натал [323] , но времени на отдых не было. Зарисовки и карты закончились, с этого момента предстояло заполнять чистые листы. Все следовало отмечать и записывать, и наваливались обычные беды – треснувшая мачта, порвавшийся якорный канат, противный ветер, – которые еще более замедляли ход. Хуже всего было то, что питьевая вода почти закончилась, и кокам приходилось варить солонину в соленой морской воде – с тошнотворным результатом. Необходимость причалить становилась все более насущной.
323
«Рождественская» (порт.); провинция Наталь входит в состав совр. ЮАР. – Примеч. пер.
С Нового года прошло одиннадцать дней, когда вахтенные завидели устье речушки. Командор приказал бросить якорь неподалеку от берега и на следующий день отправил туда на шлюпках разведывательный отряд. Подойдя поближе, португальцы увидели, что с берега за ними наблюдает большая толпа мужчин и женщин. Все были на удивление высокими – гораздо выше португальцев [324] .
Да Гама, как всегда возглавлявший высадку, приказал сойти на берег Мартиму Аффонсу, взяв с собой одного спутника. Африканцы оказали им сдержанно любезный прием. Один из них казался вождем и, насколько мог разобрать Аффонсу, говорил, что путники вольны взять из его страны все, что пожелают.
324
Journal, 16.
В ответ да Гама послал вождю красную куртку, красные штаны, красную феску и медный браслет. Когда спустилась ночь и шлюпки вернулись на корабли, Аффонсу и его спутник отправились с африканцами в их деревню. По пути вождь надел новое платье.
«Смотрите, что мне дали!» [325] – объявлял он то ли с удивлением, то ли с удовольствием каждому встречному.
В деревню они пришли под всеобщее ликование, и вождь стал расхаживать среди хижин с соломенными крышами. Когда он удалился на ночь, португальцев проводили в гостевой дом и накормили кашей из проса с курицей. Спали они беспокойно, поскольку всякий раз, когда открывали глаза, обнаруживали, что их рассматривают группки туземцев. На следующее утро вождь появился с двумя своими людьми, которым предстояло отвести португальцев назад на корабли. Он подарил им несколько куриц для командора и добавил, что покажет их дары великому вождю, которого португальцы сочли за короля этой земли. К тому времени, когда Аффонсу, его спутник и их провожатые добрались до места стоянки, за ними тянулась процессия из двухсот человек.
325
Банту, большая группа африканских народов, пришедшая в Южную Африку около IV века н. э. и вытеснившая многие группы исконного населения; банту были земледельцами, пастухами и умели обрабатывать металлы. Упомянутая река – скорее всего Инхаррим в Южном Мозамбике; да Гама назвал ее Рио до Кобре – Медная река.