В понедельник рабби сбежал

Его внезапно разбудил громкий глухой звук. Было темно, он нащупал на ночном столике часы и очки и включил крошечный ночник: было двенадцать часов. Рядом беспокойно зашевелилась Мириам, но тут же повернулась на другой бок, уютно завернулась в простыню, и он услышал ее медленное ровное дыхание. Рабби выключил свет и попытался снова заснуть, но, покрутившись несколько минут, понял, что это бесполезно. Он окончательно проснулся. В халате и шлепанцах он прокрался в гостиную, взял из шкафа книгу и устроился поудобнее. В постель он вернулся почти через четыре часа.

Он проснулся поздно, после десяти. Мириам и Гитель уже отвели Джонатана в детский сад, договорились, что он будет ходить каждый день, и как раз выходили за покупками.

— Не забудьте вино для кидуша [31] , — крикнул он вслед.

— Мы включили его в список, — сказала Мириам. — А ты что собираешься делать?

— Погуляю и посмотрю город.

Солнце было уже высоко, когда рабби закончил утренние молитвы и позавтракал. Лучи его ослепительно отражались от белого камня города, так что приходилось щуриться; он подумал, что надо бы купить темные очки. Воздух был прохладным, как в приятное апрельское утро дома, легкий плащ оказался кстати.

31

Кидуш — ритуал освящения вина перед праздничной трапезой. Так же иногда называют и праздничную трапезу дома после службы в синагоге.

Он шел медленно, странно выбиваясь из темпа других прохожих. В основном это были женщины, возвращающиеся из утреннего похода по магазинам с покупками в сетках. Хотя он шел по улицам жилого района, некоторые из которых были роскошными, с новыми многоквартирными домами, тут и там попадались крошечные лавки, прячущиеся в полуподвалах, — бакалея, кофейная лавка, пекарня, прачечная.

Впереди, как и он, не спеша, шли два дружинника из гражданской обороны, мужчины средних лет. На них было что-то вроде формы: зеленые нарукавные повязки, береты и длинные, сильно поношенные шинели. Видневшиеся из-под них брюки были явно гражданского покроя. Один нес старую винтовку, у другого был стальной прут длиной примерно в два фута, чтобы протыкать подозрительные свертки, оставленные в урнах для мусора. У рабби возник праздный вопрос — не просто ли они прогуливаются, с ружьем в руках. Они горячо спорили, оживленно жестикулируя. Приблизившись, он услышал: «Так что Агнон не столько ивритский писатель, сколько идишистский автор, пишущий на иврите. Это разные вещи». Дружинник оборвал разговор и подозрительно посмотрел на рабби, когда тот остановился рядом с ними.

— Скажите, пожалуйста, я иду в сторону центра города?

— А куда вам надо?

— Я здесь недавно, — объяснил рабби. — Где здесь магазины, деловой район?

— Ему надо на площадь Циона. Что вы хотите купить?

— Я не хочу ничего покупать. Я просто хочу увидеть город.

— Тогда прямо впереди — Кинг Джордж-стрит. Если повернете налево, то попадете на Бен Иегуда-стрит. Это деловой район.

Улицы были узкими и людными, а магазины маленькими и, по сравнению с тем, к чему он привык в Америке, непривлекательными. Они были похожи на магазины, которые он видел в маленьких фабричных городках Новой Англии, где в витринах были выставлены товары, не менявшиеся, похоже, со времени открытия. В узких переулках, в пространствах между домами и даже прямо на тротуаре, где было пошире, стояли лоточники с разными мелочами — карандашами, гребенками, бритвами, бумажниками, зонтиками, зажигалками. В нескольких киосках продавались лотерейные билеты. В дверных проемах и на тротуарах сидели старики, прислонившись спиной к стене здания, и продавали газеты. У некоторых на продажу не было ничего — только несколько монет в руках, которыми они звенели, привлекая внимание прохожих.

Везде были молодые парни и девушки в форме. Многие ребята с автоматами — короткоствольными, с металлическими прикладами. Они несли их, перебросив ремень через плечо, или подмышкой, как зонтики, или раскачивая за спусковую скобу, как портфель. Ему пришло в голову, что они не похожи на солдат, хотя молоды и здоровы. В их манерах было что-то штатское и прозаичное, как если бы они работали на какой-то гражданской службе, где требуется форма, как у водителя автобуса.

Повсюду он видел хасидов, старых и молодых, в шелковых пальто, похожих на халаты, широкополых фетровых шляпах, в обтягивающих панталонах, заправленных в носки, с подпрыгивающими при ходьбе пейсами. Один раз его чуть не сбил мотоцикл, промчавшийся мимо, когда он сошел с тротуара на переходе. На нем сидели два молодых хасида, их бороды и пейсы развевались на ветру, сидевший сзади одной рукой придерживал широкополую шляпу, вцепившись другой в приятеля.

Увидев магазин головных уборов, рабби решил на всякий случай купить вторую кипу [32] . Они продавались во всех подарочных магазинах — из красного и синего бархата, украшенные золотым и серебряным шнуром, но он хотел простую черную. Владелец магазина был высокий, с длинной бородой. Ему помогал сын в хаки, пришедший домой в отпуск, на полке позади прилавка лежал на виду его автомат. В магазине стояло несколько мужчин, никто из них явно не был покупателем, они говорили об арабских террористах и о том, какие меры должно принять против них правительство. Они говорили на идиш, который рабби не сразу, но понимал. Сын через минуту оторвался от разговора, спросил, чего он хочет, положил на прилавок две стопки черных кип — «эти по две лиры, а эти по четыре», — и снова присоединился к беседе, прервавшись только за тем, чтобы взять у рабби деньги и дать сдачу.

32

Кипа (иврит), ермолка (идиш) — небольшая шапочка из ткани (или вязаная) — своего рода символ религиозности. Ортодоксальные евреи носят кипу всегда, консервативные — в синагоге и во время еды.

Рабби отметил, что сделка совершилась необычайно просто и, по американским меркам, даже примитивно — ни упаковки, ни чека. Кассового аппарата не было, молодой человек достал сдачу из ящика под прилавком. Он не сказал даже обычное «спасибо», хотя, когда это сделал рабби, автоматически ответил: «Бевакаша» — пожалуйста.

Разглядывая витрины, он автоматически переводил цены в лирах на доллары. Пройдя по извилистым улицам, ни одна из которых, казалось, не пересекалась с другой под прямым углом, он внезапно очутился на открытом рынке, в узких проходах между прилавками с товаром, преимущественно фруктами и овощами. Были и ларьки с рыбой или мясом, и даже магазины тканей или одежды — все вместе. За прилавками стояли арабы, бородатые евреи, женщины — все кричали, торговались, жестикулировали, уговаривали. На стендах от какого-то магазина можно было купить расческу, записную книжку, пачку иголок, носовые платки или, например, пальто, если среди полудюжины висящих на стойке найдется подходящий размер.

Рабби свернул в боковой переулок и оказался в жилом районе из старых каменных домов в один или два этажа, где в основном явно жили хасиды. Мужчины уже возвращались домой из своих магазинов или с занятий, чтобы готовиться к шабату. В открытых внутренних двориках играли дети. Головы у маленьких мальчиков были обриты наголо, оставались только пейсы. Все они были в кипах, которые трудно было не потерять, когда бегаешь или бьешь по футбольному мячу. В сторонке маленькие девочки играли отдельной группой в скакалку и классики. Время от времени раздавался грохот мотоцикла, удивительно не соответствующий общей атмосфере; мрачный, свирепого вида смуглый молодой человек, чисто выбритый, но с длинными, по моде, волосами, в пестрых брюках клеш и спущенном низко на бедра модном широком ремне, с вызывающим видом проносился мимо и исчезал за углом.

Проходя по этому району, рабби не был уверен, что идет в правильном направлении, но не хотел спрашивать женщин, сидевших у порога своих домов: обращение незнакомого мужчины могло быть воспринято как непристойность. Но, в конце концов, он вышел на широкую улицу с высокими современными домами привычного вида. И действительно, на следующем углу увидел табличку «Яффо-роуд», что вела к Кинг Джордж-стрит. Он уже устал и обрадовался, заметив маленькое кафе, где можно было немного отдохнуть за чашкой кофе.

Это было приятное тихое место, по крайней мере в это время дня, со стопкой газет и журналов на французском, немецком и на иврите. Была занята всего пара крошечных столиков, и сидевшие за ними люди были поглощены газетами. Он заказал кофе и выбрал из стопки вечернюю газету.

Передовая статья была посвящена самому последнему террористическому акту — взрыву бомбы в жилом доме в Иерусалиме, в Рехавии, прошлой ночью. Погиб мужчина, профессор агрономии из университета. Его жена и двое детей избежали этой судьбы только потому, что ночевали у родственников в Хайфе. У газеты, очевидно, не было времени на сбор полной информации о жертве, и она привела только короткую биографию, какие обычно хранятся в администрации, вместе с фотографией, взятой из того же источника.

Внутри был помещен план района. Увидев его, рабби вздрогнул. Все произошло всего через одну улицу от Виктори-стрит. Должно быть, это и разбудило его ночью — звук взрыва!

Власти допускали, что это могла быть работа группы КАТ, — Комитета арабского триумфа, взорвавшей пару недель назад бомбу на рынке в Яффо, где погибли два человека. В тот раз люди из КАТ позвонили в полицию за несколько минут до взрыва. В другой раз они позвонили достаточно рано, а может, устройство не сработало вовремя, так что полиция успела найти и обезвредить бомбу. На этот раз, однако, предупредительного звонка не было.