В поисках острых ощущений

Сам Ахмет ни в какую Сирию не собирается. Циничный, глазки маленькие, хитрые, рожа вся в прыщах. Ничуть не фанатик, даже не верующий. Тупо нужны деньги. В личных планах аспирантура, семья, дом и проч. Создал дилетантский сайт в сети, отправил в Турцию одиннадцать добровольцев, рассчитывает получить за них вознаграждение. Последние трое завербованных никуда не поехали. Задержаны. Раскаиваются, намерены сотрудничать со следствием. Деньги за них, правда не так много, Ахмету выплатили из спецфонда ФСБ. Жить-то надо, вздыхает Ахмет. Он, собственно, и занялся этим делом исключительно ради денег, никакое Исламское государство, то бишь ДАИШ, ему, Ахмету, ни пришей, ни пристегни. Денежки ох как нужны! Он своих добровольцев отправлял в Турцию за их же счет, да еще и с турагентства, которое путевки оформляло, получал комиссионные. Ахмет раскрутил свой бизнес, надеясь, что им заинтересуются исламисты и станут платить. Спецслужбы опередили исламистов, заинтересовались Ахметом раньше. Что-то он все же не договаривает. Ведь тех, отправленных в Турцию, кто-то должен же был встретить. И как с оплатой услуг? Если верить Ахмету, он передал на ту сторону свои банковские реквизиты с одним из добровольцев, и оттуда прислали всего-то четыреста долларов, вроде как от двоюродного брата из Баку.

– Вы пожелали побеседовать с начальством Алексея Ивановича, – выдержав паузу, произносит Лукьянов. – Я к вашим услугам. Полковник Лукьянов, Олег Павлович. У меня, разумеется, тоже есть начальство. В Управлении о нашем сотрудничестве известно. Но давайте договоримся, на сегодня я, стало быть, последняя инстанция.

Маленькие глазки оторвались от лица полковника, скользнули по стене с портретом Путина, по светло-зеленым занавескам широкого окна, просканировали полированную столешницу с разложенными на ней бумагами и снова уставились на хозяина кабинета.

Неприятное выражение глаз, взгляд тяжелый.

– Вы, к слову, не опасаетесь, что вас могли видеть входящим в наше учреждение? – поинтересовался полковник.

– Нисколько, – коротко отозвался вербовщик. – Я опасаюсь другого. Эти люди, которых я передал Лехе…

– Полагаю, Алексей Иванович постарался убедить вас, что с этой стороны вам ничего не угрожает. Я готов это подтвердить со всей ответственностью.

– Дураков, готовых ехать в Сирию, не так много, – сказал Ахмет.

– Вы так думаете? – полковник не вполне понимал, к чему этот тип клонит.

– Если никто не доберется до Турции, там заподозрят неладное.

– Разумеется. Но мы и не собираемся полностью перекрывать ваши, скажем так, поставки. И вообще, нас интересуют не столько те, кто едет туда, сколько те, кто возвращается.

– Они там, наверно, что-то почувствовали, иначе зачем бы им присылать кого-то оттуда, – произнес Ахмет тоном терпеливого взрослого, которому приходится объяснять нечто очевидное ребенку.

– Возможно, все как раз наоборот. Ваша активность привлекла внимание ДАИШ. Когда прилетает зарубежный гость?

Лукьянов, впрочем, прекрасно помнил, что некий турецкий родственник должен прибыть в субботу вечером рейсом из Баку.

– В субботу, – сказал Ахмет.

– Ну, вот и отлично. Встретитесь с ним, узнаете, что им надо.

– Я хотел бы быть уверенным, что с приезжим ничего не случится. Если вы его задержите… Вы же понимаете, я очень рискую.

– Никто его не задержит. Мы просто постараемся очень аккуратно отследить его контакты. Вероятно, он собирается посетить не только вас, согласны?

В университете Ахмет изучал языки: арабский, древнегреческий и факультативно голландский. Последний – так, смеха ради. В голландской группе было всего девять человек, он, Ахмет – единственный мужчина, такое положение ему нравилось. Языки давались легко. По-арабски он читал не только Коран, но и стихи средневековых поэтов, и даже древние трактаты по математике, не вполне, впрочем, понимая саму суть этих трудов.

В окружении своих сокурсниц-«голландок» Ахмет направлялся к выходу на набережную, когда вдруг заметил знакомую фигуру. Собственно, ее было сложно не заметить. В приметном, оживленном месте, где на небольшой площади сосредоточено множество скульптурных изображений весьма незначительной художественной ценности, стоял ни кто иной, как капитан Алексей Иванович Власенков. В тесном красном пуховике и потертых джинсах его можно было принять за студента-переростка. Ахмет с извинениями распрощался с девушками и приблизился к своему куратору. Тот сосредоточенно рассматривал некий сад небольших камней, похожих на кукольные надгробья, каждый камень обозначал здесь один из университетов в разных городах и странах, с которыми у питерского университета, надо понимать, имелись контакты.

– Ты где учился, Леха? – насмешливо спросил Ахмет. – Явно не здесь. Наверное, в академии МВД?

– Не будем терять время на болтовню! Ты вечером едешь в аэропорт встречать гостя?

Ахмет собрался было съязвить на тему риторических вопросов, но сдержался. Просто кивнул.

– Давай еще раз. Ты его ни разу не видел?

– Не видел. Не имел счастья.

– И он тебя не видел. Если ты ничего не перепутал. Еще раз, как, по-твоему, гость тебя опознает?

– Еще раз. Я думаю, что те ребята, которых я туда отправил, подробно описали мою внешность. Поэтому никаких журналов «Огонек» в левой руке или других знаков не предусматривается. Буду стоять в толпе встречающих, вот и все.

– Ладно. Не опаздывай. Мы будем поблизости.

– Это вы зря. Я-то вас не замечу, но он наверняка профессионал.

– За нас не беспокойся.

Вечером Ахмет послушно приехал в аэропорт и занял свой пост немного в стороне от выхода, но так, чтобы его наверняка можно было увидеть. Прилетевшие мужчины были как правило темноволосыми, с кавказскими чертами лица, по большей части с усами. На Ахмета никто из них не обращал внимания. Он понимал, что все делает правильно, и беспокоиться не о чем, но почему-то нервничал. Когда незнакомец обратился к нему по имени, он вздрогнул как от удара током.

– Ахмет? – повторил приезжий с каким-то минимумом вопросительной интонации. – Будем знакомы. Я Влад.

Это был высокий, спортивного сложения человек в черной куртке, и с черной спортивной сумкой в руках. Лицо и шея у него были красными, как если бы он перегрелся на южном солнце. Густые седые брови и короткая седая шевелюра подчеркивали красноту. Лицо абсолютно европейского типа, ничего арабского или восточного не наблюдалось. Не Ибрагим, не Сулейман – Влад. На вид лет сорок.

– Удивлен? – усмехнулся Влад. – Ожидал встретить кого-то другого?

– Вы русский? – тупо спросил Ахмет.

– Русский, да. Точнее украинец.

4

Предложение Петра Грицая стоило того, чтобы его обдумать. Первое, что представляется очевидным: работать во славу Украины Валера Журбенко не станет. И потому, что это никак не вяжется с его убеждениями, и потому, наконец, что это просто опасно. Где, скажите, будет храниться подписанная им бумажка (если он ее подпишет)? В каких секретных киевских файлах она будет скопирована? Не попадется ли на глаза российскому кроту, работающему в СБУ? Не доберутся ли до нее московские хакеры? Последствия предсказуемы – 20 лет заключения или пускай даже намного меньше, но все равно, это не то, чего человеку хочется больше всего на свете. И вместе с тем принять предложение, пожалуй, надо. Сам по себе отказ может таить в себе некоторую опасность – кто их знает, как они будут реагировать, услышав твердое «нет». Но важно другое: удастся вытащить Юрку из плена.

Это вообще гуманно, и, что ни говори, он все же сын.

Его, Валеры Журбенко, единственный ребенок. Можно было бы перебрать старые фотографии, но все они остались в Киеве. Можно вспомнить, как чудесный малыш радовался первому виденному в своей жизни снегу, как горько плакал, упав с велосипеда, как переживал, когда они всей семьей хоронили котенка. А потом мальчик подрос, и уже безжалостно обвиняет отца: он, мол, равнодушен к чаяниям своих украинских соплеменников, он чрезмерно буржуазен, он слишком много внимания уделяет поведению за столом, он своим деланным спокойствием доводит мать до слез, он трижды пропускал важные соревнования сына, он даже опоздал на выпускной вечер… Это Юрка у матери научился возводить всякую ерунду в серьезные домашние преступления.