В поисках Великого хана

Однажды он распорядился стереть это название с кормы, и судно «Маригаланте» стало «Санта Марией».

– Так будет лучше, сеньор Мартин Алонсо, – важно сказал Колон, – наше путешествие – дело серьезное, и мы должны избегать всего, что может показаться греховным или малопристойным.

Пинсон все продолжал оплачивать своими или, может быть, чужими деньгами последние расходы по снаряжению экспедиции.

Это путешествие, которое частично взяла на себя королевская чета, в последние дни стало общенародным делом. Оно как бы служило примером для других путешествий к новым землям, которые в последующие годы стали такими многочисленными и которые всегда являлись общим делом, делом народных масс, делом всего испанского народа; короли же оставляли за собой санкцию нач эти путешествия и право на пятую часть всех доходов с них. То были путешествия, полные мечтаний, героизма и смертельных опасностей, путешествия, благодаря которым в течение полувека был открыт и колонизован целый новый мир, большая часть Америки, которую потом те же короли постыднейшим образом эксплуатировали и в конце концов потеряли.

Глава III

«Во имя господа… поднимай паруса!»

Среди различных приверженцев Колона, которые постепенно начинали вертеться вокруг него, стараясь вобрать в себя хотя бы частицу значительности этого важного лица – верховного капитана флотилии, был человек, обращавший на себя внимание наглой кичливостью, с которой он держался с низшими, и подобострастием, которым он окружал Колона, называя его не иначе как «сеньор мой адмирал».

Это был некий Педро де Террерос, присланный к дону Кристобалю из Кордовы, чтобы прислуживать ему и пути, и немедленно присвоивший себе звание дворецкого. Он, казалось, вознаграждал себя за смирение перед начальством тем, что доводил до крайности свою надменность в обращении с подчиненными.

К Фернандо и Лусеро он относился с подчеркнутой неприязнью, Он смотрел на них как на врагов, потому что Колон взял их себе в услужение раньше, чем его, и не упускал случая оклеветать их, изображая любую незначительную небрежность как непростительный проступок, чтобы очернить их в глазах хозяина.

У него был слащавый голос и какая-то елейность в речах и поведении; но эта лицемерная кротость сразу же исчезала, как только он оставался наедине с теми, кто был ему подчинен. Он слыл холостяком, и это обстоятельство, казалось, еще разжигало его злобные чувства, как это бывает у истеричных женщин. Несмотря на то, что он был еще молод, никто не знал за ним любовных увлечений, и все его помыслы и желания были сосредоточены на том, чтобы угождать сильным и со всей жестокостью утверждать свою власть над слабыми, если они ему не льстили и не боялись его.

С первых же дней он стал дурно отзываться о юношах. Фернандо, по его словам, был неотесанным парнем, которому впору было бы заниматься уборкой палубы, а не прислуживать обитателям кормовой башни. А второй, по имени Лусеро, был таким болезненным и хилым, что на него не приходилось рассчитывать в плавании. Однако дон Кристобаль, занятый снаряжением флотилии, рассеянно выслушивал своего дворецкого. Там, в море, видно будет, на что пригоден каждый из юношей. Лусеро он хотел оставить при себе, так как привык к его услугам. А Фернандо Куэвасу, жившему пока что без дела в доме пономаря в Палосе, он велел сопровождать дворецкого Террероса в его поездке в Севилью.

До отплытия судов он непременно должен был получить из Севильи разные вещи, которые по его просьбе ему обещали прислать друзья. Главным из этих севильских друзей был генуэзский купец Хуан Берарди, личность, известная всей Испании тем, что королевская чета обращалась к нему, когда ей нужно было переправить морем большие грузы или срочно приобрести новое судно. В народе его все еще называли Хуаното, как в те времена, когда он только приехал в Испанию и начал накапливать свое огромное состояние.

В большой торговой конторе Хуаното Берарди был приказчик или глава отдела, ведавший кораблями этого торгового дома и их снаряжением, «флорентин», как называли тогда испанцы выходцев из Флоренции, по имени Америго Веспуччи, или, если произносить его имя на испанский лад, – Веспусио. Колон послал своего дворецкого к Берарди за выполнением заказов, – его друг Веспусио неоднократно обещал сам все отправить, но каждый раз откладывал это за неимением достаточно надежных людей.

Террерос направился в Севилью верхом на муле адмирала, а Куэвас сопровождал его на том муле, которого дон Кристобаль когда-то купил в Кордове для него и Лусеро. Оба животных принадлежали нынче Кавесудо, землевладельцу из Могера, которому Колон их продал; теперь новый хозяин предоставил их ему, так как поездка была весьма срочной.

В Севилье они явились к «флорентину» Веспусио, потому что сам Хуаното Берарди, крупный банкир и один из первых судовладельцев страны, вступал в переговоры только с их высочествами и важными придворными. Приказчик передал им множество душистых свертков. Ему не пришлось тратить много слов, чтобы объяснить, с какой осторожностью следовало везти эти ценные предметы. Дворецкий, знавший толк в поварском деле, понюхал их один за другим, жестами выражая свое восхищение. Это были пряности, привезенные из Азии и ценившиеся в то время на вес золота или еще дороже: корица, мускатный орех, перец, гвоздика, имбирь. Богатые склады Берарди предоставили Колону большое количество этих образцов для его путешествия. Благодаря этому он мог сравнивать эти высшие сорта пряностей с теми, которые встретятся ему в открытых им азиатских странах, и определять их качество, не боясь впасть в ошибку.

Кроме того, дворецкий получил еще для своего господина одежду, которую «флорентин» Веспусио заказал одному из самых изысканных портных Севильи. Весь этот костюм был красного цвета – штаны, камзол и даже плащ, подбитый мехом.

Адмиралы носили темно-красную форму еще со времен Альфонса Мудрого. Последний в своих «Партидас» подробно доказывал, что адмирал, «мудрый человек, который своим разумом правит кораблем» и который является верховным начальником всех морских дел, должен облачиться именно в этот цвет после того, как принесет присягу королю, и затем под звуки труб направиться к своим кораблям.

Когда Фернандо погрузил в корзины, подвешенные к седлам, все заказы, которые передал ему Веспусио, слуги пустились в обратный путь, пробыв в Севилье всего два дня.

К ним присоединился человек, которого дворецкий встретил чрезвычайно почтительно. Несмотря на ненависть, которую Террерос питал к Куэвасу, он счел нужным рассказать ему о достоинствах этого идальго, собиравшегося совершить вместе с ними путь в Палос.

– Это сеньор Перо Гутьеррес, особа весьма близкая к сеньору нашему адмиралу; он также едет с нами в путешествие. Он много лет жил при их высочествах.

Затем Фернандо узнал, что этот придворный был раньше королевским буфетчиком, то есть лицом, обязанности которого заключались в том, чтобы охранять мебель и другие предметы в залах королевского дворца, приводить их в порядок к приемным дням, а также готовить напитки и сладости для гостей. Дворецкий будущего адмирала с благоговением взирал на этого старого слугу королевской четы.

Перо Гутьеррес познакомился с Колоном, когда тот приезжал ко двору; Террерос подозревал, что королевский буфетчик отправляется в это первое путешествие к землям Великого Хана, по-видимому, для того, чтобы быть поближе к своему имуществу. Дело в том, что в последний момент дон Кристобаль взял на себя восьмую часть расходов по экспедиции, что давало ему право на восьмую часть барыша точно так же, как королевская чета имела право на пятую. Несомненно, его ссудили деньгами какие-то друзья для приобретения этой «осьмушки», и одним из этих друзей был, должно быть, Гутьеррес, весьма склонный бесстыдно приумножать путем ростовщичества сбережения, накопленные им на королевской службе.

Куэвас невзлюбил его с первого взгляда. Он одевался вызывающе пышно, блистая в любое время дня придворными нарядами, которые, вероятно, уже до него носили какие-то высокопоставленные особы, и горделиво выставляя напоказ свою шпагу, знак дворянского достоинства. Ему было лет сорок, роста он был ниже среднего, лицо его было румяным и лоснящимся, с преждевременными морщинами, взгляд маленьких глазок пронизывал насквозь, во рту недоставало зуба.

Сундуки свои он отправил вперед с погонщиком из Могера и теперь без помех ехал верхом на своем муле впереди слуг дона Кристобаля, как будто в самом деле был их хозяином.