В тени горностаевой мантии

Она снова потянулась так, что хрустнули косточки и почувствовала желание вызвать еще раз безотказного фаворита. Сердито подумала: «Зачем сразу ушел?..». Затем убрала медальон и уже раздраженно дернула за сонетку, призывающую далеким звоном Александра Васильчикова к «службе».

3

Императрица не показывала вида, но ее все больше тревожил размах «бунта», полыхавшего в центре России. При этом среди придворных находились и такие, кто старательно подогревал ее страхи. Никита Иванович втайне радовался, видя растерянность Екатерины. Ведь чем сильнее становился Пугачев, тем больше возрастала и его роль как главного советника. А то его положение в связи с совершеннолетием наследника как-то пошатнулось. Он уже не являлся воспитателем Павла. Правда, пользуясь охлаждением императрицы к Орловым, ее страхами перед «маркизом», он во многом сумел восстановить свое значение… Но заботы снова умножились. И когда в столицу, без ведома Панина, прибыл одноглазый генерал-поручик, старый вельможа зело обеспокоился.

Потемкин, провоевавший волонтером-полковником всю кампанию турецкой войны сначала под знаменами генерал-аншефа князя Голицына, а потом в армии генерал-фельдмаршала графа Румянцева, весьма отличился в сражениях, был пожалован в генерал-майоры и награжден орденом Святой Анны и Святого Георгия третьей степени. Затем, после переговоров о мире в Фокшанах, стал генерал-поручиком. А в 1773, участвуя в поражении Османа-паши под Силистрией, овладел его лагерем, но… был обойден наградами. Командующий войсками генерал-фельдмаршал Румянцев решил, что и так уж слишком резво шагает сей генерал из волонтеров… Оскорбленный таким невниманием Потемкин, получив вызов из столицы, решил тут же ехать. Пользуясь правом камергера, он думал побывать во дворце и выяснить у самой императрицы коренной повод такой немилости.

Ехал генерал долго. Задерживали не столько небольшой обоз и не морозы. В утепленной кибитке с печкою, которую топил он сам, ехала с ним юная смуглая красавица-цыганка, едва лепечущая на ломаном русском языке. Еще в Валахии приметил он ее у одного грека и выкупил прекрасную невольницу. Бажена, как звали цыганку, оказалась столь страстной, что в первую же ночь огромный русский генерал буквально потерял голову. Но девушка была еще капризной и своенравной. Она до тонкостей знала науку любви. Так, когда в следующий раз ее одноглазый хозяин снова потянулся к ней за лаской, Бажена встретила его без всякой радости. И лишь дорогой перстень с парой бриллиантовых серег сумели растопить холод встречи. Цыганская наложница и далее так умело управляла страстями своего господина, что он готов был на любые сумасбродства ради ее объятий.

Потемкин всюду возил ее за собой в обозе, приставив для охраны самых расторопных солдат. Но ему донесли, что и Бажена убедилась в их расторопности и делит свое ложе не с ним одним. Что в дни службы его с успехом замещают бравые телохранители. Взбешенный, прискакал он к ее шатру с намерением тут же зарубить неверную саблей, но… сменил караульщиков и приставил к девке преданных ему стариков из инвалидной команды. Взял он Бажену с собою и в Петербург.

Миновав заставы, Потемкин не поехал к себе в Конную слободу, а завернул к сестре Марии, бывшей замужем за Николаем Борисовичем Самойловым. С ними он договорился о том, что временно поселит девку у них. Заодно привез подарки и передал приветы им от сына, успешно воевавшего в армии Румянцева.

Двор с самых зимних праздников обретался в Царском Селе. Но изобиженный тем, что его так долго обходили наградами за военные успехи, Потемкин не спешил припасть к ногам повелительницы. Тем не менее, на вечернем рауте осведомленный Никита Иванович Панин уже шептался с Анной Нарышкиной:

— Пошто ее величество одноглазого-то от Силистрии оторвала?

Статс-дама клялась и божилась, что ведом не ведает. Но у Никиты Ивановича глаза и уши во дворце были не одни. В тот же вечер ему донесли, что обе бабы: Никитична с Брюсшей, запершись с императрицей, об чем-то долго собеседовали, после чего позвали Протасову и еще говорили, а, удалившись, переглядывались да перемигивались и посмеивались, молча. А ее императорское величество не изволила и звонить в звоночек, приглашать к себе Александра Васильевича на ночь… «Эва, — понял старый дипломат, — видать, опять смена караулу-то пришла. Ну, баба, ну… и куды в её… токо лезет? Жаль мальчика, жаль… Господин генерал хоть и одноглаз, да за ним присмотр в четыре ока потребуется…».

4

В кабинете императрицы, запершись от всех, сидели три женщины: Ее императорское величество государыня Екатерина II Великая и две ее статс-дамы — графиня Брюс и Нарышкина.

— Да ты не верь, не верь, Катиша, это я тебе говорю, чего люди-то не наболтают. Подумаешь, племянницу уёб. Сие дело такое, сама понимаешь, кто с ими с племянницами ныне-то не путается?.. — Сыпала словами, как горохом, Прасковья Брюс. — И об летах его не думай. Знамо, — не юнец. Чай, уж четвертый десяток… Да-к, старый конь борозды не спортит… — Она хохотнула, зорко глядя на Екатерину. — Ай, новой не проложит? А на что она, нова-то, коли та, что есть, наезжена, мягка да удобна… Да ты не сомневайся, матушка, вот хоть Анна Никитична тебе скажет…

Императрица перевела глаза на Нарышкину. Та, в отличие от подруги, говорила степенно, тщательно скрывая блеск своих крысиных глазок:

— Прасковья правду говорит, ваше величество. Григорий Александрович романтически в вас влюблен. Я вот, извольте взглянуть, чего достала… — Она вынула из-за корсажа сложенную бумажку. — Задорого купила у камердинера его. Такой бессовестный мужик попался, за так ни за что не отдавал. Но вы же знаете, что для вас, государыня-матушка, мы ничего не жалеем. В надежде на благодарность живем. — Она помолчала малое время, прижимая бумажку к груди.

— Ладно, ладно, я сначала должна посмотреть, стоит ли этот бумажка, чтобы за нее payer un prix 'elev'e. [94]

— И не сомневайтесь, ваше величество, сие есть вирши любовные, писанные по-французски. Его собственная рука… Эва:

Как скоро я тебя увидел, я мыслю только о тебе одной.Твои прекрасны очи мя пленили и жажду я сказать вам о любви моей… [95]

94

Заплатить дорогую цену (фр.).

95

Эту песню приводит в своих записках Ш. Массон. В переводе на русский язык она выглядит так: «Как скоро я тебя увидел, я мыслю только о тебе одной. Твои прекрасные глаза меня пленили, и я трепещу от желания сказать о своей любви. Любовь покоряет все сердца и вместе с цветами заковывает их в одни и те же цепи. Боже! Какая мука любить ту, которой я не смею об этом сказать, ту, которая никогда не сможет быть моей! Жестокое небо! Зачем ты создало ее столь прекрасной? Зачем ты создало ее столь великой? Зачем желаешь ты, чтобы ее, одну ее я мог любить? Ее священное имя никогда не сойдет с моих уст, ее прелестный образ никогда не изгладится из моего сердца!» и т. д. // См. Ш. Массон. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. М. Новое литературное обозрение. 1996. С. 68.

— Перестань, Анна, ты только портишь, а читать я и сама умею. Лучше посвети-ка поближе. — Императрица читала чуть прищурившись, и постепенно краска заливала ее щеки и шею.

Нарышкина стрельнула глазами на товарку, та мигнула обоими глазами и чуть заметно кивнула. Екатерина окончила читать, сложила листок и некоторое время молчала.

— Ну что, Катиш?.. — Брюсша подалась вперед. — Стоит дело затрат наших?

— Коли правда все, то… — Государыня повернулась к туалетному столику, где стояла кованая шкатулка с бриллиантами, сняла с пояска ключик и открыла крышку. В отделениях лежали строго рассортированные по размерам ограненные камни.

Фрейлины заохали…

— Вот, выберите себе сами… по камешку.

Как два коршуна на добычу, кинулись обе бабы к ларцу…

— По камешку, я сказала… И потом, я хотела бы знайт его жизнь побольше. Про его p'ere de famille. [96]

Она протянула руку, женщины послушно положили выбранные камни на ее ладонь. Екатерина внимательно осмотрела, заменила один, потом вернула оба алчным статс-дамам и заперла шкатулку. Дамы переглянулись. Прасковья подтолкнула локтем Нарышкину.

96

Отца семейства (фр.).

— Давай, Анна…

Та вздохнула.

— Матушка-государыня, по этой части у тебя наперсница особая есть. Она и в геральдии все ходы-выходы знает… Мы вот, не спросясь тебя, ей такой урок заладили — все про сей предмет вызнать, мало ли понадобится. Призови ее, пусть поведает…

Сначала Екатерина рассердилась на самовольство:

— Разве я просила?

Но пока Прасковья Брюс тараторила, оправдываясь, подумала, что, пожалуй, то и лучше, что не сама она велела сведения собирать. Меньше болтать будут, коли не выйдет дело…