В тени двух богов

Неожиданно с улицы, отгороженной от собеседников занавесями паланкина, послышался невнятный шум, громкий говор, а затем и крик.

– Что такое? – удивился Цейоний.

Он откинул полог, и Марк увидал толпу возбужденных людей, окружившую их носилки со всех сторон. Люди орали во всю глотку и яростно размахивали руками. По виду туник можно было определить, что большинство из них являлись вольноотпущенниками, но встречались и рабы с ошейниками как у животных, на которых стояла привычная надпись: «Держи меня, пока я не убежал». Сам Марк на своих рабов таких ошейников или табличек не вешал. Вот и Антиох, шедший рядом с носилками, выглядел как городской простолюдин, только шерсть его туники была грубее.

Сейчас, в этой непонятной сумятице, Антиох приблизился к паланкину и закрыл его широкой спиной от напиравшей озверелой толпы.

– Что им нужно? – спросил удивленный Марк у Коммода.

– Не знаю, – ответил консул, опуская ноги вниз и вставая с носилок. – Не беспокойся ни о чем, ты, слава богам, под моей защитой!

Но толпа напирала сильнее. Они яростно кричали, толкали ликторов и носильщиков, теснили их ближе к паланкину. Марк никогда еще не видел столько ненависти на лицах, столько ярости, никогда не видел таких безумных глаз, словно этих людей чем-то опоили или злые колдуны лишили их разума.

– Хлеба, хлеба! – неистово кричала толпа.

– Они требуют хлеба, – удрученно заметил Цейоний. – Но ведь мы уже провели раздачу в прошлом месяце, всем выдали по спискам и никаких жалоб не поступало. Клянусь Юпитером!

Один, наиболее энергичный и свирепый из протестующих, человек невысокого роста, но плотный и сильный, почти приблизился к носилкам. Он, как и все громко кричит, требует хлеба, но Марк обращает внимание на его угрюмое, сосредоточенное лицо, на угрожающие жесты. С такими лицами не просят хлеба, с такими лицами замышляют нечто ужасное.

Марк хочет предупредить Цейония об опасности, окрикнуть, дернуть за тогу, но слова застревают в горле. «Неужели какой-то негодяй, – в смятении думает он, – этот подлый пролетарий угрожает Цейонию? Разве римский плебс настолько обнаглел, что среди белого дня нападает на высшего магистрата Рима? Такое нельзя допустить. Это невозможно!»

От вспыхнувшего внутри него гнева и ярости он теряет над собой контроль и импульсивно выскакивает на дорогу: он покажет этому наглецу, проучит его так, чтобы тот запомнил на всю жизнь! Он, Марк, недавно спасовал в амфитеатре Флавиев перед Фуском и проявил нерешительность, но теперь-то уже нет, сейчас он точно отыграется.

Уже выскочив, Марк услышал предостерегающий крик Антиоха: «Осторожно, господин!», но не успел ничего предпринять, ибо нападавший, выхватив короткий нож, занес руку для удара в грудь стоящему впереди Цейонию. Однако Антиох навалился на него всем телом, подставляясь под режущие взмахи ножа и болезненно вскрикивал, стонал, но не отпускал убийцу из своих объятий.

Все это происходит в одно мгновение, как кажется, Марку. Вот они лежали с Коммодом в паланкине, спокойно и учтиво беседовали и вдруг – нападение, убийца, кровь. «Наш мир стремителен, а время быстротечно», – проносятся в голове у юноши поучения Диогнета.

Неизвестно откуда, но в руках Коммода оказался короткий воинский меч-гладиус и он, оттолкнув умирающего Антиоха в сторону, почти без замаха, резко и быстро отсек руку нападавшего с окровавленным ножом. Мужчина захрипел от боли, повалился на тротуар прямо у ног консула, а большая толпа еще минуту назад беснующаяся вокруг них, горланящая, грозящая нападением, в мгновение ока растворилась на городских улицах. Словно волны яростного океана, вдруг рассеялись после шторма, успокоенные могучим Посейдоном.

И снова вокруг мирная городская суета, будто ничего и не было, словно улицы Рима охватило наваждение, ниспосланное злыми богами, а затем ими же уничтоженное.

Тем временем Цейоний присел у истекающего кровью убийцы. Его смуглая кожа уже побледнела, он с трудом дышал. Рядом с обрубком правой руки набежала большая лужа крови. Марк подошел ближе, стараясь случайно не наступить в нее и не испачкаться.

– Кто тебя послал? – потребовал ответа Цейоний. Теперь он уже не выглядел ленивым увальнем, беззаботным гулякой, эпикурейцем, случайно попавшим в кресло курульного магистра. Это был собранный, властный мужчина, настоящий римлянин, воспитанный в суровых римских традициях. – Говори, кто послал, и тогда я не прикажу кинуть твой труп голодным собакам! Его сожгут на погребальном костре, а пепел развеют над морем.

– Это, – убийца облизывал пересохшие губы, – это Фуск заплатил мне.

– Фуск? – переспросил Цейоний. – Один Фуск. Больше никто?

– Он один, – пробормотал наемник, теряющий сознание.

Сомнений быть не могло, честолюбивый внук сенатора Сервиана, так хорошо изучивший гороскоп императора Адриана, устранял препятствия на своем пути, в данном случае Коммода. По Риму уже давно ползли слухи о необъяснимой благосклонности Адриана к Цейонию, поговаривали, что именно его цезарь сделает своим наследником, отодвинув от власти Сервиана и его внука Фуска.

Они отошли в сторону.

– Бросьте этого негодяя с Тарпейской скалы! – распорядился Цейоний, лицо которого разгладилось и опять приняло безмятежный вид. – Продолжим наш путь, дорогой Марк. О Фуске и о его делах я подумаю на досуге, а пока мы с тобой поговорим о Марциале.

В доме Цейония их встретила прохладная тишина, журчание фонтана в перистиле, неразговорчивые, вышколенные рабы. Цейоний упомянул, что это заслуга его жены Авидии. Именно она держала в своих руках весь дом, за что он, Цейоний, был ей очень благодарен.

Как и предполагал Марк, он не встретил свою невесту Фабию. Зато консул и будущий родственник познакомил его с философом-стоиком Апполонием из Халкедона. Человек этот, будучи щуплым и низкорослым, на первый взгляд совершенно невзрачным, на самом деле, обладал непомерными амбициями и огромным самомнением. Правда, у Марка сложилось впечатление, что эти черты можно было найти у всех мало-мальски известных философов.

Они расположились в таблинуме 50 .

50

Кабинет хозяина в римском доме.

Как и все греки, Аполлоний носил бороду, длинную и неухоженную. Еще на нем была грязная туника из обветшавшей материи. От нее скверно пахло, но философ не менял одежду. Заметив, что Марк старается к нему не приближаться, Аполлоний саркастически улыбнулся и обратил внимание молодого патриция на то, что внешние свойства вещей не всегда составляют их суть. Например, запах – явление временное, он улетучивается, если тунику вовремя стирать.

– Однако, – возразил Марк, – Сенека писал, что философия требует умеренности, но умеренность не должна быть неопрятной.