В поисках Великого хана

Адмирал завтракал в одном из помещений кормозой башни, в каюте, примыкавшей к той, в которой он спал, когда к нему вошел в сопровождении своей свиты долгожданный король. Молодой государь сел рядом с адмиралом; он не дал ему подняться из-за стола, прося его зна-: ками не прерывать завтрака.

Дон Кристобаль приказал Лусеро, под наблюдением Террероса прислуживавшей своему господину, подавать королю те же кушанья, что и ему. Король величественным жестом отослал свою свиту, приказав ей выйти из кормовой башни. Это было исполнено «с величайшей поспешностью и почтительностью; все удалились на палубу и расселись на ней». Только два пожилых человека – один, по мнению адмирала, воспитатель юного короля, другой – первый советник его – остались вместе с ним и уселись на полу, у ног своего господина. От каждого кушанья, которое Лусеро ставила перед туземным монар хом, он отведывал по небольшому кусочку, как это делали, бывало, в Испании, чтобы доказать приглашенному, что он может безбоязненно есть угощение или чтобы воздать ему особый почет. Остальное король отсылал своим приближенным, которые и съедали все до последней крошки. Так же поступал он и с напитками. Поднесенного ему вина он лишь слегка коснулся губами, после чего передал полный до краев кубок своим ближайшим советникам, которые, в свою очередь, отпив по глотку, отослали остальное индейцам, находившимся на палубе.

Король был крайне немногословен, и оба придворных, сидевшие у его ног, смотрели ему, что называется, в рот и при помощи переводчиков, передававших их речи скорее посредством жестов, чем путем слов, говорили от его имени.

Подарки, принесенные королем, заключались в поясе туземной работы и двух очень тонких пластинках золота.

Вручив свои дары адмиралу, он не сводил глаз с куска цветной ткани, висевшей над постелью Колона.

Лусеро получила приказание своего господина снять эту ткань и отдать ее королю в качестве ответного дара. Адмирал подарил ему, кроме того, янтарное ожерелье, которое постоянно носил на груди, пару туфель из красной кордовской кожи и флакончик настоянных на апельсиновом цвете духов, приведя его этими столь замечательными подарками в восхищение.

Король и его советники искренне сокрушались о том, что ни они не понимают языка адмирала, ни он их языка. Впрочем, несмотря на полное непонимание того, что говорили туземцы, великий вождь белых, обращаясь к присутствовавшим при этом свидании соплеменникам, заявил:

– Я знаю, они говорят, что если мне что-нибудь нужно, то в моем распоряжении весь их остров.

Потом Колон велел Лусеро отправиться в его спальню и разыскать кое-какие бумаги, среди которых у него сохранялся оставленный им на память золотой экселенте – монета стоимостью в два кастельяно; он хотел показать индейцам выбитое на ней изображение королевской четы – Фердинанда и Исабелы. Развернув затем перед туземным монархом и его приближенными королевское знамя и знамена с крестами, он привел этих простодушных людей в неподдельное изумление и восторг.

На берег король и его свита были доставлены «с превеликим почетом», под грохот салютующих в его честь бомбард, на баркасе с «Санта Марии». Это был первый туземный монарх, посетивший флотилию со всей подобающей его сану торжественностью.

С корабля видели, как король, окруженный толпившимися на пляже двумястами придворными, сел в носилки и как его старший сын, взгромоздившись на плечи одного из важнейших сановников, направился вслед за ним в королевскую резиденцию. Король был настолько признателен адмиралу за полученные подарки, что приказал приветствовать и угощать всех моряков, съехавших в тог день на берег. Каждый из подарков Колона нес впереди короля один из придворных, и притом с такою почтительностью, как если бы это были некие талисманы, наделенные мистической силой.

Не замедлил посетить адмирала и брат короля, получивший свою долю подарков. Его не несли на носилках, но вели под руки два важных сановника.

Побывал у адмирала также один престарелый индеец, видимо жрец, пользовавшийся славой лучшего знатока достопримечательностей этой страны и ее островов на сто лиг в окружности.

Колон постарался во что бы то ни стало понять его. Островов, оказывается, было великое множество, и каждый из них достаточно богат золотом. На одних островах собранное золото, просеяв предварительно сквозь решето, плавили и употребляли для отливки фигур. На других оно водилось в таком изобилии, что все там было золотым, даже камни и сама земля.

Взволнованный этими до такой степени отвечающими его чаяниям новостями, Колон решил было похитить этого старца, чтобы использовать его в качестве проводника. Никто, конечно, вернее, чем он, не укажет дорогу к упомянутым островам. Но этот маг пользовался таким уважением юного короля и придворных, что Колон так и не решился оскорбить их подобным поступком.

Помимо этого, адмирала огорчило, по-видимому, и то сообщение, которое настойчиво повторял, прибегая к помощи весьма выразительной мимики, этот старик индеец. Если верить ему, то выходило, что много лет назад здесь уже побывали прибывшие на такой же плавучей роще, как эти, другие белые сыновья неба. У них были мечи и арбалеты, были также и бороды, и говорили они на том же языке, что адмирал и его спутники. Число их было поменьше, и через несколько дней они снова исчезли в море. Старик знал об этом посещении их страны белыми от колдунов того царства, в котором они высаживались на сушу. Люди той страны сохранили о них дурные воспоминания, потому что сыновья неба поступали с ними очень нехорошо и отбирали у них силой съестные припасы.

Адмирал, впрочем, не проявил особого интереса к этому сообщению и не постарался узнать подробнее о событии, с воспоминаниями о котором он не раз впоследствии сталкивался на острове Эспаньола.

Посреди площади того селения, в котором обитал туземный король, адмирал велел воздвигнуть крест огромных размеров, и индейцы охотно принимали участие в этой работе, считая ее магической. Подражая испанцам, они, как обезьяны, повторяли вслед за ними молитвы и земные поклоны. Для них это были заклинания новой магии, притом более могущественной, чем ранее известная им; эти заклинания должны были избавить их от нашествий карибов и коварных подвохов необузданной природы.

Флотилия вышла из бухты Де ла Пас и поплыла вдоль берегов, от одного мыса к другому. Повсюду были деревья с ярко-зеленой листвой, и нигде не было ни снега, ни туманов, несмотря на то, что стоял декабрь. «Воздух был теплый, такой, какой бывает в Испании в мае». Жители поселков и отдельно расположенных хижин сбегались к берегу моря, чтобы предложить испанцам свой маниоковый хлеб, а также пресную воду в сосудах из тыквы или в глиняных кувшинах такой же формы, как в Кастилии; Ни юные девушки, ни замужние женщины здесь не носили набедренных повязок, Они расхаживали совсем нагие, и если на других островах мужчины из ревности к белым укрывали где-то своих жен, то здесь они веселой гурьбой выходили навстречу пришельцам, принося с собой все, что имели, преимущественно, однако, съестное, и в том числе пять-шесть видов неизвестных доселе испанцам плодов, «которые адмирал приказал сохранить, чтобы отвезти королевской чете в Испанию».

И хотя в мыслях у адмирала были лишь изобилующие золотом близлежащие земли, он все же не остался бесчувственным к «красивым женским телам, мелькавшим среди голой толпы», что и отметил в своем дневнике.

За зелеными далями лесов и полей виднелись высокие горы. Адмиралу, склонному к чрезмерным восторгам в отношении всего, что бы он ни открыл, эти горы казались поистине исполинскими, и, сравнивая их с пиком Тейде на острове Тенериф, он находил, что они выше его. Из всех этих поселений индейцев каравеллы отплывали при громких криках толпы – мужчин, женщин, детей, – молившей испанцев остаться и обещавшей почитать сколочен-; ные крест-накрест деревянные брусья, воздвигнутые белыми всюду, где они останавливались, а также ежедневно воспроизводить их телодвижения и словесные заклинания.

Туземцы провожали их, сколько могли, в своих чел-: ноках. Переднему кораблю, после того как были выбраны якоря, приходилось прокладывать себе путь среди множества кишевших в воде пловцов. Но адмирал торопился продолжить обследование вновь открытых земель. Ему не терпелось прибыть поскорее в те богатые золотом области, которые, по его мнению, были уже совсем близко.

Местные жители твердили ему о какой-то стране, называющейся Сибао; здесь, рассказывали они, столько золотых россыпей, что знамена тамошнего кацика выкованы из чистого золота.

Сибао! Конечно же, это Сипанго; настоящий долгожданный Сипанго, который на этот раз и в самом деле предстанет пред ним! Взволнованный близостью тех несметных сокровищ, ради которых он пустился в столь дальний путь, Колон стал прибегать к выражениям из словаря мистической экзальтации.

– Господь наш всесильный, – говорил он, – в руках коего все сущее в мире, да утешит меня и да окажет мне помощь! И да дарует он мне свою милость, дабы я смог отыскать те залежи золота, о которых я столько со всех сторон слышу!