В тебе моя жизнь...

— Родная моя, — прошептала она еле слышно, но Агнешка ее услышала, потому как особым светом безграничной любви озарились ее глаза.

— Марыся моя… Ты нибы мне дачка была, что я так хотела от Янусика моего. Такая светлая, такая вирлавокая. Любила тебя больш усих моих дзеток нянченных, — тихим едва различимым шепотом проговорила нянечка с большим усилием. Было видно, что каждое слово дается ей с большим трудом. — Сыходжу, моя милая, сыходжу… Прыйшоу мой час, адыходзила я свае ужо. Абы не покину тебя, замолвлю словцо перад Господом нашим и Маткой Боской. Усе будзе у тебя добра! Слухаешь? Таму что я так хочу. Я хочу, каб ты была шчасливая, и буду нястомна прасиць аб том. Але ты не плач, не плач… Я любила твоих слез тады, не хочу их и цяпер!

— Хорошо, хорошо, — кивала Марина, а потом тихо спросила. — А что с Леночкой…?

— Не трэба, водзи ее сюды цяпер. Хай помниць мяне иншай — не такой страшнай, як сеньня. Жар бо мяне зусим вымотал… Помни, милая, помни — загляне сонца и у твае ваконца.

Агнешка устремила свой взор на Сергея, что стоял за спиной Марины, потом сделала знак, что хочет что-то ему сказать. Марина пропустила его к постели Агнешке и отстранилась, как бы ей не хотелось послушать того, о чем Загорскому сейчас так настойчиво шептала старушка в ухо. Затем он снова уступил место Марине, что не сдержалась и кинулась на слабую грудь своей нянечки, обхватила ее двумя руками, словно так она смогла удержать ее душу в этом теле. Рыдания сотрясали Марину, она хваталась руками за свою няньку, целовала ее морщинистые руки, умоляла не оставлять ее одну.

— Уведзи ее! Не могу больш! — прохрипела Агнешка, тихо роняя слезы на подушки, и Сергей обхватил Марину за плечи и оттащил от умирающей, а затем поднял на руки и вынес вон из комнаты. Суетящийся Игнат Федосьич, поджидающий их за дверью, повел Сергея в половину Марины, где ту уложили в постель и заставили выпить питье, приготовленное Зорчихой.

— Мак! — оттолкнула Марина чашку. — Не хочу спать! Не хочу!

Но Сергей заставил ее выпить питье до дна, а после прижал ее голову к своей груди и тихо укачивал в своих руках до тех пор, пока ее веки не опустились, и она не соскользнула в глубины сна. Он держал ее в своих объятиях еще долго, ловя каждый ее вздох, каждый стон невыплаканной боли с сомкнутых губ. Он отдал бы сейчас все, чтобы снять хотя бы часть той тяжести и горести, что ей придется пережить завтра поутру, ведь он доподлинно знал, что рассвет старой няньке Марины уже не суждено увидеть.

— Беражы яе. Одна она застанецца на усим белом свете. У яе маци свае клопаты, а сяброука яе таксама свае семью мае, не до Марыси ей. Не пакинь яе, абяцай мяне. Не могу сысци пакойна инакш, — просила его Агнешка хрипящим шепотом.

И он обещал ей. Несмотря на то, что их судьбы с Мариной давно разъединились, а их пути пошли в разные стороны и более никогда уже не пересекутся. Да и разве мог он отказать умирающей женщине, ведь она даже не знала, что он более не властен над собой, более не может быть подле Марины, раз обещался другой?

Сергей вспомнил вдруг, как Агнешка благословляла их с Мариной на крыльце в Киреевке, вспомнил, как улыбалась Марина, как они целовались прямо там, на виду у всей дворни имения Арсеньевых, под дождем из риса и пшена. Он перевел взгляд на Марину, спящую в его руках, отвел прядь волос с ее лица. Она выглядела сейчас совсем девочкой, когда сон смирил ее горе и боль, несмотря на большой живот, на который положила сейчас ладонь, словно защищая нерожденное дитя отчего-то. Сергей тоже положил ладонь ей на живот, чувствуя, как под его пальцами что-то зашевелилось, пришло в движение. Ему вдруг привиделось, что прошедших лет плена не было в его жизни, что он благополучно вернулся с Кавказа, и что они сейчас ждут их первенца, который и шевелится под его рукой.

Еле слышно скрипнула дверь, и в комнату ступила Зорчиха, вот так просто — без стука и позволения, но Сергей уже знал, что это была вовсе не простая крепостная, а потому ничего не сказал. Шептунья скользнула к постели, на которой он сидел, прислонившись к спинке кровати, держа Марину в объятиях.

— Спит, барыня, спит, — прошептала довольно Зорчиха, а потом перевела пристальный взгляд на Сергея, словно прицениваясь, осмотрела его. Затем настойчиво потянула его за рукав. — Уходить тебе надо. Чую, хозяин едет в Завидово, негоже ему видеть тебя здесь. За слуг не думай — они молчать будут, по сердцу им барыня, жалеют они ее. Уходи!

Сергей с явным сожалением переложил свою драгоценную ношу на подушки, накрыл другим концом покрывала. Марина вдруг во сне поймала его руку и прижалась к ней лицом, ткнувшись словно слепой котенок, и у него защемило сердце. Он склонился над ней, легко провел пальцами по ее лбу, скулам, носу, губам, запечатлевая ее образ в своем сердце. Такая нежная, такая безмятежная, такая прекрасная…

Это был последний раз, когда он смог вот так крепко прижимать ее к себе и целовать ее щеки и волосы, ее губы. Больше такого никогда не повторится в их жизни, ведь она супруга другого, да и он скоро пойдет под венец с другой женщиной.

— Иди же! — настойчиво проговорила Зорчиха и потянула его за рукав, а потом вдруг отпустила, словно обожглась об его руку. Это насторожило Сергея, и он в свою очередь схватил шептунью за шаль у нее на плечах.

— Марина говорила, ты будущее можешь видеть. Ты и сейчас видела?

Но Зорчиха лишь отвела глаза от его пронзительного взгляда и прошептала:

— Я вижу картинками, оборванными кусками. Не всегда удается узнать, что они сказать хотят мне. Иди же, барин, иди! Не доводи хозяина до греха! — она снова подтолкнула его к двери, но потом вдруг задержала. — Не ходи к дочери! И времени нет, да с хранцузской она. А та все барину расскажет. Не ходи! Уезжай сейчас же. Но помни, — она вдруг с силой сжала его кисть, заставляя взглянуть на себя. — Помни обо мне. Не забудь, когда время придет. Не забудь!

Сергей не стал уточнять, что Зорчиха хотела поведать ему этими странными словами, последний раз взглянул в сторону кровати, на которой спала Марина, и вышел вон. Зорчиха еще немного слушала, как затихают его шаги в глубине дома, а затем вернулась к постели, где склонилась над барыней, аккуратно отведя в сторону свечу, чтобы не капнуть на ту ненароком воском. Она все вглядывалась и вглядывалась в лежащую женщину, а потом покачала головой и провела пальцами по ее лбу.

— Бедная ты, бедная, барыня. И что ж Господь столько слез на твой век отвел? Но ничего — за твоими большими слезками покой я вижу, барыня. Покой…

Зорчиха отошла к постели к образам, еле слышно проговаривая слова, прочитала молитвы перед их ликом, крестясь неистово, прося у Всевышнего изменить свою волю, изменить судьбы, что открылись ей нынче, а после, так и не получив ответа, вышла из спальни, тихонько притворив дверь. Иногда ей становилось горше горького, что не вольна она менять участь человеческую. Зачем ей этот дар, когда она не может предупреждать смерти и болезни, а только является свидетелем их, знает заранее, кого понесут на кладбище следующим?

Уже отмеряли нить жизнь каждого, и скоро, совсем скоро некоторые нити будут безжалостно обрезаны…

Глава 55

Она шла по узкому, еле освещенному коридору, в котором еле опознала коридор для слуг их особняка на Фонтанке. Шла от черного входа, миновав несколько дверей в людские помещения и в кухню, затем спустилась по небольшой лестнице в пять ступенек в барскую половину, затворив по привычке за собой дверь. Она не любила сквозняков в холодное время года и всегда настаивала, чтобы все двери в доме были хорошо закрыты, не желая допустить сквозняка, холодящего ноги. Затем направилась свою половину, подсознательно ощущая, что именно там должен завершиться ее путь.