В последнюю очередь

– Феня, не в службу, а в дружбу. Здесь где-то Коммерция с Пушком пасутся. Позови их сюда. Скажешь, я прошу.

– Сей момент, - с лихорадочной похмельной бойкостью пообещал алкоголик и исчез. Петя стал объяснять, почему могут не продать:

Им, чтобы фрайеру куклу всучить, хорошая вещь нужна. Чтобы фрайер о ней жалел, а не куклу рассматривал.

Перед ними стояли плотный, солидно одетый мужчина в соку и быстрый, изломанный, в постоянном мелком движении юнец лет восемнадцати.

– Счастлив приветствовать ветеранов в радостный день взятия Берлина!
– патетически возгласил мужчина, кличка которому была - Коммерция.

– Мы в логове зверя!

– Ну, допустим, это я в логове зверя.
– Саша насмешливо оглядел живописную парочку.
– А ты у себя дома.

– Обижаете, товарищ капитан, - укорил Сашу Коммерция.
– А у вас, как я понимаю, до нас дело.

– Приодеться ему надо, Коммерция, - взял быка за рога Петро. Пиджак, брюки, коробочки. В общем, с ног до головы.

– Он нас обижает, а мы его одевай, - заметил юнец и хихикнул.

– Будь выше мелких обид, Пушок.
– Коммерция положил руку на плечо Пушка, успокаивая.
– Пойми и прости молодого человека. Истрепанные военным лихолетьем нервы, отсутствие женского общества, смягчающего грубые мужские нравы, просто бравада...

– Значит, одеваем?
– уточнил деловито Пушок.

– Ну, конечно же, друг мой, Пушок!
– упиваясь красотой слова и глубокими модуляциями своего голоса, объявил Коммерция.

– Тогда прошу вас встать, товарищ капитан, - предложил Пушок.

Саша соскочил с прилавка, а пушок, отойдя на несколько шагов, стал внимательно изучать его. Рассмотрев, резюмировал:

– Пиджачок скорее всего пятидесятого размера, брюки - сорок восьмого, четвертого роста.

– Что имеем для молодого человека? Из самого лучшего, конечно, многозначительно поинтересовался Коммерция.

– Все зависит от того, какими суммами располагает клиент.
– Пушок был реалист и прагматик в отличие от Коммерции - романтика и идеалиста.

– Плачу с запроса, - просто сказал Саша. Пушок поднял бровь.

– Имеется ленд-лизовский пиджак тонкого габардина. Брюки коричневые, тоже американские. Колеса черные. Довоенный "Скороход". Общий стиль элегантный молодой человек спортивного типа.

Коммерция прикрыл глаза - мысленно воспроизвел облик элегантного молодого человека спортивного типа - и добавил мечтательно:

– И хорошую рубашку, Пушок. Тоже коричневую. Только более светлых тонов.

– Ну, - спросил у него Пушок.

– Что - ну? За товаром иди.

– Так не выдадут без вас.

Коммерция, ища сочувствия, обернулся к Петру и Саше, развел руками ну как с такими неумехами быть!
– и зашагал вслед удалявшемуся Пушку.

– Златоусты!
– заметил Алик.

– Профессия у них такая, - объяснил Петро.

– Где ребята?
– спросил Саша.

– Как где? Сергей прихворнул малость, Клава сказала, - ответил Петро. Потом зачерпнул из мешка семечек и, высыпав их обратно, добавил: - А Борис с Мишкой уже на работу вышли.

– Понятно, - Саша помолчал, потом заметил между прочим, - И Семеныча не видать.

– Напугал старичка, а теперь горюешь?
– подковырнул Петро.

– Его запугаешь, - ответил Саша и увидел возвращающуюся пару.

Они шли меж рядов и сквозь толпу, брезгливо и отстраненно. Они открыто презирали тех, кого легко обманывали, и легко обманывали потому, что высокомерно презирали. Глядя на них, Саша почувствовал накат солдатского гнева и, на миг прикрыв глаза, привычно подавил его.

Пушок положил изящный чемоданчик на прилавок, а Коммерция, открыв его, извлек шикарный бежевый пиджак.

– Да, - вспомнил Коммерция.
– Ботинки сорок третьего размера. Подойдут?

– В самый раз, - ответил Саша, не в силах оторвать глаз от пиджака.

– Прошу примерить, - предложил Коммерция.

– Прямо здесь?

– Пиджачок можно, - подбодрил Пушок. Саша потянулся за пиджаком и вдруг заметил на правой руке Коммерции отсутствие двух пальцев указательного и среднего.

Картину подобного рода он однажды видел там, на фронте. Там гражданин, добровольно и самостоятельно освободившийся от двух своих главных на войне пальцев, без колебаний и психологических экскурсов был направлен комбатом в трибунал.

– Самострел?
– со знанием дела осведомился Саша.

– Язычок у вас, товарищ капитан! Несчастный случай в сороковом году. Лопнул трос на лесоповале.

– В исправительно-трудовой колонии где-нибудь на далеком Севере нашей необъятной Родины?
– Саше нравилось уточнять.

– Именно, - подтвердил Коммерция.
– В Кировской области.

Не торопясь, Саша расстегнул кителек, снял его, взял из рук застывшего вдруг Коммерции пиджак. А Коммерция и Пушок смотрели на рукоять парабеллума, торчавшую из-под бриджей, смотрели пристально и обреченно. Саша влез в пиджак. Пиджак сидел как влитой.

– Как?
– спросил Саша у Алика.

– Хороший пиджак, - серьезно ответил Алик. Саша снял пиджак, поправил парабеллум, надел китель, четко застегнулся.

– Ну что, купцы? Называйте цену. За все. С чемоданом.

– Для героя войны цена будет весьма и весьма умеренной, - заявил Коммерция.

– И правильно, молодцы, - поощрил купцов в этом намереньи Саша и, угрожающе похлопав через китель по невидимому пистолету, добавил: Учитесь торговать.

У себя в комнате под насмешливым взглядом Алика Саша ловко и с видимым удовольствием переоделся и, посмотрев на себя в зеркало, сообщил своему отражению весьма конфиденциально:

– Ну, сукины дети, я до вас доберусь.

– Нет, такого красавца в доме держать никак нельзя. Его народу показывать надо, - иронично решил сидевший на подоконнике Алик. Отметая иронию, Саша с энтузиазмом принял предложение.

– Именно, мой юный друг! Пойдем гулять.

– На минуту в Отцовский заскочим, а потом - в центр, - сказал Саша Алику. Они шли по Красноармейской - элегантный молодой человек спортивного типа и его юный друг, одетый значительно скромнее. Свернули в тихий уже заросший молодой яркой травой Отцовский.

У дома номер семь Саша картинно - как и требовало новое одеяние, облокотившись о палисад, обратился к женщине, которая энергично работала лопатой - вскапывала огород.

– Можно вас спросить, мамаша?

Женщина разогнулась и оказалась яркой молодицей.

– Что тебе, сынок?

– Извини, сестренка, - вальяжный стиль роскошного молодого человека был сбит одним ударом, и потому он говорил уже просительно: - Тут старичок проживает, Михаил Семенович. Можно его повидать?

– Семеныча-то? Да навряд ли. Уехал он.