В тебе моя жизнь...
Шрифт:
— Анатоль, прикажи замедлиться. Ей некуда отступить, мы же снесем ее! Там за ее спиной канава! — воскликнула Марина, но ее муж только злорадно сверкнул глазами.
— Там ей и место! — неприятно хохотнул он. Марина же в ужасе прикрыла Леночке обзор происходящего за окном и вцепилась в ремень кареты. Отойди в канаву, умоляла мысленно она Зорчиху, отойди! Он ненавидит тебя и, не задумываясь, покалечит. Отойди!
Но Зорчиха упрямо стояла на краю, высоко вскинув голову. Карета буквально пронеслась мимо нее да так близко, что волосы шептуньи разлетелись от ветерка, вызванной этой скачкой. Ее юбку и тулуп заляпала грязь из-под колес, но она, не обращая на это внимания, вдруг побежала следом, что-то крича во весь голос.
— Что она кричит? Что кричит? — вдруг встревожилась Марина и неожиданно опустила окно кареты, впустив внутрь холодный ноябрьский
— Ты с ума сошла?! Ребенка хочешь застудить! Бред она кричала. Полный бред! Я всегда говорил, что она безумна, могла ведь под колеса попасть! — но видя встревоженное лицо супруги, сжалился над ней и все же сказал. — Черное лицо! Не пускай в дом черное лицо, вот что она крикнула. Бред!
Он сжал ладони жены, призывая ту успокоиться, а потом заверил Леночку, что ничего страшного не случилось, просто мама и папа поспорили, больше не будут. Та вскоре затихла, а Анатоль продолжил свою речь, что вел до этого странного происшествия.
Катиш, говорил он. Разумеется, на сносях Марина не может выезжать в свет, а потому для Катиш будет разумнее сократить и свои выходы. Никуда от нее не денется петербургский свет, можно ведь выехать и на следующий год. Семнадцать лет — это не такой уж страшный возраст, чтобы думать об этом сезоне, как о последней возможности найти свою судьбу. Ничего, смирится. Конечно, можно было попросить Анну Степановну патронировать его сестру, но Анатоль очень опасался, что повторится история Лизы, а он не хотел, чтобы хотя бы малейшее пятно пало на имя Ворониных. Пусть Анна Степановна получше следит за одной дебютанткой — собственной дочерью Софи.
Леночку Анатоль запрещает категорически выводить в парк для прогулок. Не дай Бог, какого дурного человека встретит (Марина поняла прекрасно, с кем именно не желал Анатоль встреч Леночки, но промолчала). Моцион можно сделать и в саду особняка. Пусть сад небольшой, но вполне для этих целей подойдет. А вот знакомство Леночки с Матвеем Сергеевичем следует немедля прекратить! Он ей совершенно посторонний человек, негоже их дочери пока принимать визиты, мала еще. Кроме того, Анатоль очень зол на старика, что тот открыл чужую тайну, и пока не желает видеть его в собственном доме под предлогом запрета визитов в пост.
И наконец — сама Марина. Срок уже почти подходит к концу, осталось-то всего три месяца до разрешения. Значит, Марине следует уделять своему здоровью пристальное внимание, они ведь хотят, чтобы на свет появился здоровый и крепкий наследник, и да сами роды чтоб прошли без осложнений. Потому его супруге стоит забыть о своих прогулках и визитах, тем паче, Жюли в деревне, а остальных знакомых можно принять и у себя коротким визитом. Что касается церкви, то Анатоль открыл в доме молельную, и Марина можно спокойно творить молитвы в ней, а вот на Рождественскую службу они поедут в Аничков дворец. Их на службе, а также на последующем празднике желает видеть императорская чета.
Марина же только кивала в ответ на все его реплики и предложения и произносила «Ainsi soit-il [456] », прижимая к себе задремавшую в пути дочь. Ныне он снова видел ту, прежнюю жену, что была с ним рядом последние годы, до возвращения князя Загорского — послушная, тихая, вежливая, и Анатоль только радовался, что все идет так, как он хотел, что теперь все снова будет как прежде. Да, кто-то может решить, что он всячески ограждает Марину от всего внешнего мира, и от князя Загорского в том числе, но береженого Бог бережет. Пусть лучше будет все, как есть.
456
Так тому и быть (фр.)
— Самое мое горячее желание, — говорил Анатоль, целуя Марине пальцы. — Чтобы в нашей семье снова установился мир и покой. Чтобы мы как прежде жили ладно и счастливо. Мы ведь были ранее так счастливы, n'est-ce pas? Прошу тебя пойди мне навстречу, стань прежней моей супругой — нежной, послушной, ласковой. Я более ничего прошу, я буду доволен и этим.
И Марина уступила его требованиям полностью. Бонна была уволена, несмотря на слезы Леночки, что не желала расставаться с француженкой, дом на Фонтанке почти закрылся для светских визитов, а сама Марина перестала выезжать даже в церковь и парк, совершая частые прогулки с
дочерью в пределах домашнего сада. На нее впервые за последние месяцы сошли покой и умиротворение. Почти все свое свободное время Марина проводила с дочерью, радуясь этой невольной свободе побыть с собственным ребенком, ведь ранее у нее на это оставалось так мало часов. Они вместе играли в домик и куклы, вместе постигали основы рукоделия — Леночка пожелала научиться самой шить куколок, и ей в этом не смогли отказать.Кроме этого, Марина постепенно готовила приданое для малыша, что должен был появиться уже в начале следующего года. Она перебирала рубашечки и пеленки, что остались после дочери, откладывая в сторону то, что требовало починки или просто другой отделки, а также шила новое, вышивая на полотне легкие узоры нежно-голубого или синего цвета. Ведь она прекрасно помнила, что Зорчиха предрекла ей рождение сына, а шептунья никогда не ошибалась.
Да и сама Марина каким-то шестым чувством ощущала, что носит под сердцем мальчика. Вечерами, перед тем, как провалиться в глубокий сон, она поглаживала свой живот, ощущая пальцами легкие движения внутри и умиротворенно улыбалась. Ей с некоторых пор так сильно хотелось прижать к себе это маленькое тельце, коснуться губами легкого пушка волос на голове младенца, прижать к себе. Леночка уже была большая и часто отбрыкивалась от материнской нежности, уже вовсю отстаивая свою независимость, а вот младенчик будет еще долго искать ласку матери, будет полностью зависим от нее.
Временами, правда, на Марину накатывал какой-то странный липкий ужас перед будущим, перед предстоящими ей в скорости родами. Что, если что-то пойдет не так? Что если ее сон о собственной смерти был все же вещим? Что, если ей не суждено увидеть этого младенца, вырастить его самой, наблюдать за его отрочеством и юношеством? Иногда ей виделось в смерти избавление от тех мук, что выпало на ее долю в последнее время, и по малодушию она признавалась себе, что, быть может, это было бы благом для нее нынче, когда она столь многое потеряла. Но потом Марина смотрела на свою дочь, играющую или рисующую у ее ног на ковре, и одергивала себя. Леночка и этот нерожденный пока малыш — вот о ком ей надлежит думать, а о не себе. Вот кому отныне принадлежит ее жизнь. И она успокаивалась, улыбаясь дочери, нежно поглаживая живот, в котором ворочался неспокойный малыш.
Но говорить о том, что в доме Ворониных с этих пор все стало мирно и тихо, было нельзя. Катиш вовсе не желала мириться со своим ограничением свободы, ведь Марина более не выезжала даже в парк, а значит, и Катиш была обречена остаться в четырех стенах особняка на Фонтанке.
— Что мне здесь делать? — кричала она Марине в лицо, когда та отказала ей в выезде на прогулку, ссылаясь на распоряжение Анатоля. — Заняться чтением? Рукоделием? Или просто смотреть в окно?
— Pourquoi pas? [457] Достойные занятия для молодой девушки, — отвечала ей та тихо, не желая спорить с невесткой. А потом все же ввернула, разозленная криком невестки. — А не тайком видеться с кавалерами в парке. Вы ведь потому так сердиты? Что не имеете более возможности встречаться с кем-либо?
457
Почему бы и нет? (фр.)
Катиш прищурила глаза в ярости, сжала кулаки, и Марина невольно поразилась тому, насколько она похожа на своего брата. Так же обострились черты лица, что нос стал похож на клюв, словно Катиш превратилась на ее глазах в хищную птицу, так же яростно сверкали темные глаза.
— Это распоряжение вашего брата, Катиш, не мое. Ступайте к нему, ежели у вас есть возражения.
— О! Я ненавижу его, ненавижу! Скоро он не посмеет мне указывать! — выкрикнула Катиш и убежала в слезах из салона, заставив Марину задуматься над словами и поведением невестки. Судя по всему, она довольно серьезно была увлечена, и Марина даже представить себе боялась, как отреагирует на ее симпатию Анатоль, уже сосватавший в своих планах сестру за графа Строганова. Она вспомнила, как хотела поговорить с ним о том странном бароне, что видела подле Катиш и на балу, и в парке, но так и не осуществила задуманного из-за своего отъезда в Завидово. Необходимо срочно разузнать об этом бароне и, если потребуется, принять меры по поводу этой увлеченности, пока она не переросла в нечто большее. Таких страданий, что выпали на долю Марины, она не хотела никому, даже ненавидевшей ее невестке.