В стране бескрылых

Захид назвал меня осквернённой тёмным колдовством. Да, он прав. Но я не просила себе подобной доли, лишь поступила так, как предписано Небесным Воином: подчинилась решению амира и своего отца. И я благодарна ему за это проявление отеческой воли, потому что оно позволило мне научиться видеть и выбирать.

Я читала Книгу наставлений, настоящую, а не ту, что принято держать в наших домах для женщин. Те, кто пытался упростить слова Небесного Воина, сделав их яснее для слабого разума дочерей и жён, исказили их смысл, а потом сами поверили в свои толкования. Нигде, ни в одном наставлении, записанном первым амиром земли Восходящего Ока (поправьте меня, если сможете, о верные!), нет ни слова о том, что женщинам надлежит всегда молчать, сидеть дома и прятать лица. Есть предписание всем верным без исключения, и мужчинам, и женщинам — хранить достойную скромность, быть сдержанными в одеждах и речах!

Исходя из обычных жалоб людей, Небесный Воин призывал женщин хранить верность мужьям и избегать пустого прекословия, мужчинам же он неоднократно напоминал о необходимости быть справедливыми и удерживаться от гнева, особенно в отношении слабых, лишённых голоса и неверных. Тем же, кто не уверен в своей способности сохранять справедливость и ясный от гнева ум, Небесный Воин предписывал полагаться на решения старших и более мудрых.

Вот то, что увидели мои собственные глаза. Прочее — ложь. Есть ли среди вас кто-либо, способный с Книгой в руках доказать мне мою неправоту? Или может, кто-то желает возражать мне перед лицом Неба***?

— О Идри, для того ли я учил тебя держать меч? — укоризненно промолвил Якун, однако Идрис даже не обернулась в его сторону. Спокойно и прямо, без тени страха смотрела она в лица своих воинов, и те невольно опускали головы, отводили глаза. Но тишина вокруг по-прежнему звенела от недобрых предчувствий. И тут между Идрис с Благославом и воинами возник господин дэль Ари.

— Да простит меня многоуважаемая амирани, — сказал он, кланяясь почтительно, но с достоинством, — и вы, верные Высокогорья, не сочтите моё вторжение за дерзость. Являясь слугой Хранителя земли Восходящего Ока, могу ли я надеяться быть выслушанным на вашем собрании?

Сперва он посмотрел на Идрис, и только после, получив от неё безмолвное позволение, обратился к её воинам.

— Все вы знаете, что ваши предки хоть и покинули родную землю против воли, всё же не были лишены благословения. Хранитель Тивер позаботился о том, чтобы даже в изгнании рождённые в его уделе не терпели жестокой нужды: покидающим Тивердынь был вручён Глаз Нахи, амулет, позволяющий видеть драгоценные жилы, скрытые под землёй. Но чтобы избежать меж людьми раздоров и споров о старшинстве, стражем амулета был назначен амир Ахлиддин. Его потомкам предписано беречь Глаз Нахи и использовать его силу на благо верных до тех пор, пока род Ахлиддина не прервётся или не покроет себя несмываемым бесчестьем.

Чтобы люди видели, что их амир не утратил милости небес, амулет в руках законного хранителя светится живым пламенем. Прежде, когда огонь жизненной силы амира начинал угасать, Глаз Нахи тускнел, и тогда амир передавал амулет сыну вместе с правом руководства людьми, наставления их на путь истины, разрешения их нужд, установления законов Небесного Воина на земле и наказания преступников. Так было всегда. Почему же ныне смущены ваши умы и сердца? Амирани Идрис принадлежит к роду Ахлиддина и утверждает, что не совершила непростительных дел. Если это так, пусть она возьмёт в руки амулет и покажет своим верным огонь благословения. Увидев его, все уверятся в её праве, и сомнения разрешатся.

В полной тишине Мерридин извлёк из поясной сумки свёрнутый хитрым узлом платок с обережными письменами, развернул его и показал всем присутствующим маленькую шкатулку, покрытую сложной резьбой. В ней лежал чёрный камень, оправленный в серебро.

— Возьми амулет, о амирани, и пусть все имеющие глаза увидят, — торжественно произнёс маг.

Идрис, сосредоточенно хмурясь, протянула руку, взяла из шкатулочки брошь и подняла её на раскрытой ладони перед собой. Довольно долго ничего не происходило, и по рядам воинов уже прошёл недовольный вздох, но потом камень вдруг начал меняться, словно в тёмную комнату кто-то внёс свечу. Простая, чёрная шпинель обрела прозрачность и алый цвет, осветившись изнутри ярким, ровным пламенем силы.

Примечания:

* Путают сено с соломой - в смысле, путают право и лево при отработке приёмов в строю.

** Кхалимн-алсаут - лишённый голоса, раб. В Кравотынском амирате рабами считались все мужчины, не способные к воинской службе. Исключение составляли состарившиеся воины, в течение жизни ничем не запятнавшие своей чести. Их называли "саут-кхма", голосом мудрости, и весьма почитали, но при этом последнее слово в любом деле всегда оставалось за действующими воинами.

*** Возражать перед лицом Неба - требовать судебного поединка.

Тайное становится явным

Весть об исчезновении княжны Услады всколыхнула Ольховец. Пока Брезень с дружиной и отрядом амирани Идрис прочёсывал окрестности Перелесского тракта, по посаду бродили россказни одна жутче другой. В храме непрестанно шло моление поиска. В крепости Гардемир по приказу князя начал собственное расследование. Из дымохода в занимаемой им части княжьих хором с самого утра поднимался чёрный дым, порождавший страшные слухи среди посадских простецов.

К вечеру того же дня Гардемир явился к князю с докладом. Где-то на четверть склянки они заперлись вдвоём в читальне. О чём говорили — не удалось подслушать даже самым ушлым из челяди, зато после все любопытные могли наблюдать весьма занятное явление: как обычно, Гардемир вышел от князя с непроницаемым видом, удалился от дверей, но за первым же поворотом галереи вдруг злорадно улыбнулся (улыбка эта вовсе не украсила его лица), щёлкнул пальцами и сказал постовому стражу: «Бабы… Все они одинаковы, что княжна, что последняя репоедка. Сколь ни воспитуй, как ни сторожи — у них одно на уме». И, сплюнув на пол, маг бодрым шагом, едва не вприпрыжку, двинулся прочь.

Тем временем князь приказал, не медля ни мига, привести к нему весьма пёструю компанию: кастеляна Вельма, княжича Милослава, няньку Стину, десятника Торока, командовавшего в злополучный день охраной княжны, и смотрителя Ельменя, исполнявшего при ограбленном поезде обязанности возницы. Когда все перечисленные были доставлены в читальню и построены в ряд вдоль стены, Радогост выгнал из помещения охрану, закрыл на задвижку дверь и принялся молча, с суровым видом расхаживать по комнате взад и вперёд, скрестив руки на груди.

Приглашённые стояли тихо, опустив глаза в пол. Впрочем, если приглядеться повнимательнее, можно было понять, что из всей компании один только Вельм чувствует себя действительно виноватым. На физиономии Стины были написаны мрачноватое спокойствие и уверенность в своей правоте. Красивое лицо Милослава туманила тень затаённого упрямства. Торок с Ельменем откровенно трусили, ожидая решения своей участи. Вот на них-то и обрушился первым делом княжий гнев.

Завершив очередной круг, князь, наконец, остановился, окинул всех стоящих перед ним, тяжёлым взглядом и неласково произнёс: