В сети

— Договорились.

Забрав Димку с площадки, мы идём в торговый центр — выбирать подарок для моего отца.

Мама, естественно, не дала ни единой подсказки, поэтому я полагаюсь на Сашу. Любимым зятем он так и не стал, но между ними установился своеобразный контакт. С подколами, вечными спорами и негласной борьбой за моё внимание. Но, похоже, обоих это вполне устраивает.

Купив электрошашлычницу, мы загружаем покупки и коляску в багажник, усаживаем Димку в автокресло и едем домой.

Всю дорогу я мысленно возвращаюсь к разговору с начальником. Не стану врать: приятно знать, что Степурин больше не у дел. Я стараюсь не злорадствовать, но внутри расправляются крылья.

Открыв телефон, я захожу в браузер — посмотреть, чем он занимается сейчас. После родов я полностью выпала из жизни: нянь не было, и вся моя вселенная сузилась до бутылочек, подгузников и прогулок. Новости, слухи, карьера — всё это отступило на второй план.

Оказалось, за это время изменилась не только я.

Судя по последним данным, Иван Владимирович Степурин теперь занимается адвокатской практикой в сфере уголовного права. Чтобы перейти из прокуратуры в адвокатуру, ему пришлось пройти переаттестацию и получить соответствующий допуск. Процедура несложная — скорее формальность. И, что любопытно, эта новость меня не расстраивает, а наоборот заводит. В голове щёлкает тумблер: если он справился, то я тем более смогу.

И даже лучше.

Мои перемены в настроении не ускользают от Саши.

Пока Димка увлечённо играет в вигваме, затаскивая туда очередную машинку из коллекции, которой его щедро пополняет Денис, муж подходит ко мне сзади — как раз в тот момент, когда я собираюсь разогреть ужин. Он трепетно отодвигает волосы на одно плечо и прижимается губами к моей шее.

— Расскажешь, о чём так громко думаешь?

Я откладываю приборы, упираюсь ладонями в кухонный гарнитур и прикрываю глаза, позволяя себе несколько секунд слабости.

Прерывистое дыхание обжигает затылок, мысли путаются. Устинов всегда действует на меня именно так. Без исключений.

— Григорий Леонидович предложил мне вернуться, — произношу, не оборачиваясь. — Начальником отдела.

— А ты? Хочешь?

— Не знаю.

Он делает короткую паузу, и я чувствую, как напрягся. Его руки ложатся на мою талию — легко, без нажима, но в этом прикосновении всё: любовь, принятие, поддержка. Абсолютно любого моего решения.

— Это из-за меня?

— Нет...

— С учётом того, что ты теперь замужем за бывшим фигурантом... Этичным это вряд ли назовёшь.

— Зато этот конфликт интересов оказался весьма продуктивным, — парирую. — А ты сам... хотел бы, чтобы я вернулась?

Колени слабеют, когда Саша чуть сильнее прижимает меня к себе. Тепло от его ладоней разливается по телу быстрее, чем я успеваю найти ответ.

— Я хочу, чтобы ты занималась тем, что делает тебя счастливой. Прокуратура — тоже хорошо. Я за.

— Как оказалось, меня многие вещи делают счастливой, — спокойно говорю. — Но давай честно, Устинов. Просто признайся, что тебе понравилось трахать меня в прокурорской форме.

— Что?

— Что? — переспрашиваю. — Разве нет?

Саша коротко смеётся, запрокидывает голову, а потом берёт меня за подбородок, заглядывая в глаза:

— Пиздец как. Но решать тебе. Хочешь — возвращайся в прокуратуру, хочешь — иди в адвокатуру. Я за любой движ. Организуем и взъебём несчастного Степурина, — воодушевляет Саша. — А если решишь, что пора в новый декрет — тем более. Только дай знать.

— Это предложение?

— Это вызов, Ольга Дмитриевна.

Перетащив все свои игрушки в вигвам, Димка обходит кухонный остров и тычется ладошками в папину ногу. Саша убирает от меня руки, подхватывает сына и подкидывает его в воздух, оставляя на моей коже фантомные прикосновения.

Я смотрю ему в спину и, улыбаясь, прикусываю губу. Водитель маршрутки из него получился достойный — рулит уверенно, тормозит мягко, делает нужные остановки. А я, как воспитатель плохих мальчиков, кажется, превзошла саму себя.

По крайней мере, мне так кажется.

Я ещё не определилась, чего хочу дальше — идей полно, как и энтузиазма. С моими навыками и опытом я точно не пропаду. Но вот в одном я определилась наверняка: главное решение в жизни уже принято. Правильное, пусть и не самое этически безупречное, но стоившее каждой минуты.