В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Я услышал эти новости дома по радио утром 8 ноября. Затем последовал телефонный звонок из Восточной Пруссии, и мне сообщили, что меня избрали в качестве представителя ОКВ для поездки в Виши с целью организации обороны северо-запада Африки совместно с французским высшим командованием. Вечером я получил приказ отправиться на следующее утро с вещами в Мюнхен, где стоял спецсостав фюрера. Я разыскал поезд, стоявший на путях главного вокзала среди обычных составов и выглядевший абсолютно пустым. В конце концов случайно натолкнулся на Йодля, чтобы услышать всего лишь о том, что обстоятельства изменились и Гитлер уже не рассчитывает на французов. Все это настоятельно требует, чтобы я срочно вернулся на прежнее место службы, продолжил Йодль; никого, кроме помощников, нет, и мои знания и опыт незаменимы; тем временем из Восточной Пруссии вызвали персонал, но он не мог прибыть раньше чем через двое суток. В такой критической ситуации мне ничего не оставалось, как подчиниться, хотя я предпочел бы как можно скорее получить другое назначение.

В тот момент атмосфера в верховной ставке являлась отражением метаний, происходивших за ее пределами. Гитлер обитал в квартире фюрера на Арцисштрассе, ведя переговоры с Чиано и Лавалем, и не появлялся в спецпоезде. Кейтель с Йодлем носились взад-вперед между Арцисштрассе и главным вокзалом. Я, разместившись в небольшом спальном отсеке, собирал информацию, которая валилась на нас, и готовил первые приказы по созданию «плацдарма» в Тунисе и оккупации еще не оккупированной части Франции. Сначала было намерение вернуться в Восточную Пруссию, но так как личный состав штаба вызвали оттуда, стало ясно, что Гитлер хочет обдумать сложившуюся обстановку в уединении Бергхофа.

В речи в мюнхенской пивной Гитлер только что поздравил себя с тем, что Сталинград у него в руках. Теперь, когда от ОКХ его отделяло около тысячи километров, а от места главных событий примерно две тысячи, между 19 и 21 ноября его настиг третий за эти недели удар – город, за который так долго велись бои, был окружен русскими. Это можно было предвидеть, когда противник совершил прорыв в низовьях Дона, но тогда внимание было приковано к Ростову; это можно было предотвратить, если бы мы не цеплялись за изначально поставленные цели, невзирая на постоянную растущую нехватку средств. Теперь там, как и в Северной Африке, надо было исправлять положение, когда подходящий момент уже миновал, а средств для этого осталось еще меньше. Все, что было у нас в распоряжении для того, чтобы остановить лавину русских, – это единственная немецкая танковая дивизия в резерве сухопутных войск, к тому времени хорошо поистрепавшая себя в водовороте событий, и несколько «пожарных команд», придуманных Цейцлером и состоявших из людей, которых наскребли в тыловых службах, – писарей, поваров и водителей.

Все это свалилось на ставку в тот момент, когда она была разбросана по разным углам, как это всегда случалось во время пребывания Гитлера в Берхтесгадене. Сам он находился в Бергхофе, из военных с ним были только помощники. Кейтеля, Йодля и других военных лиц из зоны 1 Ламмерс разместил в маленькой рейхсканцелярии на окраине города. Штаб оперативного руководства находился в специальном поезде на вокзале Зальцбурга. ОКХ, на котором лежала основная ответственность за все рекомендации и действия, оставалось в Мазурских лесах у Ангербурга. ОКЛ находилось там же, хотя, видимо, без своего главнокомандующего, у которого больше дел оказалось где-то в другом месте. 21 ноября под давлением обстоятельств Йодль перенес штаб ближе к Берхтесгадену в пехотные казармы в Штрубе. По совести говоря, это было достаточно далеко от маленькой рейхсканцелярии, но отныне штаб всегда располагался там, когда Гитлер находился в Бергхофе. На следующий день вся штаб-квартира снова выехала в «Вольфшанце» в Восточную Пруссию.

По возвращении в Восточную Пруссию возобновились ежедневные совещания; стенограмма одного из них в военном журнале штаба оперативного руководства гласит: «Фюрер спокоен относительно положения 6-й армии под Сталинградом». Между тем была оккупирована «неоккупированная часть Франции» и слабые немецко-итальянские силы организовали плацдарм вокруг города Туниса, не встретив сопротивления. Так что к концу ноября в германской ставке опять царила обманчивая атмосфера уверенности. Не было понимания того, что на этот раз ход войны действительно изменился и мы вернулись к танцам из тактических уловок с Гитлером в качестве распорядителя.

Часть пятая Начало заката Ноябрь 1942 г. – лето 1944 г

Глава 1 Символы времени

Для общего руководства военными действиями Германии характерен тот факт, что с конца 1942 года планирование ограничивалось только второстепенными деталями. Наш военный потенциал был еще достаточно высок, а территория, которую мы оккупировали, достаточно большая, чтобы позволить нам проводить трезвую, продуманную стратегию, которая могла бы привести к удачному окончанию войны. Однако политику Гитлера лучше всего характеризуют слова из письма, которое он написал Муссолини 20 ноября. В нем говорится: «Я один из тех людей, которые в трудных обстоятельствах становятся только более решительными», добавляя, что в голове у него лишь «одна мысль – продолжать борьбу». Это была наивная установка – наносить удары по всем направлениям. Она резко контрастировала с предложением, которое и тогда, и множество раз позднее вносил Муссолини. Он говорил, что «война против России становится бессмысленной, и сейчас эту главу надо каким-то образом закрыть», чтобы бросить все силы против «Англии, которая по-прежнему является для нас врагом номер один», и против серьезной угрозы превосходства англосаксов в воздухе. Гитлер считал, что это будут просто поиски «квадратуры круга», и, хотя становилось все яснее, что мы не сможем выиграть войну, политическим властям или штабу оперативного руководства ОКВ не стоит тратить время на тщательный анализ этого предложения.

Политика Гитлера и в большом и в малом противоречила всем законам военного искусства. Все его мысли и действия все больше фокусировались на том, чтобы удержать захваченное, вернуть утерянное и никогда нигде ничего не сдавать. Таков был склад его ума, мысль о том, что его заставят перейти к стратегической обороне, никогда не приходила ему в голову. Но получилось именно так, хотя в серии директив ОКВ, которые мы столь срочно готовили, об этом не было ни слова. Чем больше нас принуждали к обороне, тем точнее мы оценивали противника и его потенциальные возможности; и все-таки, несмотря на ряд неприятных сюрпризов, с которыми нам пришлось столкнуться, этому не придавалось должного значения. Чем больше осложнялась обстановка, тем чаще Гитлер заявлял, что противник скоро «исчерпает свои силы». И в мыслях не было оставить какую-нибудь территорию или рискнуть на каком-нибудь участке, каким бы бесполезным или второстепенным он ни был, тем более вообще уйти с каких-то театров военных действий. Между тем только таким путем и можно было заполучить резервы, которые обеспечили бы нам определенную свободу инициативных действий и возможность использовать мобильность вместо того, чтобы сидеть привязанными повсюду к куску земли. Нет! Мы должны удерживать там наши позиции, иначе «потеряем тяжелую боевую технику»; мы должны стоять где стоим, потому что это единственная эффективная форма обороны; мы должны связать на этом участке силы противника, иначе он повернет куда-нибудь еще, хотя в результате сами сидели привязанными до тех пор, пока не оказалось, что уже слишком поздно что-то предпринимать. Именно на таких «принципах» и основывались наши решения; принимали их только день в день; они рождались слишком поздно и в результате бесконечных монологов; к несчастью, они выливались в приказы, которые не подлежали обсуждению; они приводили к потере одного района за другим, и мы все больше уступали инициативу противнику.

В этой книге уже показано, как катастрофически ослаблялось гитлеровское руководство; однако нельзя говорить, что он начал проявлять меньшую активность неожиданно, как часто некоторые думают, после ноябрьских событий. Да, месяц спустя военный журнал штаба оперативного руководства фиксирует с поразительной откровенностью: «По-прежнему не принято никаких решений; похоже, фюрер больше не в состоянии что-то решать» [210] . Но в действительности в этом не было ничего нового. Не его физическое состояние стало главной причиной дальнейшего упадка германского руководства с конца сорок второго – начала сорок третьего года. Боевые командиры оставались ему так же (едва ли стоит это добавлять) преданными. Мой вывод – и правильность его часто подтверждалась – заключается в том, что скорее все это объяснялось превратным представлением Гитлера об уже порядком измотанных войсках вермахта: он считал, что вермахт способен на любое напряжение сил, и видел в нем блестящее орудие войны, которым тот был когда-то; ко всему прочему его ближайшие советники не сделали ничего, чтобы поколебать его упрямство.

210

Из военного журнала штаба оперативного руководства, 21 декабря 1942 г.

Йодль долго оставался под впечатлением ноябрьского скандала и, хотя иногда и вскипал, явно решил ни в коем случае не расшатывать больше веру диктатора в свои силы. У генерала Цейцлера с самого начала не было иного выбора, кроме как примириться с ролью ассистента, что и было его работой. Во всяком случае, перевидав за годы службы немало генералов, могу без всяких колебаний сказать, что не встречал ни одного, кто на своем месте мог бы действовать столь же достойно, не говоря уж лучше. Делались отдельные попытки заставить Гитлера оставить военное командование, как и прежде, это касалось в основном командования сухопутными войсками, но тот так долго отказывался пойти на это, что у любой более сильной личности, окажись она в положении Цейцлера, скорее бы лопнуло терпение.

Что касается личностей, то интересны некоторые комментарии, прозвучавшие тогда в различных кругах. Михай Антонеску, румынский министр торговли и родственник маршала, говорят, рассказывал итальянскому министру иностранных дел после одного из своих частых визитов в германскую ставку в декабре 1942 года: «Мне кажется, Йодль в последний год закоснел. Новый начальник штаба Цейцлер не придерживается старых прусских традиций». Геббельс пишет в своем дневнике 20 декабря 1942 года: «Назначение Цейцлера дало много хорошего. Цейцлер привнес в ставку новый метод работы, отбросив все несущественное. Это освободило фюрера от кучи мелочей, и не все зависит от его решения». 2 мая он говорит:

«Геринг дает ставке фюрера очень суровую оценку. Особенно он настроен против Йодля, который, говорит он мне, начал даже рассказывать анекдоты про фюрера. Это, конечно, не годится… Геринг считает методы работы ставки абсолютно неправильными, особенно то, что на совещаниях всегда присутствуют стенографистки и записывают каждое слово. В конце концов фюрер окажется в невыгодном положении. Ведь фюрер всегда высказывает свое мнение без оглядки, тогда как генералы – за исключением, конечно, Цейцлера– всегда говорят для протокола… Геринг считает Шмундта единственной честной и заслуживающей доверия личностью в ставке фюрера».