В середине дождя

Лена никогда не донимала меня расспросами и не лезла в душу. Звучит банально — но она и впрямь принимала меня таким, какой я есть.

Казалось бы, все шло хорошо. И все же я боялся, все равно боялся, что она мной играет, что относится к нашим отношениям легкомысленно, недостаточно серьезно. Не мог я допустить, чтобы мое чувство оказалось весомей ее любви. У Лены было одно неоспоримое преимущество передо мной и один неоспоримый недостаток — ей было всего 15 лет. Это был все же подросток, хоть и не по годам мудрый.

Я пришел к такому заключению давно. 15-летние девочки не способны на утешение. Они не умеют отдавать, будучи еще отравлены природным детским эгоизмом. Они могут посочувствовать, могут влюбиться, могут одарить нежностью и теплотой. Но успокаивать, утешать они еще не умеют. Они влекут своей невинностью, тонким непосредственным восприятием, но в их душе еще не пробудилось это великое чувство материнской, утешительной любви. Эдип, который живет в каждом мужчине, в ласках и страсти девочки-подростка не найдет для себя главного — сочувствия.

Я же нуждался в утешении. Я скрывал это от самого себя — но теперь понимаю: сочувствие спасло бы и меня, и Лену. Естественно, открытое сочувствие я бы не принял — я слишком горд и самолюбив для этого, как всякий мужчина. Но именно умение преподнести заботливое утешение и отличает зрелую женщину от юной девицы. Как бы умна Лена ни была, природу сложно обмануть.

Поэтому при всем моем влечении к Лене, я всегда ощущал червоточинку неудовлетворенности. Я не сразу рассказал Лене о том, что потерял мать в детстве. Когда это случилось, мы сидели в кафе, Лена долго молчала, потом положила руку на мою руку. И все. Это было естественно, но я был разочарован. Иногда одной естественности мало.

Лена не требовала ответных проявлений чувств; все как будто оставалось по-прежнему. Только гуляли мы теперь, держась за руки, да при каждом удобном случае целовались. Но от проституток я отказаться не смог. Лене об этом не говорил. Она же ни о чем меня не просила; мы словно забыли эту тему.

В привычке к платной любви есть один главный недостаток — ты отвыкаешь от естественных сердечных проявлений. Лена то и дело дарила мне всякие безделушки — приятные мелочи по поводу и без. Забавные открытки, сувениры, даже цветы…

Я же с трудом подбирал ей подарки, оказывал знаки внимания. У меня были деньги, но фантазии хватало лишь на кафе, кино, книги. С проститутками об этом задумываться не приходилось. Мне все время хотелось перевести любовь в какой-то более подходящий мне эквивалент. Я чувствовал себя в таких, новых, отношениях неуютно — как щепетильный человек, берущий безвозмездную ссуду в банке.

Но вскоре я привык. Более того — мне понравилась роль должника, когда должником себя чувствовать не обязательно. Ближе к концу зимы я понял свои истинные намерения по отношению к Лене: я хотел, чтобы она полюбила меня больше, чем я ее. Я желал иметь преимущество в любви. Да, это было дьявольское, эгоистичное желание. И, тем не менее, я постепенно его воплощал. Лена всегда звонила мне первой. Наши прогулки и походы в кино и театр организовывала она. Я позволял ей быть ведущей в паре. Все формальные признаки указывали на то, что Лене я был нужней.

Я будто мстил своей матери в лице Лены за то, что она недодала мне любви. За то, что покинула так рано. Поэтому так важно было, чтобы получаемой от Лены любви было много, было в избытке. Я хотел насытиться этим напитком сполна. Не добившись утешения, я добивался утоления.

В День Святого Валентина мы собрались пойти в кино. Договорились встретиться у памятника Пушкину. Я купил ее любимые лилии и подъехал в назначенное время. Лена не пришла ни через десять минут, ни через полчаса. Мобильный телефон не отвечал. Через полтора часа безрезультатных попыток дозвониться до Лены я в злости бросил цветы в урну и уехал домой. Я был взбешен ее поступком, как мне показалось, преднамеренным.

Лена позвонила мне домой. Она извинялась, очень извинялась — я молча слушал. Оказывается, перед самым выходом из дома ей позвонила одноклассница. У той мать почувствовала себя плохо — нужно было срочно съездить за лекарствами в другой конец города. Подруга попросила об этом Лену. "Почему не позвонила и не предупредила?" — спросил я. "Я забыла свой мобильный дома. Прости меня", — сказала она.

Лена всегда отличалась рассеянностью. Отказывать в помощи не умела. Я прекрасно все понимал. И, тем не менее, обида моя не улетучивалась. Мне показалось, что моему самолюбию был нанесен удар. Меня заставили ждать. Меня заставили страдать.

Мое преимущество оказывалось не столь очевидным. Я хотел его восстановить. Я хотел, чтобы мои сомнения, тайные мучения не пропали втуне. За каждую секунду своих страданий я мстительно желал Лениного оброка: минуту страданий ее сердца.

Кажется, Ларошфуко писал: "Если судить любовь по обычным ее проявлениям, то она больше напоминает вражду, чем дружбу". Я не смог забыть тот случай с одноклассницей, и на 23 февраля поступил точно так же, как и Лена. Назначив встречу, в условленное время я не пришел. Вместо этого отправился со своими знакомыми в боулинг-клуб. Свой мобильный отключил, домой пришел за полночь.

Лена дозвонилась ближе к часу ночи. Она говорила тихим, но взволнованным голосом. Я рассказал ей давно подготовленную историю: знакомый внезапно позвонил из военной части, где в это время служил, и пригласил к себе. Часть располагалась в Подмосковье, ехать пришлось на электричке. "Я был уверен, что успею встретиться с тобой. Но не рассчитал. Позвонить тебе не мог — связь была плохой. Приехал только сейчас. Прости", — сказал я.

Она мне поверила. При всем своем уме и интуиции она поверила. Влюбленный человек верит лжи и сомневается в правде. Лене даже не пришло в голову связать это событие с той историей в День Святого Валентина. "Я прождала тебя два часа. Звонила на сотовый, домой. Я вся извелась, думала, с тобой что-то случилось, — призналась Лена. — Я ведь приготовила тебе подарок". "Прости еще раз. Обязательно встретимся завтра" — я был удовлетворен.

Иногда я задумывался — за что меня все-таки Лена любит? Я, по сути, не делал ничего, чтобы завоевать ее любовь, и, тем не менее, она меня любила. Несмотря на все мои дурные стороны, несмотря на цинизм, эмоциональную холодность, Лена меня любила. Как-то я признался: "Честно скажу, был бы девушкой, в такого, как я, в жизни бы не влюбился". Лена улыбнулась: "Вот потому ты и не девушка".

Той весной Лена была счастлива. Я это видел. Счастливая влюбленная девушка. Я, никогда не терявший связи с разумом, наблюдал эту заметную метаморфозу. Лена стала другой — мягче, податливей, проще.

Любовь меняет человека. Но я не согласен с теми, кто утверждает, что любовь делает человека лучше. Нет, она растворяет его индивидуальность. Я вдруг обнаружил, что с Леной мне все чаще бывает скучно. "Нам нужно расстаться" — все настойчивей звучало во мне.

Кажется, Лена это почувствовала. Но эту свою весну хотела продлить как можно дольше. И Лена сделала естественный шаг. В начале мая мы поехали на дачу, где она мне отдалась. Лена была девственницей. "Ты, действительно, этого хочешь?" — спросил я ее тогда. Она кивнула.