В поисках острых ощущений
Шрифт:
Ирина была крайне раздражительна, в быту постоянно придиралась к мелочам, всеми способами готова была бороться против кажущегося к себе неуважения. Любая самая абсурдная идея, пришедшая ей в голову, поселялась там надолго, и переубедить ее было попросту невозможно. Все эти особенности характера супруги проявились не сразу, и Валерий поначалу винил во всем себя, дескать не может сделать жену счастливой; он из кожи лез вон, стараясь ее как-то развлечь. Все было напрасно. Годы проходили в безрадостном семейном общежитии. Раздражение было взаимным, но Валерий вел себя сдержанно, терпел, мудрости хватало. Он знал, что у жены есть отношения на стороне. Ирина работала на кафедре филологии в местном университете, и там у нее возник служебный роман. Профессор, ее любовник, слишком тощий, сутулый, страдающий
Поэтому, когда возникла возможность переехать в Питер, то поменять все, бросить все в родном Киеве оказалось на удивление легко. Работа по сути та же. Семья? Семья однозначно оставалась на Украине. С женой все давно шло к разводу. Сын жил своей жизнью, неделями не появляясь дома.
Сейчас Юре 23, в сентябре был день рождения. Рос он во вполне обеспеченной семье, симпатичный, умный мальчик, и здоровый, едва ли не самый высокий в классе. Занимался боксом, какое-то время увлекался водными лыжами, хорошо учился, школу окончил с медалью, с легкостью поступил в университет. Никаких проблем, вообще никаких проблем. Правда, на первом же курсе связался с дурной компанией. Девочки, травка – все это настораживало, но не сказать, чтобы очень уж заботило. Казалось, парень умный, переболеет, само все пройдет. Так оно и вышло. Беда, однако, пришла совсем с другой стороны. Удивительно, как эта дрянь прилипла к сыну. В семье, да и окружении Валерия Ефимовича все говорили только на русском; конечно, способны были воспринимать отдельные фразы или вывески магазинов на украинской мове, но не более того. Откуда же взялось это смехотворное представление о величии Украины, о ее роли в культуре, в мировой политике, это чванливое, высокомерное отношение к москалям, и, напротив, симпатия к одиозным типам вроде Бандеры. Поздно, поздно они с женой спохватились, прошляпили, упустили сына. Журбенко хорошо помнит, как они с Ириной вернулись домой, после того, как проводили Юрку на армейскую службу. (Это было в марте 2014, в последний раз, когда Журбенко приезжал в Киев). Оба они тогда чувствовали утрату, несколько номинального свойства, и, хотя ни он, ни жена никогда не признались бы в этом вслух, облегчение. Сын теперь сам по себе.
И вот вам, пожалуйста. Юрка, его сын, в плену.
Если честно, Журбенко нимало не симпатизирует киевской власти. Впрочем, он и не патриот Донецкой и Луганской республик. Но дело ведь не в этом. Парня надо выручать. Просто так надо. Сын все-таки. Валерий Ефимович не разделяет убеждений сына, национализм – это вообще-то безвкусица, это, если честно, очень противно. Но сын, его, Валеры Журбенко, кровь.
Редко, очень редко он вспоминает сына. Где он, что с ним, что у него на уме – все это кажется чрезвычайно далеким, как будто из какой-то другой жизни.
Петя Грицай ждет ответа. Петя Грицай, конечно, не представляет себе, как далек от нынешнего Валерия Ефимыча Журбенко его родной, единокровный сын со всеми его киевскими, украинскими делами. Вместе с похожими на правду документами, подтверждающими, что сын содержится в донецкой тюрьме. Петя говорит, что парню можно помочь. Он, Петя, почему-то уверен, что Валерий Ефимыч немедленно ухватится за эту возможность помочь. Но, мнется Петя, не все так просто. Да кто бы сомневался! Не зря же он нарисовался, старый школьный друг, конечно, не зря. Ну, давай, что там у тебя в рукаве? Карты на стол! Речь, понятно, о деньгах. И сколько же стоит «помочь парню»?
Грицай задумчиво крутит на столе развернутую бумажную салфетку. Ну, давай! Сейчас он напишет на бумажке сумму. Журбенко надо будет, сдвинув очки, изучить запись, потом разыграть удивление: «Это в долларах?!». Он так хорошо представлял себе предстоящую пантомиму и свою реплику, что
только необходимость изображать озабоченного отца не позволяла ему от души рассмеяться.Петр Грицай ничего не стал писать. Повертев смущенно салфетку, он поднял свои очи и тихо произнес:
– Речь идет о сотрудничестве.
– Сотрудничестве? – искренне удивился Журбенко.
– Угу.
– В смысле?
– СБУ. Служба безопасности Украины.
– То есть, мне надо стать Штирлицем? Но это же бред!
– Почему же?
– Да зачем же я вам? Какой от меня прок? Я далек от государственных секретов, – Журбенко хотел было засмеяться, но лицо собеседника было таким, что смех как-то не пошел, пришлось просто откашляться. – Послушай, я готов обсудить материальную часть решения проблемы. Понимаю, такие дела не делаются бесплатно. Но то, про что ты говоришь… это за гранью. К тому же я нисколько, как минимум, не симпатизирую украинским националистам. Надеюсь, ты не обиделся.
– На обиженных воду возят, – строго сказал Грицай. – И где ты видел националистов? У нас их не больше, чем здесь своих нациков, погоду делают совсем другие люди.
– Чем же, черт возьми, я могу быть полезен? Мне просто интересно, если хочешь, как литератору.
– Ты сможешь оказать кое-какие услуги своей Родине. Ведь ты украинец.
– Да какой я украинец! Мать русская, Ольга Петровна. Отец наполовину еврей, я только на четверть украинец.
– Ну и что? – не согласился Грицай. – Мы же не в Израиле, это у них национальность определяют по матери. От тебя ничего не требуется. Подпишешь согласие, чистая формальность…
– Потом со мной свяжутся, – подсказал Журбенко.
– Скорее всего, это я с тобой свяжусь. Но ничего сверхъестественного тебе не предложат, на этот счет можешь быть спокоен.
– Я подумаю, – пообещал Журбенко.
– Подумаешь? – друг детства очевидно был разочарован, он ждал, что Валерий Ефимыч легко проглотит наживку. – Ты же хочешь увидеть своего парня?
– Хочу, конечно, – выдохнул Валера. Хотя это было бы последнее, что пришло бы ему в голову, не будь задан такой вопрос. – А ты знаешь, как он оказался в плену?
– Разведгруппа попала в засаду.
Журбенко почувствовал вдруг необъяснимую гордость за сына. Вот, оказывается, он был в разведке, играет в такие взрослые игры.
– Петь, ты уверен, что сможешь его вытащить?
– Безусловно.
– Передай ему, чтоб он снова не совал свою башку в петлю. Хотя бы ради отца, который душу готов продать, чтобы его спасти.
Вот как убедительно играет Валера свою роль в мелодраме.
– Ничего с ним не случится. Освобожденных из плена держат в запасе. Нечего им делать на передовой, независимо от их желания.
– Вот как?
– Просто потому, что в плену их могли перевербовать.
– Это утешает.
– Ну, что же…
Грицай извлек файлик с вложенным в него листком соглашения. Но Валерий Ефимыч отшатнулся. Нет, не сейчас, он не собирался ничего подписывать. Он еще подумает.
3
Аллах, естественно, акбар. И далее о том, что Аллаху нужен каждый верный мусульманин. Конечно, в первую очередь требуются надежные, несгибаемые воины. Но не только. Нужны и инженеры, и ученые, и врачи, и учителя. Люди любых профессий. Это должны быть честные, порядочные и, главное, искренне преданные, верные люди. Обычная ерунда.
Полковник Лукьянов дважды перечитал текст, размещенный на сайте Ахмета, усвоил, можно сказать, наизусть. Удивительно, все-таки, как же удается достучаться до этих несчастных. И ведь не скажешь, что будущие воины Аллаха поголовно какие-то неграмотные дуралеи. Отнюдь. Четверо, например, студенты университета, того же самого, откуда и главный злодей-вербовщик. Успешные, надо сказать, студенты, старшекурсники. Как же так? Есть и другой контингент. Малолетки. Школа, девятый, десятый класс, ветеринарный техникум. Все, естественно, мусульмане. Хотя не всякий до встречи с Ахметом посещал регулярно мечеть. Есть, впрочем, и курьезные исключения. Двое украинцев. Замыслили пройти воинскую подготовку в лагерях в Сирии, потом вернуться домой. Уверены, что со дня на день будет война с Россией, надо, мол, готовиться. Как будто там, на Востоке, их только и ждут, научат и отпустят. Наивные идиоты.