В тебе моя жизнь...

Анатоль почувствовал, что в комнате прохладно и присел, чтобы разжечь огонь в камине. Кроме этого, эта невольная передышка дала ему шанс собраться с мыслями, придумать, как начать разговор и как ему следует действовать с этой странной незнакомкой, в которую превратилась его жена в последние дни.

— Таня, к господину Арендту пошлите, — тихо проговорил он горничной, что тут же энергично закивала в ответ. — Пусть приедет, как только сможет.

Он взял кочергу, чтобы поворошить угли и снова разжечь огонь, но тут его взгляд зацепил обрывки писем, что не догорели до конца в камине. Ему были отчетливо видны окончания некоторых слов и предложений. Но только одно бросилось ему в глаза, отпечаталось в голове: «… лый, не могу более без тебя…». Но теперь эта фраза, судя по всему обращенная совсем к другому человеку, не к нему, не вызвала в Анатоле той слепящей ярости, что ранее, а только какую-то легкую тоску и острое сожаление. Даже свою боль Марина предпочла ныне разделить с Сергеем, не с ним, словно не видела в нем того, кто способен был помочь ей, снизить остроту ее боли.

Он подошел к жене, погладил ее по волосам, прижал ее голову к своему телу.

— Милая, что ты делаешь с собой? Зачем мучаешь так себя?

Марина подняла голову, посмотрела на него снизу вверх. Ее глаза горели каким-то странным лихорадочным блеском, а от их выражения Анатолю стало не по себе.

— О, Анатоль, — тихо прошептала Марина, и его сердце ухнуло в груди куда-то вниз от той боли, что прозвучала в нем. Он упал на колени рядом с ее креслом и прижал безвольную руку к своим губам, словно пытаясь своим прикосновением вдохнуть в нее радость жизни, которая ушла от жены вместе с потерянным ребенком. Она же только смотрела на его с высоты своего взгляда, не делая ни малейших попыток ни отнять руку, ни отстраниться от него, как делала это некогда.

— Тяжела расплата за грехи мои, — услышал Анатоль ее тихий шепот и вздрогнул. — Не могу снести ее. Грех мой тяжел перед лицом Господа, и тот карает меня за него.

— О чем ты говоришь? Какой грех? Какая расплата? Тебя ведь соборовали, разве не помнишь? — попытался убедить ее он. — Значит, грехи твои сняты с твоей души. Нет греха на тебе.

— Ты не понимаешь, я исповедовалась в своем грехе, да только не раскаялась в нем! — вдруг вспылила Марина, оттолкнула его от себя. Встала с кресла и принялась ходить по комнате кругами, сжимая виски пальцами, словно ее голову терзала боль. Рукава ее капота и подол при этом развивались за ее спиной будто парус. Анатоль с недоумением смотрел, как безропотная и безразличная до этого момента Марина наполняется гневом, а едва контролируемая ею истерика рвется наружу.

— Я никогда не раскаюсь в нем! Никогда! Потому как не считаю свои поступки грешными, противными Богу! Никогда не признаю их таковыми! Вот и карает меня Господь за это. Агнешка, мое дитя, мой отец… Это все мне в наказание!

Анатоль поднялся с пола одним легким движением и перехватил жену за плечи, останавливая ее бег по комнате. Она взглянула на него, и он поразился тому, что плескалось в глубине ее зеленых глаз. О Господи, как он мог ее оставить одну в эти дни! Он должен был увезти ее с собой в деревню, к дочери. Прав был Загорский тогда, в ресторации, когда убеждал Анатоля увезти Марину на отдых заграницу, говоря, что только один шаг отделяет ту от глубокого нервного срыва. Но он не поверил этому тогда, и теперь плоды его беспечности настигли его спустя несколько недель после того разговора.

— Милая, милая, — тихо проговорил Анатоль, пытаясь погладить ее по волосам, словно успокаивая нервную лошадь, что никак не хотела стоять в стойле спокойно, не брыкаясь. — Тише, тише… Успокойся, милая, успокойся!

— Ты не понимаешь! — вдруг выкрикнула Марина ему в лицо, причиняя ему острую боль своими словами. — Я виновата! Я не хотела этого ребенка вначале. Я не хотела его, слышишь? Я думала о том, как было бы хорошо, если бы его не было вовсе! Я так думала, понимаешь? И Господь отнял его у меня! Он отнял его у меня…

Анатоль крепко прижал к себе жену, несмотря на ее сопротивление, скрывая ее слезы, что вдруг прорвались, у себя на груди. Ее жестокие слова больно ранили его сердце, но он знал, что это не совсем правда. Быть может, так и было в начале. Но прошло время, и Марина с таким же нетерпением, как и он сам, ждала появления их дитя на свет Божий. Он прекрасно помнил, с каким удовольствием она готовила приданое для этого малыша, как клала его руку себе на живот, чтобы Анатоль ощутил слабые толчки, и смеялась счастливо, когда он улыбался удивленно и радостно. Он вспомнил, как Марина горько оплакивала их сына, когда ей сообщили, что дитя не выжило.

— Послушай меня, — проговорил он, гладя ее по волосам. — Нет твоей вины в том, что случилось, нет вины, поверь мне.

— Откуда тебе знать? — хотела вскинуться Марина, но муж не дал ей даже пошевелиться, крепко прижимая к своему телу. — Откуда тебе знать это? Я не хотела его, вот и сбылось мое желание!

Эта ее слепая убежденность в собственной вине за потерю ребенка, ее настрой нынешний заставили Анатоля сказать ей то, в чем он никогда не признался бы по собственной воле. Он понимал, что она сможет возненавидеть его за эти слова, но как по-иному изменить ее мнение о собственной вине в том, что случилось, он не знал.

— Я знаю это достоверно, — глухо ответил он. — Я тоже не хотел когда-то ребенка. Желал, чтобы его не было. Я представлял себе разные пути, как это могло произойти: твое падение, болезнь или что-то другое, — Марина вскинула голову при этих словах, но в этот раз Анатоль не стал ее задерживать, смело встретил ее взгляд. — Да, это правда. Я не хотел Элен. Я мечтал о том, чтобы ты скинула, не доносила до срока. Но этого не произошло, как видишь. И, слава Богу, что он не допустил этого. Потому как ныне не представляю своей жизни без нее, потому как полюбил ее, как собственное дитя. Так что не вини себя, мой ангел, в том, что случилось. Быть может, это за мой грех расплата была.

Марина вырвалась из его объятий, и Анатоль отпустил ее, понимая, что сейчас лучше не удерживать ее подле себя. Она сначала отошла к окну и долго смотрела на пустынную темную улицу, обхватив себя за плечи. Анатоль едва услышал ее, когда наконец заговорила, настолько тих был ее голос:

— Ты думаешь, что нет моей вины в горе, постигшем нас?

— Нет, мой ангел. Никто не виноват в том, что произошло. Такова воля Господня, — ответил ей Анатоль.

— А мой отец? А Агнешка? — настаивала Марина.

— Про потерю твоей няни думай лучше, что Господь оставил тебе Элен, ведь это ее жизнь была спасена Агнешкой. А что касается твоего отца, — Анатоль взглянул на лик Господа, что укоризненно смотрел на него с образов, освещенных тусклой лампадкой. Разве ложь во спасение — не благо? — Это был всего лишь небольшой приступ подагры, моя милая. Как обычно. Просто переохладился, вестимо, на охоте, ты ведь знаешь, Александр Васильевич так любит ее. Подержит ноги в тепле, диета лечебная, тем паче, скоро Пост, и поправит он свое здравие. Вот увидишь, мой ангел, все образуется.

Он медленно приблизился к ней, положил ей руку на плечо. Хотел прижать к себе, но Марина опередила его — вдруг развернулась и прильнула к его груди, словно ища утешение в его руках, в его объятиях. Анатоль сначала опешил от неожиданности, а потом прижал ее к своему телу, так крепко, что немного заболели руки, пряча свое лицо в ее волосах.

— Я осталась одна, — прошептала Марина в его плечо. — Совершенно одна. Ранее рядом всегда была Агнешка, которой я могла открыть все. Теперь же ее нет, она ушла… и я одна… Мне так одиноко… так одиноко.