В сумерках веры

Час спустя на горизонте начал проявляться далёкий силуэт Санктинуса — столичного города планеты и города-храма одновременно. По мере приближения к столице, небо всё плотнее заполняли черные облака, извергающие на землю завесу ливня.

Сквозь лобовое стекло, залитое дождем, проглядывались чернеющие шпили жилых блоков и башни Администратума, словно частокол окружившие гигантский храмовый квартал, расположенный в самом центре города.

Даже в такой густой ночи улицы города заполняло разноцветное сияние рекламных вывесок и агитационных баннеров Министорума. В небе над спальными районами, минуя воздушные магистрали, медленно плыли дирижабли, с днищ которых свисали громоздкие полотнища, прославляющие Бога-Императора.

Даже находясь внутри ревущего флаера, на который обрушивался штормовой ливень, до нас доносился звон колоколов, возвещавших о вечерних службах.

Оказавшись в черте города, Себастьян не стал подлетать к «соборному городу» и повернул штурвал, направляя наш транспорт вдоль многочисленных схолумов и семинарий, чернеющих в тени границ храмовых районов.

Дознаватель ловко просочился в поток воздушного транспорта, циркулировавшего вокруг владений Экклезиархии, что очень болезненно относилась к таким новшествам техники, вынуждая граждан облетать огромный район по фактически окраинам. В сплошной пелене дождя свет от неоновых вывесок превращался в искрящиеся разными цветами облака, отражавшиеся бликами на мокрых корпусах летающих челноков.

С запада Санктинус охватывали владения планетарной знати, что выражалось в более просторной воздушной зоне и частых воздушных кораблях арбитров, хранивших спокойствие августейших особ. Минуя названный в простонародии «золочёный квартал», Себастьян направил наш флаер дальше на юг, к более тихим и приземистым районам коммерции.

Огромные пастбища и водные просторы Валон Урра делали планету крайне привлекательной для различного рода банкиров и компаний, поставляющих зерно и другую непереработанную пищу в густонаселённые миры-ульи типа Сцинтиллы — столицы субсектора. Однако в это время года местные купцы и фермерские картели уже занимались пересчётом денег, полученных во время активных на сделки весеннего и летнего периода, так что отели, предназначенные для отдыха богатых гостей планеты, практически пустовали. Это обстоятельство делало данный квартал наиболее подходящим для поиска жилья.

Но даже здесь чёртов звон колоколов был отчётливо слышен, вынуждая меня и дознавателя забраться на самые задворки постоялых дворов, предоставлявших услуги для тех, кто обычно «доедал последние крохи», оставшиеся после крупных аграрных сделок.

— Когда-нибудь это сведёт меня с ума, — пробормотал я себе под нос, покидая приземлившийся флаер.

Воздух здесь был более тёплый и влажный, хотя близившаяся зима уже заявляла права ночными заморозками. Под треск тонкой ледяной корки под ногами я торопливо зашагал в сторону отеля, представлявшего собой обветшалое городское поместье.

Стягивая с головы промокший капюшон, я ворвался в атриум под звон мелких колокольчиков, что пожилой хозяин повесил у двери. На звук тут же среагировал единственный сервитор, украшенный дорогими сплавами и синтетической кожей, выцветшими от времени и отсутствия необходимого ухода.

— Здравствуйте, господин Хальвинд, — протрещал вокс-кастер на месте рта, а изумрудные глаза-фонари блеснули, словно пробуждаясь ото сна. — Рад, что вы вернулись в добром здравии. На улице дождь? Позвольте мне предложить сушку вашего пальто.

— Не стоит утруждаться, Икар.

Услышав отказ, сервитор виновато понурил голову, находясь за стойкой, но услышав очередной звон колокольчиков, вновь оживился.

— Господин Врон, приветствую! Вижу, вы сильно промокли?

— О да, Икар… — С дознавателя буквально стекала вода. — Ты же не откажешь мне в сушке?

— Я выполню работу с радостью! — Синтезированный голос зафальшивил, пытаясь изобразить предельную эйфорию. Сервитор двинулся нам навстречу и аккуратно принял пальто Себастьяна.

Сам дознаватель похлопал киборга по плечу и тут же направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Некогда чистая белая лепнина перил пожелтела, а в углубления забилась чернеющая грязь. Даже ступени под ногами скрипели от старости, хотя и были выполнены из дорогой древесины.

Поднимаясь наверх, я обратил внимание на пустующий гербовый щит. Выцветший бронзовый треугольник совершенно отчётливо имел на себе более тёмное пятно, где когда-то висел фамильный символ. Интересно, почему его сняли?

Размышляя о возможных причинах, я добрался до своего номера. За добротной выдвижной дверью из стали меня ждала свежая постель и благоухающая цветочная свежесть, исторгаемая каким-то экстрактором воздуха. Зажимая свербящий нос, я отключил устройство и распахнул окна, желая поскорее избавиться от приторной сладости, собирающейся на языке.

Стоило только впустить уличный ветер внутрь, как комната тут же заполнилась эхом колоколов и шумом дождя. Запах экстрактора начал потихоньку уходить.

Чтобы скрасить ожидание, я скинул с себя влажное пальто, достал из бара бутылку амасека и обрушился на кресло, что стояло рядом с окном. На этикетке было записано ничего не говорящее мне название, что могло указывать лишь на среднее качество хранящегося в бутылке пойла.

К чести хозяина отеля, крышка амасека оказалась нетронутой, и тогда, откупорив её, я пригубил горьковатый напиток. Разумеется, он не шел ни в какое сравнение с винами Гесперуса или Гудрун, но назвать его дрянным было бы кощунством. Сделав пару глотков и ощущая растекающееся по телу вязкое тепло, я позволил себе расслабиться и откинуться на мягкую, обшитую бархатом спинку.

Мягкое прикосновение сна медленно овладевало моим телом даже несмотря на опьянение, отчего глаза начали слипаться. Не знаю, как долго я боролся с этим наваждением, но в конечном счёте проиграл.

…однако поспать получилось недолго.

Глаза протестующе защипало, когда я попытался раскрыть их, ощущая абсолютное истощение. Понадобилось несколько долгих секунд, чтобы вспомнить, что накануне я забился в кабинет домоправителя, руководившего персоналом поместья. Мы пришли сюда вчера вечером, едва избавившись от погони, длившейся три дня. Людям нужно было передохнуть перед новым броском.

Потом я услышал стук в дверь. Тяжёлые удары заставляли крепкую дубовую дверь дрожать. Звук был достаточно громким, чтобы поднять всё поместье, если бы в нём ещё жили.

Я взял с комода пистолет и проверил патроны. Лишь когда болтер оказался в руке, я стал чувствовать себя защищённым.

Тем временем стук в дверь стал более агрессивным, нестройным, будто кого-то охватила отчаянная потребность войти. Но если это было бы так, то с той стороны непременно бы слышались звуки битвы. Однако вокруг царила подозрительная тишина.