В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III

— В этом можно не сомневаться. Теперь все дело в том, сумеет ли Мария направить энергию новоиспеченной королевы в нужное русло.

— А также в том, сколько лет Екатерина Павловна пробудет на вюртембергском престоле. Это, по-моему, сейчас единственно важный вопрос.

— Вы правы, коллега, но, к сожалению, тут наши возможности все-таки ограничены. Мы же не можем доставить в Вюртемберг позапрошлого века современное диагностическое оборудование…

— Почему не можем? Это вполне реально.

— Технически — да, согласен. Но как все это объяснить окружающим, не скомпрометировав Марию?

— А если направить туда хорошего специалиста?

— Это мы, безусловно, сделаем, нужно только хорошенько разработать легенду и подготовить человека. Но даже самый талантливый врач все-таки не заменит современное диагностическое оборудование.

— Это верно. Кстати, почему не направили такого специалиста к свекру Екатерины Павловны? Его вполне можно было бы спасти: диагноз был ясен, как день.

— А смысл? Еще несколько лет на троне сидел бы монарх, абсолютно не желающий каких-либо перемен и способный только пыжиться от гордости, что стал королем, да еще вторым в династии, а не ее основателем. Нет, короля Фридриха никто спасать не собирался — он свое прожил и ничем не заслужил продления отпущенного срока.

— И напоследок пролил свет на таинственные отравления в семье российских монархов. Интересно было бы узнать, какой яд он приобрел у маркитана, и как распорядилась им и своими познаниями в химии Мария Федоровна.

— Как распорядилась, мы примерно знаем. Взять хотя бы смерть императора Павла — она теперь вполне объяснима. И главное — император Александр совершенно не виновен в отцеубийстве.

— Интересный поворот сюжета. Как если бы Гамлет вдруг узнал, что его отца отравила сама королева Гертруда, а все обставила так, словно убийцей был ее второй муж, брат короля?

— Это была бы совершенно другая пьеса. Не думаю, что Гамлет стал бы мстить своей матери. Скорее, отдалился бы от нее на максимально возможное расстояние.

— Что, кстати, сделал и Александр. Не зря же его Пушкин в одном из стихотворений назвал „кочующим деспотом“.

— Кочующий — да, конечно. А вот деспот… Боюсь, что солнце нашей поэзии несколько преувеличил, точнее, выдал свое желаемое за императорское действительное.

— Ну, это дела российские, а нам предстоит заниматься делами совсем иного государства. Если удастся осуществить план Марии, потомки сильно удивятся.

— Если дадут себе труд сохранить все это. Но вы правы: в девятнадцатом веке это должно произвести сенсацию. Вюртемберг окажется впереди остальной Европы лет на сто, а то и на все двести.

— Жаль, право, что Екатерина Павловна так и не смогла стать российской монархиней. Вся история могла бы пойти по другому…

— Коллега, дорогой коллега, у истории нет сослагательного наклонения. И вы, кстати, могли убедиться: какие бы усилия мы ни прилагали, нам так и не удается изменить ее основной ход. Так, мелкие детали, оттенки, но результат от этого — практически нулевой.

— К сожалению.

— Кто знает… Если бы мы смогли предотвратить смерть принца Ольденбургского, а императору Александру удалось бы не только провозгласить, но и сделать его своим наследником, замечательная российская аристократия могла бы поднять бунт совершенно по другому поводу. И восстание декабристов состоялось бы лет на десять раньше…

— С тем же результатом.

— Скорее всего. Виновных — в Сибирь, на трон — Николая, как природного и законного наследника. Не было бы только подвига жен декабристов, просто потому, что большинство из них просто не успело бы жениться.

— Действительно, историю изменить практически невозможно. Ее можно только чуть-чуть откорректировать.

— Чем мы, собственно, и занимаемся, уважаемый коллега…»

— Ваше величество… Ваше королевское величество…

Екатерина Павловна медленно возвращалась к реальной действительности, словно всплывала со дна глубокого темного омута. Она слышала, как кто-то обращается то ли к королю, то ли к королеве, но не было сил открыть глаза. Возможно, ее свекровь пришла навестить умирающего мужа. Нужно достойно ее приветствовать… но ах, боже мой, как это трудно — открыть глаза. Просто — открыть глаза.

— Очнитесь, ваше королевское величество. Все кончено.

Что кончено? О чем твердит этот знакомый голос? Странно, твердит по-русски, а она это только сейчас поняла. Конечно, ее зовет Мария. Но почему она так странно к ней обращается?

С огромным трудом Екатерина Павловна подняла веки. Она лежала в собственной постели, дневной свет загораживали бархатные портьеры, а возле нее действительно находилась Мария. Так это не сон? Но отчего так болит все тело?

— Что со мной, Мари? — спросила еле слышно Екатерина Павловна.

— У вас родилась прелестная дочурка, ваше величество! И вот уже час, как я пытаюсь привести вас в чувство.

— Почему вы так странно ко мне обращаетесь, Мари?

Мария ответила не сразу, она отошла в сторону и вернулась с белоснежным свертком на руках.

— Потому, что вы — королева, мадам. Супруга короля и мать вот этой очаровательной малютки-принцессы.

— А… его величество король? Что с ним?

— Его величество король Фридрих скончался сегодня ночью. А его величество король Вильгельм, ваш супруг, принимает присягу подданных в тронном зале.

— Уже… — прошептала Екатерина Павловна. — Так значит, я — королева?

— Да, ваше величество. Народ ликует: его любимая наследная принцесса, едва став королевой, произвела на свет дитя. Это считается счастливым предзнаменованием для всей страны. Угодно вам взглянуть на дочь?

— Ах, да, конечно, — спохватилась Екатерина Павловна. — Дайте мне ее.

Среди кружевных оборок личико новорожденной было еле различимо. Девочка спокойно спала и не почувствовала, как оказалась на руках у матери.