В поисках вымышленного царства
Шрифт:
«Сокровенное сказание» следующим образом описывает первое столкновение Джамухи с Чингисханом: узнав об убийстве своего младшего брата одним из чингисханцев, Джамуха выступает с войском против своего побратима, с которым «разлучили» его Алтан и Хучар. Чингисхан, узнав о выступлении Джамухи, также собирает войско и движется ему навстречу — происходит сражение при Далан-балчжутах; причем Джамуха загоняет Чингисхана с войском в ущелье. Если Джамуха, забыв о своей былой дружбе с Тэмуджином, идет против него с войском и, значит, хочет разгромить его, то совершенно непонятно, почему же, когда ему нужно сделать один шаг, чтобы уничтожить своего врага, когда он накануне победы, — он этого шага не делает: он поворачивает назад. Создается впечатление, что не один и тот же, а два различных человека действуют здесь — один отдает приказ о начале военных действий, другой — об отходе с поля сражения. Невольно возникает мысль о том, что в этой битве и во всем, что с ней связано, действовали две воли, но настолько противоположные, что действие одной уничтожает содеянное другой. Но в свете двухпланового понимания цепи исследуемых событий — в плане личности и в плане общественном — становится ясно, какие две воли могли здесь действовать.
Объединение «людей длинной воли», избрание ими Тэмуджина ханом — и как реакция, очевидно, такое же объединение 13 племен вокруг
Если мы будем рассматривать поведение Джамухи во всей этой истории с походом, исходя из того, что он, выступая вместе с племенной аристократией против Чингиса, был и интересами своими вместе с нею, т. е. преследовал цель полного разгрома Чингиса и его гибели, — мы неизбежно зайдем в тупик при попытке объяснить приказ Джамухи об отходе с Далан-балчжутах. Однако, с другой стороны, мы не можем сказать, что он не был заинтересован в походе. Так же как никто не помешал ему этот поход прервать, когда до победы оставался один шаг, так же никто бы не мог принудить его участвовать в этом походе, если бы он этого не хотел. Поэтому трудно сказать, что двигало Джамухой, но ясно, что его интересы не были интересами его окружения, они совпадали только по своей направленности — к Чингису, но не более. Кроме того, цели племенной аристократии должны были быть достигнуты победоносным завершением похода, в то время как цели Джамухи достигались самим процессом похода, так что Джамуха не счел нужным доводить его до конца.
В тесной связи с вышесказанным находится факт ухода от Джамухи к Чингису, после сражения урудов и мангудов, что было их реакцией на решение Джамухи отойти с Далан-балчжутах. Если бы уход их к Чингису был продиктован не чем иным, как только симпатией к последнему, то им следовало бы перейти к нему до сражения, что могло пойти только на пользу ему; помешать же им сделать это до сражения никто бы не смог, как и после) т. е. причина их ухода лежит в самой битве, а не вне ее. Так как они участвовали в этом походе, преследуя те же цели, что и вся племенная аристократия, естественно, что причина их ухода заключается не в самом факте битвы, а в том неожиданном, что в ней проявилось — в несовпадении, больше того — в противоречии интересов Джамухи и его союзников и попрании Джамухой интересов племенной аристократии.
Иными словами, мы наблюдаем тот редкий в истории случай, когда интересы главы общественной группировки не тождественны устремлениям последней и если соприкасаются, то лишь временно. Тогда возникает иллюзия единодушия, которая разрушается, как только наступает момент, когда интересы дела требуют единодушия подлинного, и действия такой общественной группировки заранее обречены на неуспех. Это поняли уруды и мангуды, и это только одно могло послужить причиной их, казалось, необъяснимого ухода к Чингису. В самом деле, ведь переход от Джамухи к Чингису был не просто переходом от одного вождя к другому. Это был переход из одного враждующего лагеря в другой. В основе же вражды лежали социальные противоречия между племенной аристократией, в лагере которой находились уруды и мангуды, и «людьми длинной воли».
Как объяснить факт перехода «племен» на сторону чингисовцев? Только одним — смыслом развернувшейся политической борьбы. Но при этом следует иметь в виду следующее. В то время как лагерь «людей длинной воли» был однородным по своему составу и по своим устремлениям, аристократический лагерь делился на два слоя: племенную аристократию, конфликтовавшую с «людьми длинной воли», и рядовых членов племен, которые потенциально были теми же самыми «людьми длинной воли» и отличались от последних только своей покорностью знати. Такое положение создавало неустойчивость в лагере племенной аристократии и возможность перехода отдельных племен в лагерь Чингисхана в случае заинтересованности их вождей в этом переходе.
Какой же политический расчет кроется в поступке урудов и мангудов? Почему вожди этих племен, невзирая на то что «люди длинной воли» принадлежали к числу их социальных противников, все-таки связали свою дальнейшую судьбу с ними? Вероятно, только потому, что социальный признак уже перестал играть ту роль, которую он играл в момент размежевания людей на два враждующих лагеря. Выдвижение военной верхушки в лагере «людей длинной воли» трансформировало борьбу последних из борьбы за свободу и независимость в борьбу за господство. Поэтому победа «людей длинной воли» означала на деле установление господства военной верхушки во главе с Чингисом. Этой верхушке можно было служить, так что уруды и мангуды фактически перешли не на сторону «людей длинной воли», а на службу к Чингисхану и его ближним. Что же все-таки побудило их на такой переход? А то, что, будучи самыми воинственными (что впоследствии отметил сам Джамуха), они, естественно, стремились побеждать. Джамуха не оправдал их надежд, им стало ясно, что с ним победить нельзя, и они ушли от него к Чингису, благодаря чему тот из атамана превратился в государя.
Тэмуджин и Джамуха
Постоянные внутренние войны, набеги, взаимный угон скота и прочие «прелести» междоусобиц тяготили самих монголов. Но когда к этому добавилась угроза извне, потребность в объединении стала ощущаться всем народом. С юга наседали татары, подстрекаемые чжурчжэнями. С севера грозили меркиты, стремившиеся отплатить за недавний разгром. На западе активизировались найманы, которым удалось снова найти претендента на престол кераитского ханства, временно изгнать Ванхана и ослабить тем самым единственного союзника монголов. Монголы оказались в кольце. Но осуществить их объединение было невозможно без программы, приемлемой для подавляющего большинства народа. А ее не было.
На счастье Чингисхана, умный и дальновидный Инанч-хан последние пять лет своей жизни себя не проявил. То ли он был болен, то ли сказался возраст, а может быть, ему мешали дети, уступавшие ему в талантах и проницательности. Когда же в 1201 г. Инанч-хан умер и ханство его разделилось на два ханства, хотя и не враждовавших открыто, но относящихся друг к другу более чем прохладно, развернулась жестокая межплеменная война.
В 1201 г. 16 племенных вождей [277]
собрались на курилтай и выбрали гурханом Джамуху, поставив своей целью войну против Чингисхана и Ванхана. Представителем найманов был младший брат Буюрук-хан. В битве при Койтене Чингисхан и Ванхан разгромили это скопище благодаря тому, что внезапно налетел ураган и разноплеменные войска Джамухи потеряли связь друг с другом. «А Джамуха, разграбив его же возводивший в ханы народ» [278] , отступил и покинул своих союзников. Развивая успех, Чингисхан разгромил тайджиутов на берегу реки Онон, а на следующий год (1202) нанес решительное поражение татарам. В это время Ванхан ходил походом на меркитов и загнал их на запад от Байкала, получив при этом изрядную добычу. Затем союзники объединились снова и атаковали найманского Буюрук-хана. Тот бежал, не приняв боя, но был настигнут в низовьях реки Урунгу и убит [279] .277
В отличие от состава батуров, выбиравших Тэмуджина, здесь подчеркнуто, что хана выбирали представители племен, которых только десять. Тайджиуты и татары имели по три представителя, найманы — двух, и особое место занимал сам Джамуха, племя которого, джаджираты, в списке не указано. Шесть племен были монгольскими в полном смысле слова: унгираты, икиресы, горлосы (кураласы), хадагинцы, сальджиуты и тайджиуты, причем три последних были из раздела нирун, т. е. находились в родстве с Чингисханом. Найманы, ойраты, меркиты и татары были, видимо, приглашены как союзники, что показывает на характер войны: она возникла как гражданская, социальная, а не межплеменная. Именно поэтому продолжался раскол внутри племен: горлосский воин известил Чингисхана о сговоре против него, но это не расценено в источнике как предательство: этот воин просто выбрал сторону, на которой хотел сражаться («Сокровенное сказание», § 141). Эта особенность войны подчеркнута ниже, в эпизоде с пленением тайджиутского вождя Таргутая своими воинами. Они его везли к Чингису, но отпустили, чтобы не накладывать рук «на природного государя». За это Чингисхан их похвалил и принял на службу (Там же, § 149). Значит, сами воины, по тогдашним этическим нормам, имели право на выбор знамени, но не на личную нечестность.
Этическая система монголов настолько отличалась от современных им представлений Китая и Европы, что часто возникали конфликты только из-за взаимного непонимания: то, что казалось монголам преступлением, для европейца было нормальным, и наоборот.
278
«Сокровенное сказание», § 144.
279
Опять противоречие в источниках. Здесь приведена версия «Тайной истории» («Сокровенное сказание», § 158), а Рашид ад-Дин сообщает, что Буюрук-хан был застигнут на охоте в 1206 г. и убит (Сборник летописей. т. I, 2, стр. 135). Ту же версию приводит «Юань-ши» (Иакинф [Бичурин]), История первых четырех ханов…, стр. 36), но это говорит лишь о том, что китайский и персидский варианты восходят к одному, очевидно, монгольскому источнику.
Но тут вступили в войну основные силы найманов. Полководец Коксеу-Сабрах на урочище Байдарах-бельчир преградил дорогу отходившим после набега кераитам и монголам. Ночью Ванхан отделился от Чингиса, почему-то объединился с Джамухой и ушел, а Чингис, увидев, что он одинок, тоже отступил в другую сторону. Найманы пустились преследовать Ванхана и захватили много пленных. Тогда Чингис послал войско на выручку Ванхану и помог ему отбить полон. За это Ванхан усыновил Чингиса [280] .
280
«Сокровенное сказание», § 164.
Казалось бы, союз должен был укрепиться, но вместо этого кераитские вельможи и царевич Нилха-Сэнгум составили заговор против Чингиса. Они хотели заманить его к себе и убить. Почему-то в ставке Ванхана первым советником оказался Джамуха, который, вызвав конфликт, отказался от участи в войне [281] . Кераиты подготовили набег на монголов, желая использовать фактор неожиданности, но перебежчики из числа простых пастухов [282] , надеясь на награду за своевременную информацию, предупредили Чингисхана, и монгольские женщины с детьми успели откочевать, а войско подготовиться к битве. В бою у Халагун-ола благодаря сумасшедшей храбрости вождя урудов Хуилдара, бросившего свой полк на центр кераитской армии и тем сорвавшего в атаку кераитов, монголам удалось избегнуть полного поражения. Под покровом ночи Чингисхан отвел остатки своего войска — всего 2600 всадников. Искусно маневрируя, монголы избегали повторной битвы, усыпили бдительность кераитов переговорами и нечаянным нападением у горы Джэджээр (между истоками Толы и Керулена) осенью 1203 г. разбили их в ночном бою. Ванхан бежал к найманам и при встрече с пограничным найманским караулом был убит, потому что начальник караула не знал его в лицо и не поверил, что перед ним столь важная персона [283] . Остатки кераитов под предводительством его сына Сэнгума бежали и добрались до Хотана, где вождь племени калач схватил и убил Сэнгума [284] .
281
Поведение Джамухи в этой и других кампаниях столь странно, что заслуживает особого изучения. Авторы источников как бы не замечают нелогичности поведения одного из главных героев развернувшейся трагедии, а историки XX в. предлагают объяснения явно несостоятельные. Мы разберем этот вопрос отдельно; см. ниже, глава XI.
282
Перебежчики были на обеих сторонах, но если к Чингисхану бежали пастухи-араты, то у Ванхана группировались благородные нойоны, например Алтан, Хучар и даже брат Чингисхана — Хасар. Отсюда видно, что война между монголами и кераитами была не межплеменной, а скорее социальной, решением спора между «людьми длинной воли», которые после победы стали нойонами, и родовой знатью. Только так можно интерпретировать тезис о «монгольском кочевом феодализме», не входя в противоречие с фактами.
283
«Сокровенное сказание», § 188.
284
Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т. I, 2, стр. 134.