В стране бескрылых

— Беспокоить людей амира и мешать их учениям не велено. Приказ князя, — терпеливо объяснил сотник.

— Ну и зря. Их, вон, вчера вообще только половина с утра на поле выползла. Не такие уж и строгие окопоклонники, как оказалось. Никто не погоняет — сразу пошло разгильдяйство.

— Нынче все на местах.

— Ещё бы. За девчонкой формы повторять всяко интереснее, чем одним или глазея на тощую задницу амира. Кстати, где он сам?

— В своих покоях. Гардемир говорит, здоровье господина Адалета сильно пошатнулось: от недавних потрясений его хватил удар.

— Ну так, — кивнул Благослав, — оно и не удивительно. В его возрасте уже о вечном думать надо, а не мечом на припёке размахивать…

Брезень сам был не намного моложе Адалета, и потому ему стоило некоторых усилий удержать при себе колкий ответ. А Благослав, как обычно, не заметив неприязни во взгляде собеседника, продолжил:

— Зря амир дёргается по пустякам. Подумаешь, был парень, стала девка. На мой вкус, так неплохо. Парнем Идрис был какой-то толстый и нескладный, а девка из него получилась даже ничего, осанистая, и есть за что подержаться…

Брезень снова многозначительно промолчал. Благослав намёка не понял.

— Я бы с такой замутил, задница у неё, что надо. Да, знаешь, я ведь с самого начала догадывался, что где-то нас с этим Идрисом дурят. В чём именно загвоздка, конечно, не знал, но… э… как бы сказать… Меня обычно парни не интересуют. А этот вот прямо все дни из головы не шёл. Вроде, зануда хмурый, и внешне ничего особенного, но как возьмёт меч, сразу появляется что-то такое-эдакое в движениях… Ну ты понимаешь, о чём я.

— Вполне. О зависти, — не удержался Брезень.

— Да ну тебя! Посмотри сам: вот она сей миг что вытворяет… Эти парни там, на поле, верно, все железные. Или напрочь слепые. Как думаешь, Брезень, мог у неё и характер поменяться на девичью сторону, не только тело? Так, чтоб хоть немного поубавилось упёртости?

Брезень вздохнул и сказал как можно спокойнее:

— Советую вам говорить тише и не разглядывать госпожу амирани столь откровенно. В Кравотынском амирате за такое принято отрубать уши. Иногда вместе с головой.

— Хотел бы я знать, кто рискнёт, — задиристо воскликнул Благослав.

— Прежде всего — сама госпожа амирани.

Закончив последнюю фигуру, «Умиротворение», Идрис убрала меч в ножны, произнесла: «Око взошло», затем опустилась на колени и низко поклонилась восходящему светилу. Её движение слаженно повторили все, пришедшие славить Око. Настало время приветственной молитвы. Идрис уверенно и громко проговаривала с детства знакомые слова, воины в пол голоса вторили ей. Благослав высокогорного наречия не понимал, но слушал с удовольствием и невольно улыбался: голос у девушки был низкий и вместе с тем мелодичный, завораживающе красивый. Завершив молитву, Идрис снова поклонилась Оку, поднялась с колен, обернулась и коротким поклоном поблагодарила всех собравшихся.

Лицо её скрывал платок, повязанный так, что видны были лишь глаза, но уже по их выражению Благослав догадался: что-то пошло не по правилам. Не все ответили на поклон амирани, и уходить с поля, против обыкновения, никто не спешил. Молодой воин бросил несколько слов, ему ответил кто-то из старших, завязался общий оживлённый, но вовсе не мирный разговор… Только Идрис стояла неподвижно, одна против всех, и молчала, опустив руку на рукоять меча.

— Что у них там? — резко спросил Благослав у сотника. — Ты понимаешь, о чём речь?

Брезень отрицательно покачал головой: он тоже не знал языка Высоких Грид.

— Некоторые из собравшихся здесь верных полагают, будто женщина не вправе вести служения и первой произносить слова молитв, — пояснил господин дэль Ари, как-то незаметно возникший рядом. — Они опасаются, что тем самым амирани Идрис оскорбила Небесного Воина, и полагают, что за это её следует казнить. Большинство, однако, разумно возражает им, говоря, что последние пять кругов Идрис постоянно находилась среди воинов, и Небесный Воин никак её за это не покарал. Но так как женщине не пристало носить боевое оружие, госпоже амирани следует, не медля, выбрать себе мужа из числа верных и передать меч амира ему. Только очень похоже, что госпожу амирани не устраивает ни один из предложенных путей.

— Какого Ящера они делят амиров меч и амирову дочку без самого амира?

— Увы, мой господин, амир Адалет нынче лишился своего почётного звания: он уже три дня не созывал верных на служение Небесному Воину.

Недобро усмехнувшись, Благослав сказал:

— Ракш возьми, похоже, назревает драчка… Пойду к амирани: пусть эти дикари видят, что у нас не принято бросать женщину в беде.

Княжич соскочил с крыльца и решительно зашагал в поле.

— Ай-вэй, какой нетерпеливый молодой человек, — вздохнул господин дэль Ари. Мягко кивнув сотнику, он поправил на себе кафтан и торжественно, неторопливо двинулся вслед за Благославом.

В поле было жарко. Взошедшее Око зло пекло с небес, но ещё яростнее полыхали взгляды и недобрые чувства.

— Пусть амирани отправляется домой, к песту и прялке! Выберем достойного из своих рядов — и он…

— Нечего делать в доме верных той, что забыла девичью скромность! Казнить нечестивицу — и дело с концом!

— В уме ли ты, Рамиль? Стыдись! Разве не твоего сына Идрис отбил у полян и три дня вёз на своём коне, догоняя войско?

— Женщина посмела стоять впереди воинов! Причём тут старые заслуги?

— Уймитесь, слепые! Амирани никого не созывала на служение, она служила Небесному Воину одна, по своей воле и с собственным клинком! Вы сами пришли и встали за её спиной — так в чём вина девушки?

— Уже в том, что она посмела притворяться мужчиной! И она, и кхалимн-алсаут** Адалет должны быть казнены!

— Зачем чернить руки кровью потомков амира Ахлиддина? Пусть один из верных возьмёт амирани в жёны, и прошлое будет забыто.

— Как бы не так! Кто из верных согласится взять за себя осквернённую тёмным колдовством? Род амира Ахлиддина опозорен! Войску нужен новый амир!

— А кто из вас каан, чтобы его назначать?

Наконец, все слова были сказаны, и повисла звенящая тишина. Именно в этот миг Благослав подошёл, встал за плечом амирани и шепнул:

— Я с тобой, своячок.

Идрис ничем не дала понять, что услышала его. Печальным взглядом она обвела притихших верных, убедилась, что все глаза устремлены на неё, и только тогда начала свою речь.

— Я долго слушала вас. Теперь, когда вы закончили галдеть, точно стадо неверных на торгу, молчите и слушайте меня.