В сети

— Со многими срабатывало?

На поверхности — лёгкий вопрос. В глубине — вполне ясный: скольких он уже здесь перетрахал, прежде чем предложить остаться мне?

— Надо заглянуть в свою тетрадку, — пробует отшутиться Саша, но тут же становится слишком серьёзным: — Нет, Оль. Я вообще не из тех, кто часто кого-то просит.

Сделав быстрый вдох-выдох, он наблюдает за тем, как я подношу бокал к губам.

Мелкие пузырьки щекочут язык и нёбо — точно такие же, но более весомые, уже давно лопаются внизу живота. Этот мужчина привлекает меня настолько, что они начали лопаться внутри ещё тогда, когда я просто села в его машину. Влюбленность это или просто химия — не знаю, но мне нравится такое состояние.

— Хорошо. Но у меня есть одно пожелание, — на секунду закусываю губу.

— Говори.

— Это и моя вина, и неосмотрительность, что я забываю напоминать тебе о презервативах… Но мне хочется верить, что в перерывах между нашими встречами у тебя нет никого другого. Это не ревность… просто забота о собственной безопасности.

Между светлых густых бровей появляется складка, которую мне вдруг хочется разгладить.

— Я ни с кем, кроме тебя, не сплю. И не планировал, — заверяет Саша, чётко обозначая каждое слово. — Я тоже не озвучивал своих ожиданий, но для меня само собой разумеется, что я у тебя — единственный.

— Это условие?

Саша забирает бокал и тянет меня за запястье, заставляя прижаться вплотную и вскинуть подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. Свой он тоже отставляет в сторону.

Сердце таранит рёбра, когда его пальцы скользят к моему лицу и аккуратно заправляют выбившуюся прядь за ухо.

— Да, пусть будет условие. И пусть это будет означать ревность.

31.

***

— Откуда у тебя этот шрам? — спрашивает Саша, пока я устраиваюсь щекой у него на животе.

На улице рассвет. Из открытых окон двадцать третьего этажа видно, как небо окрашивается в приятный персиково-серый цвет.

Когда Саша вышел на балкон покурить, я проснулась от щелчка захлопнувшейся двери. Но тело всё ещё остается ватным, тяжёлым, не готовым отпускать остатки сна.

В голове настойчиво крутятся обрывки прошедшей ночи: сильные ладони на моей коже, настойчивое «ещё чуть-чуть» и хрип в голосе, от которого до сих пор мурашки по спине.

Всё перемешано, как кадры из фильма. Как из самого-самого красивого фильма. С таким количеством ощущений, что не хочется ни думать, ни анализировать.

— У моей бабушки была загородная дача. Мы с сестрой проводили там почти всё лето. Однажды Ира увидела, как на дерево забрался крошечный котёнок. Конечно, сама она лезть не стала — заявила, что ветки под ней не выдержат, и, не моргнув, погнала мелкую меня, — растягиваю губы в улыбке, вспоминая тот день, как сейчас. — Ну я и полезла. Всё шло нормально, пока я не оступилась — ветка треснула, и я полетела вниз. Приземлилась неудачно: поцарапала лицо, а кожу возле уха разодрало о сучок. Шрам остался с тех самых пор.

— Смелая.

— Очень. Думаешь, стоит свести?

— Нет. Он не портит.

— Подчёркивает красоту? — коротко посмеиваюсь.

— Я к нему привык.

Мы сплетаем наши пальцы в воздухе. Мужская ладонь — большая, сухая и тёплая. Наощупь немного шероховатая, и на фоне моей — этот контраст только подчёркивает её мягкость.

— А у тебя есть брат или сестра? — вдруг интересуюсь.

— Брат. Младше почти на десять лет, — отвечает Саша после небольшой паузы.

— Впервые слышу.

— Ты никогда не спрашивала, а я не видел смысла рассказывать.

Я открываю глаза, встречаясь с зеленью глаз напротив. Она такая густая и насыщенная, что я тону в ней и даже не пытаюсь выбраться. Не предпринимаю ни единой попытки!

Раньше мне казалось, что мой типаж — это кареглазые брюнеты, но, видимо, типаж — это до первого человека, который рушит абсолютно все шаблоны. С ним не так, как я привыкла — но, может, именно так и правильно?

— Какие у вас отношения? — лениво веду дальше.

— Нормальные. Адекватные. Мать родила его от отчима и, считай, сразу забила хуй. Когда у меня получилось зарабатывать — забрал Дениса к себе. А когда он стал совершеннолетним, а я как раз собирался жениться, — помог ему с отдельным жильём.

Я утверждала, что не чувствую ревности, но сейчас, быстрым потоком по венам, разгоняется именно она — сбивая дыхание и стягивая пояс на груди.

Да, я, чёрт возьми, ревную.

Я. Ревную!

Это прошлое — у каждого из нас оно есть, но мне всё равно неприятно об него спотыкаться.

Поэтому я больше не задаю вопросов. По этой же причине отрываю щёку от твёрдого живота Саши, намереваясь поспать час-другой.

Правда, сделать это не удаётся — он тянет меня на себя, и, легко, но настойчиво, целует.

Ладонь обхватывает затылок, пальцы зарываются в волосы, слегка стягивая их. Я не отодвигаюсь. Замираю. Через раз дышу.

Его язык толкается между моих губ — жадный, влажный, до дрожи знакомый. Кислород между нами испаряется, как будто его и не было.

Я отворачиваю голову, и щетина чуть царапает кожу, словно Саша метит территорию. Метит, оставляя мурашки и что-то тягучее, как лава, где-то под рёбрами.

Пытаюсь перекатиться обратно, вернуть себе подушку и тишину, но он не отпускает — ловит, удерживает и прерывисто дышит мне в шею.

— Оль… Ну, Оль…

Ночнушка задирается вверх одним рывком и улетает на противоположную сторону кровати. Саша проводит ладонью по груди и сжимает — не грубо, но без лишней деликатности. Просто берёт, как своё.

Следом он откидывает одеяло — и я оказываюсь верхом: тёплая, полусонная, полностью в его власти. Тело реагирует скорее, чем успевают проснуться мысли, обиды или ревность.

Заниматься сексом при дневном свете — когда видно каждую тень, неровность и реакцию — почему-то стыднее, чем ночью. Но в то же время адски возбуждает смотреть сверху вниз: как подрагивают крылья носа, приоткрыт рот, как Саша вцепляется в мои бёдра пальцами — до красных отчётливых пятен.

Отодвинув тонкую полоску стринг, я приподнимаюсь на коленях и направляю в себя член. Опускаюсь плавно, с глухим шипением — от воздуха, от жара, от натяжения внутри. Всё плотно, сладко и по-хорошему больно.