В позе трупа
Шрифт:
— Ну ты даешь, — пробормотал он растерянно.
— Да! — сказала Вика. — Иногда. Это мы с тобой уже выяснили, — она легонько повернула его к себе. — Надо смотреть друг другу в глаза. Чтобы не было недоразумений. Согласен?
— Конечно.
— Я знаю, ты не пьешь… И правильно делаешь… Но я бы все-таки предложила тебе глоточек… Выпей. Сегодня ты уже никуда не уйдешь. Не пущу. Выпей и увидишь, что карта твоя, привычная бездарная карта, слегка нарушилась… Появился первый козырь, маленькая, хиленькая шестерка бубен…
— Почему бубен?
— А потому, что бубен так похож вот на эту подушку, — она хлопнула ладошкой
Андрей улыбнулся, провел рукой по ее щеке, запустил пальцы в волосы, привлек к себе. Вика высвободилась, шало посмотрела на него.
— Ну? Попробуем? Рискнем?
Андрей, не отвечая, медленно налил себе половину рюмки, долго принюхивался к ней, несколько раз бросил опасливый взгляд в сторону окна, и Вика, поняв эти его взгляды, сама подошла к окну и поправила штору, а вернувшись, села на ковер у его ног.
— Знаешь… Боюсь, — сказал Андрей, выпив глоток водки.
— Я тоже, — быстро ответила Вика.
— Знакомый разговор…
— На эту тему все разговоры знакомые! — Она вскочила, подошла к шкафу, распахнула дверцу. — Вот пижама…
— Твоя?
— Нет. Твоя. Вот полотенце… Бери и дуй в ванную. А я здесь сделаю остальное. Как говорят картежники… Карта не лошадь, к утру повезет.
— Ну ты даешь, — пробормотал Андрей, поднимаясь.
Вернувшись из ванной, Андрей увидел, что верхний свет выключен, что комната освещена лишь сумеречным светом экрана телевизора, а Вика лежит в кровати под одеялом и, заложив руки за голову, смотрит передачу.
— Представляешь, какой кошмар! — воскликнула она, увидев Андрея. — Оказывается, предсказатель Нострадамус пятьсот лет назад сказал, что большевики продержатся семьдесят три года и семь месяцев!
— При Нострадамусе не было большевиков.
— Но он условно сказал… Назвал их безбожниками, варварами, еще как-то… Разрушители церквей…
— Он не сказал, когда они вернутся?
— А вернутся?
— Я бы не возражал.
— Садись. — Она уже знакомым Андрею жестом похлопала узкой ладошкой по одеялу.
— Давай его выключим, этот телевизор, — предложил Андрей. — Без Астродамуса разберемся.
— Давай, — легко согласилась Вика и, выпростав ногу из-под одеяла, быстро нашла нужную кнопку. Экран погас, и комната погрузилась в темноту. — Найдешь меня?
— Буду идти на голос.
— Главное, иди все время прямо, все время прямо… И рано или поздно ты наткнешься на меня.
— Уже наткнулся. Это ты?
— В нашем лесу больше никого нет.
— Да, действительно, это ты, — прошептал Андрей и вздрогнул, ощутив ладонью ее небольшую грудь. От неожиданности он отдернул руку, но тут же протянул снова.
— А узнал как?
— На ощупь.
— Видишь, какая я узнаваемая…
— Ты молодец… Какая же ты молодец! Даже не представляешь!
— Почему… Очень хорошо представляю. Я иногда себя в зеркале вижу.
— Ничего ты в зеркале не увидишь, — прошептал Андрей и, сделав глубокий вздох, откинулся на подушку. Пришло ощущение, будто он вернулся откуда-то издалека, вернулся к себе. Его бил легкий озноб — то ли после душа, то ли совсем по другой причине. —
Меня немного колотит, — сказал он.— Пройдет, — прошептала Вика, прижимаясь к нему всем телом. — Рядом с такой женщиной кого угодно будет колотить… Я тоже маленько не в себе.
— Привыкнем… У нас есть время… Ты пахнешь сеном… Откуда?
— Волосы… И немного водкой. Это ничего?
— Это прекрасно, — сказал Андрей.
— А ты меня поцелуешь?
— Я тебя уже целую… Я давно уже целую тебя и оторваться не могу.
— Надо же… Я и не заметила…
— Темно потому что…
Андрей проснулся от странных звуков, раздававшихся где-то совсем рядом. Не открывая глаз прислушался. Вспомнил, где он находится. Звуки не прекращались. Так, это квартира Вики, это кровать Вики. Так… И рядом лежит, конечно, Вика. И плачет. Он открыл глаза, осторожно повернул голову. Так и есть — в слабом лунном свете он увидел тонкий профиль, рассыпавшиеся по подушке волосы, поблескивающий на щеке ручеек слезинки.
Андрей не успел сказать ни слова, наверно, и дыхание его не изменилось, но Вика почувствовала, что он проснулся. Повернувшись на живот, она вытерла лицо о подушку.
— Что-то не так? — спросил Андрей.
— Все нормально.
— Да? И слезы в подушку?
— А это самое нормальное, что вообще может быть с бабой после прекрасной ночи.
— Надо же…
— Слушай, — сипловато сказала Вика, — ты знаешь, что такое одиночество?
— Знаю.
— Ни фига ты не знаешь! Одиночество — это когда рядом спит ублаженный мужик, а ты не знаешь, куда себя деть. Ты боишься к нему притронуться, чтобы не разбудить его, потому что у него, видишь ли, горе и такие переживания, такие переживания, что ты сама их не стоишь. А твои переживания ему, как говорится, до одного места.
— Какого места? — улыбнулся Андрей.
— До жопы.
— Ну извини… Но, Вика… Ты не права. Это бывает со всеми. Мужики после всех этих дел спят обессиленные, как кролики, а у женщин открывается второе дыхание. У настоящих женщин.
— А у настоящих мужчин ничего не открывается?
— Глаза.
— И вы начинаете видеть что-то такое-этакое?
— Мы начинаем видеть любимых женщин во всех их достоинствах, о которых раньше и не догадывались.
— Скажите, пожалуйста! — сказала Вика, но в голосе у нее уже не было напряженности. Была скорее озадаченность, может быть, даже смущение.
— И еще, Вика… Не надо меня попрекать моими бедами, я с ними никому не навязываюсь. Да, совсем недавно, в прошлом году, я был немного другим человеком, я был веселее, беззаботнее, глупее. С тех пор немного изменился. Но сегодня… Какой я есть, такой и есть. Тут уж ничего не поделаешь. Когда-нибудь я снова изменюсь и стану прежним. Почему ты считаешь, что я должен…
— Ты мне ничего не должен.
— А я и не говорю, что должен тебе, — чуть жестковато произнес Андрей. — Я говорю о другом. Почему ты считаешь, что я обязательно должен соответствовать твоим представлениям о хорошем мужике? Или спрошу иначе… Почему тебе нужно переживать оттого, что я этим твоим представлениям не соответствую? У тебя тоже открылись глаза, и ты вправе делать свои выводы… Я с ними соглашусь. Я плох? Ну что ж… Скоро утро, уже светает… Пойдут трамваи, троллейбусы… И прости-прощай, село родное… В края дальние пойдет молодец.