В поисках острых ощущений

Вину свою, однако, Валерий Ефимович признает. Он виноват в том, что в суете как-то упустил сына. Ведь не в одночасье все случилось! Это же процесс – сын отдалялся, отдалялся и, наконец, пропал, исчез с радара. (Последнюю фразу надо будет записать, пригодится). И как теперь будет выглядеть весьма рискованный поступок по отношению к вообще-то совсем не близкому человеку?

Впрочем, есть еще одна гирька, которую следует положить на тарелочку весов, рассматривая предложение Грицая. В размеренной жизни Валерия Ефимовича, если честно, совсем нет места подвигу. Более того, признаемся, живет он скучно. Для литератора это недопустимо, тем более пишет он не любовную лирику, а острые, драматические вещи, его герои всю дорогу в приключениях. А ведь Валерий Ефимович не начинающий писатель, не какое-то юное дарование. Его псевдоним – Серафим Бравый – это имя, это, можно сказать, имя классика, немаловажной спицы жанра. И как же вялая жизнь известного литератора согласуется с тем, что Достоевский пережил подготовку к неминуемой казни, Гумилев погиб, оказавшись в рядах мятежников, Чехов посетил Сахалин (в те годы это было серьезным испытанием). А Байрон? А Рембо? Да кого ни возьми! Нужен, нужен экстрим, нужно прикасаться к ужасному, почувствовать вкус Приключения. Валерий Ефимович попытался припомнить, когда же в последний раз он совершал безрассудные поступки. Ничего не приходило в голову.

Валерий Журбенко – опытный автор, он в совершенстве знает приемы, позволяющие добиться читательского внимания, и, вообще, он опытный человек. Он способен уловить некий, так называемый, судьбоносный момент, такой момент, когда «да» или «нет» определяет многое на годы вперед, а может, и на всю оставшуюся жизнь. Надо соглашаться или потом, до конца своих дней придется жалеть. Как правило, подобные моменты присутствуют в литературе, которая, конечно же, гораздо интереснее, чем жизнь. В обыденной жизни все тянется медленно, краски стерты, господствует одноцветный серый ландшафт.

Резюме. Сотрудничать с СБУ – неправильно и опасно. Но немного приоткрыть эту дверь, пополнить запас жизненных впечатлений – безусловно заманчиво. Это могло бы существенно обогатить его писания. И, разумеется, следует подстраховаться. Немного выждав, надо будет пойти в ФСБ, объясниться, там все поймут правильно.

Последние вещи Серафима Бравого писались легко, во многом оттого, что в них действовал один и тот же главный персонаж – Олег Мерлушкин, героический капитан ВДВ, лихо расправлявшийся с врагами отчизны в самых разных ситуациях. Однако пора было сменить пластинку. Противотанковые ракеты, вертолеты, засады на крутых горных склонах – все это поднадоело. В новом романе Валерия Журбенко (С.Бравого) будет действовать совсем другой человек. Назовем его Сергей Сергеевич. Это человек из прошлого, агент тайной полиции, внедренный в среду подпольщиков-революционеров. На дворе 1912 год.

«Ночь, казалось, никогда не закончится. Обычно, измученный бессонницей, Сергей Сергеевич засыпал уже на рассвете. Он ждал наступления утра, таращился в окно, но ничего не менялось – вся та же сырая темень – дождь, мрак, такая вот осень в Петербурге. Нервы, нервы. А ведь ему всего только тридцать лет! Неприметный господин с усиками. Неужели за ним следят? Тайная полиция? Или свои? Товарищи могли случайно увидеть его у входа в Учреждение. Что предпринять? Упредить. Намекнуть, что в Учреждении имеются некоторые источники. Нет, глупо. Сразу же потребуют подробностей. Надо спокойно обождать, посмотреть, что будет. Может, ничего не будет. У страха, как говорится, глаза велики. Сергей Сергеевич работает в писчебумажном магазине. (Хорошо, что сегодня выходной). А вчера в магазин, примерно в четвертом часу, вошла неряшливо одетая дама с зонтиком. Отчего-то он знал, что ее зовут Пелагеей. Она часто заходила, по нескольку раз на неделе. Рассматривала товары, но ничего не покупала. Поначалу Сергей Сергеевич приветливо улыбался ей, спрашивал, не надо ли чего подсказать, но дама всякий раз молчала, и он перестал обращать внимание – приходит и пусть, стало быть есть нужда. А может, и она тоже из этих, соглядатаев, а? Может такое быть? Да ведь это паранойя! С чего бы это ему опасаться?

Сегодня выходной, на работу идти не надо. У Сергея Сергеевича обыкновенная, тихая жизнь. Дом, семья. Жена Ольга: никаких отличительных черт, помимо того, что она красавица. Неужели же он рожден для такой вот жизни? Да, а почему же нет. Хотя, возможно, что-то такое имеется в его облике, что заставляет людей задумываться. Вот и Никита, брат, пристал давеча. А не боишься, спрашивает, что жизнь твоя будет прожита зря? Нисколько, усмехнулся Сергей Сергеевич. Скорее он боится умереть слишком рано. А насчет зря-не зря… Как можем мы про то судить, если не знаем, зачем вообще нам дарована эта наша жизнь? И ведь есть еще у Сергея Сергеевича тайная сторона, про которую ни брату, ни жене Ольге – никому из близких знать не положено».

5

По утрам Валерий Ефимович тщательно и, как правило, с удовольствием разглядывал себя в зеркале. Это было данью ритуалу (такой же данью, как и ежедневный поцелуй спящей жене перед уходом на службу). Осмотр производился в ванной комнате, где имелось яркое освещение, а большие, во всю стену зеркала позволяли изучить себя со всех сторон.

Фигура у Валерия Ефимовича спортивная, лицо молодое, спокойное, глаза внимательные, иногда принимающие этакое насмешливое выражение – вот так… Но хуже всего дело обстояло с волосами. Собственно, волос было много, лысины не намечалось. Но вот седина! С этим надо было что-то делать. Егор, парикмахер, у которого Журбенко подстригался уже много лет, советует краситься. Но нет, это решительно невозможно. Люди будут знать, что он, Валерий Ефимович, красится. Все будут знать. Это не скроешь. Это плохо. Люди, с которыми Журбенко вступает в контакт, вправе рассчитывать, и они рассчитывают, хотя не важно, на что они рассчитывают, но ведь отношение к мужчине, который красит волосы… Но разве правильно, чтобы импозантный, подтянутый человек выглядел намного старше своих лет из-за предательских столбиков седины, пронизывающих вполне еще густую шевелюру?

Валерию Журбенко на какую-то секунду стало жаль себя. Неужели же это я, обратился он к грустному отражению в зеркале, неужели это я, тот самый мальчик, которого так любила мама, который всегда подавал большие надежды? И чем же он занимается? Пишет книжки-пустышки. Хорошо еще, не так уж много пишет. А жизнь проходит.

Ну, ничего, ничего, сказал сам себе Журбенко, расплываясь в блаженной улыбке, мы еще повоюем! Про седину он уже и думать забыл.

Жизнь продолжается. Она таит в себе немало занятного, даже на работе. Например, Пьер. Пьер Планес. Сотрудник отдела прессы французского консульства в Питере. Фанатичный поклонник Достоевского. Валерий Ефимович опекает Пьера, помогает ему в издании книги о любимом писателе. Пьер свободно говорит по-русски, правда, с акцентом.

– Поймите, Валерий Ефимович, – он смущенно прикрывает веками свои круглые глаза, может ведь быть и другое мнение, другая точка зрения…

– Воистину, – важно кивает Журбенко.

Но что, думает он, если это точка зрения идиота? Что тогда? Как прикажете быть терпимым к такому вот чужому мнению? То, что Пьер – идиот, это не обсуждается, это аксиома.

Повесть Пьера, которая с помощью Журбенко включена в план издательства, начинается в поезде, идущем из Франции в Москву. В одном купе случайно оказываются три милых француза, один из них наш Пьер Планес. Попутчики, как водится, знакомятся, и вскоре выясняется, что каждый из них взял с собою в дорогу томик Достоевского. Возникают нудные комментарии к прочитанному, переходящие в нудные литературные споры. Пьер, продемонстрировав спутникам свой диплом – диплом национального института восточных языков и цивилизации (русский язык) – становится как бы арбитром. За окном поезда невзрачный пейзаж, перелески, поселки с коробками девятиэтажек, и вот, наконец, Москва. Беседа подружившихся любителей Достоевского прерывается на самом интересном. (Это Пьер так пишет. На самом деле и в этом месте, и в том, что ему предшествовало, интересного мало). Но, разумеется, повесть о трех мушкетерах не заканчивается. Они все приехали в Россию надолго, и без конца встречаются в Москве на разных квартирах, в кругу иностранцев и экспатов, немного разбавленном местными интеллектуалами, а позднее – и в Петербурге, где у Пьера служба (он документально описывает свою работу во французском консульстве).

Дочитать повесть до конца нет никакой возможности – скука неописуемая. Пьер, вероятно, все-таки понимая, какие трудности приходится преодолевать читателю, подстилает себе соломки, ссылаясь на авторитет Достоевского – дважды приводит длинную цитату из романа о том, что обыденность, обычные люди, как бы скучны они ни были, необходимы писателю, без описания обыденности ну никак нельзя, и романист обязан увидеть в простом, в повседневном некую красоту.

Журбенко не согласен. Романисту незачем описывать скуку и обыденность, даже если он способен сделать это талантливо. Искать нечто в скучном не стоит, а важно не пропустить момент, когда это скучное превращается в занимательное. Это происходит непонятно как, часто и без вмешательства авторской фантазии. Валерий Ефимович советует поклоннику Достоевского ввести в текст парочку активных персонажей. Например, бывшего офицера Французского легиона и (или) контрабандиста, уговаривающего Пьера вывезти нечто из страны под видом дипломатического багажа. На что вежливый автор обещает подумать.

Беседу с Пьером приходится прервать. (Собственно, беседа уже в стадии завершения). В кабинет вкатывается улыбающийся толстяк. Это непосредственный подчиненный Журбенко – жополиз Зыкин. Он с демонстративной сердечностью пожимает руку шефа, а затем и Пьера. Зыкин говорит исключительно приятные вещи, и в глазах умеренно ироничного начальника, не склонного писать кипятком от самой откровенной лести, Венеамин Зыкин выглядит комично. Впрочем, вдруг осенило Журбенко, если пририсовать Венечке солидные усы, он как нельзя лучше впишется в образ начальника департамента тайной полиции – одного из персонажей нового романа Серафима Бравого.

«Сергей Сергеевич числился осведомителем в сети Павлова, своего надзирателя, с которым он скорее приятельствовал, нежели по долгу службы, и то сказать, какой же от него мог быть прок в сыскном-то деле. Ибо кто таков Сергей Сергеевич – скромный приказчик писчебумажного магазина, не более того. Вот будь он актером, либо дворником, либо, на худой конец, студентом – другое дело. А что пользы от продавца канцелярских товаров? Одна только видимость. А, напротив, для Сергея Сергеевича некоторая выгода налицо. Раз за разом даровые билеты на театральные представления, а то и по железным дорогам.