В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Сомнительно, что Верховный главнокомандующий даже видел этот всеобъемлющий документ; Йодля мало интересовал данный аспект командной деятельности, а Кейтель едва ли отважился дать моему докладу ход. Во всяком случае, все дальнейшие поступки Гитлера показывают, что он был вполне готов подчинить своей «фанатичной» устремленности гораздо более конкретные реалии, нежели эти.

Глава 4 На горизонте новый кризис

Семя брошено

Летнее наступление на Востоке началось по-настоящему во второй половине июня 1942 года. До этого произошел ряд событий, которые, по мнению Гитлера, были очень хорошо просчитаны, чтобы оправдались его прогнозы на этот год. Почти полностью был занят Крым; захвачен район Харьков – Изюм, обеспечивший нам важный плацдарм для нового наступления и нанесения жестоких потерь противнику; Роммель захватил Тобрук и одержал блестящую победу над британской 8-й армией.

Что касается Северной Африки, то Гитлер давно уже спокойно принял решение, что высадки на Мальту не будет, и теперь ему легче было навязать это мнение Муссолини. Они обменялись письмами – даже в столь серьезной обстановке это по-прежнему было для них главным средством общения; в оправдание своего решения Гитлер сослался на «исторический момент» и «богиню военной удачи», которая «обычно никогда не улыбается дважды», если успешные командиры не схватят ее в момент победы. Еще звучал хор предостерегающих голосов, в данном случае в основном от итальянского Верховного командования в Риме и от Кессельринга, но в момент такой экзальтации они оставались незамеченными. Вооружившись памятной запиской своего штаба со «всеми аргументами за и против», Йодль сделал еще одну попытку воскресить планы захвата Мальты, разработанные совместно с итальянцами всего лишь два месяца назад; но, чтобы его переубедить, хватило нескольких слов Гитлера. Тем временем Роммель, который после захвата Тобрука получил звание фельдмаршала, не терял времени в ожидании приказов, а по собственной инициативе уже преследовал разбитого противника в направлении Каира и Суэцкого канала. Поэтому и он, и германская верховная ставка – но не итальянцы – были полностью захвачены врасплох, когда в начале июля в разгар боев у Эль-Аламейна появились первые признаки кризиса, которому суждено было завершиться потерей всей Северной Африки.

Грандиозные победы на Востоке, в Крыму и в районе Харьков – Изюм, привели Гитлера к преждевременному выводу, что сопротивление русских значительно ослабло по сравнению с прошлым годом. Поэтому он решил, что летнее наступление достигнет своей цели «легче и быстрее», и предложил сначала не задействовать все выделенные бронетанковые формирования. Он немедленно приступил к рассмотрению дальнейших планов, в которых снова возникла «последующая операция против Москвы» [200] . Штабы ОКВ и ОКХ, естественно, испытывали общее удовлетворение тем, что после столь суровой зимы наступательная боеспособность германских войск не ослабла; тем не менее в своей оценке в целом они не были столь самоуверенны, как Гитлер. Поскольку близился конец июня, а летнее наступление еще не начиналось, мы стали задаваться вопросами, будем ли мы когда-нибудь готовы к действиям на Западе, достаточно ли Гитлер понимает стратегическую связь между Востоком и Западом и не угрожает ли война с большевизмом стать сама по себе концом. Некоторые замечания Гитлера на совещаниях в ставке зловеще напоминали заметки Геббельса марта 1942-го; записывая свои беседы в верховной ставке, он перечислил цели – «Кавказ, Ленинград и Москва» – и продолжил:

200

Дневник Шерффа, 25 июня 1942 г.

«Если эти цели будут достигнуты, то он [Гитлер] полон решимости, при любых обстоятельствах, закончить эту кампанию в начале следующего октября и заблаговременно уйти на зимние квартиры. Видимо, он намеревается создать гигантскую оборонительную линию и устроить на ней передышку в Восточной кампании… Что может означать «Столетнюю войну» на Востоке… как война Англии в Индии» [201] .

Это была утопия, казавшаяся нам неосуществимой со всех точек зрения – политической, экономической и военной. В любом случае нам в Генеральном штабе эти планы были не по душе, ибо, когда все будет сказано и сделано, война на два фронта, которую мы сами и затеяли, будет тянуться вечно. Не могли мы заставить себя согласиться и с выбранными Гитлером направлениями операций, так как они представлялись нам чрезвычайно рискованными. Но как и прежде, у нас не было ни «предохранительного клапана», ни возможности реально обсудить наши сомнения и разногласия хотя бы с одним из двух генералов, стоявших во главе штаба оперативного руководства ОКВ. Особенно с Йодлем, который, следуя примеру ближайшего окружения Гитлера, излучал безграничную уверенность. Поэтому его подчиненным ничего не оставалось, кроме как ждать дальнейших событий, которые либо подтвердят правоту Гитлера, либо заставят его внести необходимые поправки и поставить в разумные границы свои планы. Никто из нас, однако, не представлял, что мы приближаемся к еще более страшному кризису, чем тот, что пережили прошлой зимой. Никто не мог предвидеть, как Гитлер использует свою власть Верховного главнокомандующего; на самом деле он оказался более властным и менее открытым для чьих-либо советов, чем прежде, и именно это сыграло решающую роль в возникновении ужасного кризиса во вторую русскую зиму 1942/43 года.

201

Из дневника Геббельса, 20 марта. В связи с этим хочу заметить, что я сам слышал, как Гитлер сказал, что одной из обязанностей членов СС в будущем будет обосноваться на отдаленной восточной границе в качестве «вооруженных колонистов».

Лето 1942-го

Когда 28 июня 1942 года началось новое грандиозное наступление, Гитлер впервые столкнулся с абсолютно новыми для него обязанностями, которые он сам себе присвоил, став главнокомандующим сухопутными войсками, то есть с руководством огромными армейскими массами в чрезвычайно рискованной наступательной операции. Несколько поверхностная оценка современных историков приписала ему «способность видеть оперативные возможности» и «чутье в вопросах стратегии», выделяя его среди тех «экспертов», которые его окружали. Возможно, в ряде случаев такие качества и придавали вермахту дополнительную напористость, но теперь этого было недостаточно. Теперь ему на деле пришлось доказывать, что он обладает теми качествами, которые на самом деле встречаются и у многих невоенных людей; теперь ему действительно пришлось с головой влезть в работу, которую раньше мог поручить «экспертам»; теперь ему надо было действовать так, чтобы подгонять свои фантастические идеи к суровым реалиям жизни – главным образом к соотношению сил с обеих сторон и факторам времени и пространства.

Сомнительно, что Гитлер когда-нибудь даже задумывался о существовании таких проблем. Во всяком случае, он никогда не думал о том, чтобы пойти простым путем: проверить свои амбициозные планы и детально проработать их в ходе военных игр и командно-штабных учений, что было правилом перед всеми крупными кампаниями. Он явно считал, что достаточно коротко обсудить свои основные замыслы с группой армий «Юг», что и сделал 1 июня, не захватив с собой начальника Генерального штаба сухопутных войск. Внешне порядок действий не изменился; обычная система и рутина: как всегда, представлялись доклады, проводились совещания, отдавались обычные приказы. Хотя отныне Гитлер непосредственно отвечал за удачи и провалы армии на Востоке, он, похоже, считал вполне допустимым проводить недели, а то и месяцы в Бергхофе, при этом начальник штаба сухопутных войск оставался со всем ОКХ в Восточной Пруссии, и Гитлер видел их, может быть, раз в неделю. Напротив, устные обсуждения с генералами с Восточного фронта происходили все чаще и чаще, им практически постоянно приходилось приезжать в верховную ставку по первому требованию, как правило в критические моменты.

Нельзя сказать, что Гитлер намеренно пренебрегал своими обязанностями по управлению сухопутными войсками, – то время и то внимание, которые он им уделял, достаточны, чтобы доказать, что это не так. Тем не менее слишком заметна была разница между ним и военным командующим, который все годы службы готовил себя для столь великой ответственности и не имел никакой иной жизненной цели. Трудно было ждать от такого человека, как Гитлер, что он сможет в полной мере охватить умом всю ту работу, которую взял на себя. Помимо того что он во многом игнорировал основные принципы командования, он был к тому же перегружен другими обязанностями, да и, наконец, это было не в его характере. Из разведданных о противнике он признавал только то, что его устраивало, и неприятную информацию зачастую отказывался даже выслушать. Как и раньше, время и расстояния оставались для него лишь туманными понятиями, которым не позволено было влиять на решимость человека, знавшего, к чему он стремится. Как солдат Первой мировой войны, он считал себя опытнее своих советников по части оценки боеспособности войск, и это служило темой нескончаемых и нудных научных трактатов. Правда, в итоге все это, как правило, отодвигалось на задний план и забывалось. Он уже показал, что не понимает принципа сосредоточения сил на решающем участке с точки зрения стратегии; теперь оказался неспособным применять его и в решении тактических задач, настолько боялся поставить себя под удар где бы то ни было. Своими неожиданными авантюрными решениями он годами держал в тревоге весь мир, а теперь, когда неожиданные ситуации складывались сами по себе, он показал, что не способен принять вовремя даже самые неотложные решения. Все меньше и меньше готов он был отдавать старшим командирам долгосрочные указания и, таким образом, позволял им действовать по собственной инициативе в широких пределах. Еще в большей степени, чем в собственной ставке, он продемонстрировал отсутствие самого важного качества военного руководителя – знания людей, а значит, понимания и взаимного доверия, которые проистекают из этого знания.

Таковы были проявления и отличительные особенности гитлеровского метода командования сухопутными войсками. Последствия их становились все заметнее. Отдавались распоряжения, которые не всегда были обоснованы военными требованиями, а, по крайней мере в равной степени, предназначались для поддержания престижа и достижения политических и экономических целей; поэтому на первое место ставились захват и оккупация территории. Ресурсы, необходимые для достижения поставленных целей, зачастую отсутствовали. Движение к этим целям упорно продолжалось «до последнего солдата и до последнего патрона», даже когда войска давно уже были истощены, резервы исчерпаны и нависла угроза окончательной катастрофы. Решения почти всегда запаздывали, и потому события опережали их с немыслимой быстротой, в результате чего противник все больше захватывал инициативу и мы теряли одну позицию за другой. Приказы выходили в такой форме, что душили всякую самостоятельность; это были приказы самодовольного всезнайки, перетасовывающего батальоны и дивизии с места на место и теряющего по ходу дела целые армии. Модель его поведения характеризовалась полным отсутствием самокритики; вместо этого присутствовали подозрительность, придирчивость и злость на всех, в результате чего лучшие умы армии постепенно исчезли и испытанные генералы ушли в историю как трусы и предатели.

При таких обстоятельствах напряженность и тревога возникли уже через несколько дней после начала наступления. Гитлер только что нанес новый визит в группу армий «Юг», где находился главный участок прорыва, от успеха которого зависели все последующие передвижения войск. Тупиковая обстановка вокруг Воронежа привела к первым серьезным разногласиям. 6 июля Гальдер пишет: «Опять ужасная сцена на совещании у фюрера по поводу командования этой группой армий». Позднее он продолжает эту тему таким замечанием:

«Несколько телефонных разговоров в течение этого дня с фон Боком (они были самыми неприятными), фюрером, Кейтелем (ОКВ) и фон Зоденштерном, начальником штаба группы армий «Юг». Все на одну и ту же тему. Эти телефонные перепалки по вопросам, которые необходимо спокойно обдумать и потом отдать четкие приказы, мучительны. Бессмысленная болтовня Кейтеля невыносима».

Спустя неделю все зашло так далеко, что фельдмаршал фон Бок, главнокомандующий на ударном направлении, с «выражением крайнего негодования» был уволен во второй раз; его начальник штаба избежал такой же участи благодаря вмешательству Гальдера. Гитлер оправдывал свое решение, ссылаясь на недавнее «неудачное предложение», с которым выступила группа армий «Юг», хотя оно и не было осуществлено; впоследствии он не упускал возможности приписать провал всего наступления медлительности Бока под Воронежем [202] .

202

См. запись в дневнике Гальдера 13 июля и ср. с записью 5 июля 1942 г.