В ритме сердца

— Довольна? — томно отзывается в край потерявшая страх сучка, отпуская мой член, что тут же начинает ныть от жгучей необходимости вернуться в объятья ведьмовских ладоней. — Нет, Адам, не довольна. То, что хочу, я из тебя ещё не вытрясла… Но я обязательно сделаю это. Вытрясу. Вытяну. Высосу всё из тебя до последней капли. Обещаю… — она замолкает на пару секунд, точно млеющая кошка, потирается щекой о косые мышцы живота и, обжигая кончиками волос мне всю область бёдер, поднимает свой лукавый взор на меня. — Обещаю сделать всё, что ты захочешь… тебе лишь нужно только попросить.

И этот её мягкий шёпот точно тяжеленой дубиной по башке ударяет, разом все мозги на место вставляя. Я вмиг свирепею, наполняясь всем телом неистовой злобой, отдающейся шумом закипающей крови в висках, что позволяет мне прийти в сознание.

Я схватываю наглую стерву за копну её идеальных волос, одним порывистым жестом укладывая на лопатки. Он вскрикивает, начинает дрожать, глазками округлившимся в удивлении хлопать, когда я руки её над головой скрепляю и, грубо раздвигая её ноги бедром, придавливаю её миниатюрное тельце собой.

— Что ж ты, сука, по-нормальному никогда не можешь? — одной ладонью удерживаю её руки, вторую просовываю под ягодицы, прибивая мокрой плотью к члену. Не насаживаю, как мне того хочется до изнеможения, а лишь даю почувствовать ей, чего лишается из-за своей наглости и неповиновения.

— Адам! Не надо! — кричит Лина, извиваясь подо мной, как змея подколодная, пытается освободить запястья из моего цепкого захвата. Жалко всхлипывает, когда не получается.

— Подразнить меня решила? Херню какую-то нести начала? Теперь не жалуйся, Лина, доигралась — получишь теперь то, что заслужила, — зло шиплю я, склоняясь к её груди. Смыкаю зубы вокруг соска, вбираю в себя затвердевший комочек. Слушаю её отчаянные всхлипы, безжалостно скользя эрекцией по её нижним губам. Истекающим, горячим, требующим. Невыносимо призывным. Но это сука меня довела. В сотый раз. Покажу ей, бля*ь, что такое настоящие мучения. — Условия свои опять выдвигать вздумала? Глупая, наглая девчонка. Условия ставлю я. Не захотела радовать меня по-хорошему, значит, теперь всё сделаешь по-моему.

— Адам, пожалуйста… Я не…

Я затыкаю ей рот жёстким, болезненным поцелуем, заглушая своим яростным рычанием её стоны и всхлипы. Она сладкая как мёд, потрясающе вкусная, несмотря на раздражающее меня до крайности содержимое. И это лишь подогревает мою злость, заставляя меня поедать её губы ещё более грубо, жадно, грязно, глубоко. Трахаю языком её рот так, как мечтаю это сделать членом, пока она по-прежнему извивается и пытается биться подо мной. Даю ей выдохнуть, лишь когда мы оба начинаем задыхаться от нехватки кислорода. Позволяю ей очухаться, но только на мгновенье, что уходит мне на то, чтобы с губ переключиться на другие части её тела, которым неминуемо суждено подвергнуться моим сексуальным, огненным мучениям.

— Адам, не надо, подожди. Я должна тебе кое-что ска…

— Заткнулась! — обрубаю её очередное желание произнести какую-то ересь: намертво запечатываю ей рот рукой, приступая истязать её пышные груди губами, языком, зубами, терзаю, абсолютно не жалея её нежную кожу, покрываю своими укусами, отметинами, синяками. — Всю тебя собой разрисую, стерва, доведу до сумасшествия, но кончить не позволю, — издаю низкий животный рык, чувствуя, как дикарка выгибается дугой, поддаваясь навстречу моим несдержанным ласкам. Её хриплое рваное дыхание вторит моему, кожа покрывается жаркой испариной, пока я вволю наслаждаюсь её полушариями, слушая, как надрывно бьётся в груди её сердце, словно у рвущегося из клетки на волю птенца.

Да только не птичка она, а кошка драная, дикая, необузданная. Но я приручу, усмирю, сделаю домашней, покорно следующей по пятам своего хозяина, с искренним желанием беспрекословно выполнять каждый его приказ.

Отрываю рот от измученной груди с торчащими сосками, немного приподнимаюсь, отпускаю из оков её запястья и тут же умещаю большой палец на набухший комочек между её бёдер. Надавливаю, дразню и сам задыхаюсь от похоти, немыслимым образом одновременно кайфуя.

Мазохизм — он, наверное, заразен. Хотя… с ней у меня от всего срывает башню. Впрочем, как и у дикарки.

Поднимаю голову, глядя с упоением, как трепещут её пушистые реснички на закрытых от неземного блаженства глазах, пока ладошки вовсю пытаются оторвать мою руку со своего лица, упираются мне в плечи, царапают ногтями, наивно полагая, что меня это остановит. Смешная. Меня это лишь ещё больше распаляет, дразнит, побуждает не сдаваться и поставить сучку на место, чтобы думала в следующий раз головой, а не своим вздорным характером.

— Да что же ты за баба такая неугомонная, Лин? Помолчать и минуты не можешь? — с хрипом спрашиваю я, продолжая слышать её проступающие сквозь стоны отчаянные попытки что-то сказать. — Хватит. Наговорилась уже. Не хочу больше слушать твои бредни. Всё, что надо и не надо, ты мне уже сказала, — прекращаю играться с её клитором, разом останавливая наступающую волну её оргазма. — Теперь наслаждайся результатом, детка. Я могу обламывать тебя хоть до самого утра, — ухмыляюсь, медленно облизывая блестящий от её соков палец, обводя плотоядным, жадным взглядом её разгорячённую фигурку, не упуская ни одного миллиметра обнажённого тела.

Она божественно прекрасна, ведьма чёртова. Волосы её белоснежные, разметавшиеся на чёрном шёлке, выглядят ещё волшебнее, пока она лежит подо мной в одном брильянтовом колье на атласной оливковой коже, такая горячая, жаждущая жёсткого траха, с закрытым ртом и с широко расставленными ножками. Растяжка у девчонки, что надо, а весь её откровенный вид — с ума можно сойти даже без «очарования», пылающего огнём под кожей.

Что я и делаю, когда опускаю взор ниже, наблюдая, как член двигается по нежным складочкам, задевая головкой все чувствительные точки. Стискивая зубы, шумно выдыхаю, стараясь не кончить прямо сейчас от одного этого до одури сладкого зрелища.

— Теперь моя очередь устраивать опрос. Нравится, Лина? Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Хочешь взять мой член в рот? Хочешь, чтобы я в тебя кончил? — через несколько минут адовых пыток над дикаркой повторяю её вопросы дразнящим, низким полушёпотом и наконец освобождаю её губы, с которых сразу же слетает протяжный стон, что отдаётся вибрирующим эхом во всех возбуждённых клетках моей кожи. — Хочешь, пута лживая. Конечно, хочешь. Тогда почему опять выделываешься? Даёшь обещания доставить мне блаженство, а не выполняешь. Кто же так поступает, Лина? Пока я совсем не доволен твоим поведением, — рычу я, в наказание ударяя головкой по её клитору, кружа пальцем по напряжённому соску.

— Перестань! Хватит! — кричит она, не жалея горло, жалобно глядя на меня поплывшими от возбуждения глазами. В расширенных зрачках уже вовсю плещется тёмная бездна, в которую нестерпимо хочется нырнуть и, достигнув дна, там навсегда и остаться. Но нет! Нет! Не будет этого!

Она не особенная. Она ничего для меня не значит.

Я налетаю на тонкую кожу её шеи с хищными укусами, держась за эти убеждения, как за спасательный плот, чтобы не позволить бунтующей неженке внутри меня вновь встать у штурвала и дать дикарке то, что ей так сильно необходимо.

— Адам, пожалуйста, я больше не могу… не надо… я вся горю… мне нужно кончить, — и даже её слабый голосок возле моего уха с впившимися ногтями в кожу моей спины не заставят меня передумать и проявить милосердие.

— Хочешь кончить? Я тоже, бля*ь, хочу… с первой минуты, что тебя увидел. Прикинь, как мне хреново? — ладонью грубо сжимаю её грудь, и Лина вновь жалостливо стонет. — Представляешь, как долго я уже горю, пока ты мне мозг выносишь? — а теперь вместе с ней стон испускаю и я, наблюдая, как она инстинктивно приподнимает бёдра, желая усилить ощущения, получить от меня больше. — Если твои выкрутасы в постели действовали на твоих предыдущих мужиков, то со мной за подобное будешь вкушать весь спектр мучений, стерва проклятая, — а вот от этих своих слов меня аж в сторону поводит от взрывающейся бомбы гнева.