В тени монастыря

На чертог опустилась тень. Светильники не потухли, но вокруг каждого из них сгустилась тьма, как будто вдавливающая свет обратно в источник. Эредар встал. Крем и фрукты опали с его одежд, не оставив и следа. Его лицо, обычно веселое, ехидное или глумливое, было спокойно, лишь глаза блестели голубой яростью. У Амалькирии замерло сердце. Эредар был весельчаком, бабником и пьяницей - и самым большим знатоком темных искусств в Эйнхораммельде, да и на всем Сегае. Его язвительные замечания нередко перерастали в знатные перебранки, и даже потасовки, но никто и никогда не пытался по-настоящему его унизить. Губы джена беззвучно двигались - он явно колдовал, хотя и без видимых последствий. Амалькирия вновь попыталась связать его, но с ужасом обнаружила, что не может вспомнить нужных слов. Это было так странно и пугающе - будто вдруг обнаружить, что река, которая всегда текла за окном, неожиданно исчезла, и во всей округе теперь не сыскать воды, чтобы напиться. Она попробовала снова - и с тем же результатом. Она могла лишь открывать и закрывать рот.

Губы Эредара растянулись в улыбке:

– Я так не думаю. Ты сковала меня - а я сковал твою силу. Отныне ты сможешь колдовать лишь тогда, когда тебе грозит смертельная опасность. А убивать невесту своего брата я все-таки не буду. Вынужден покинуть вас, - вновь нацепив свою шутовскую ухмылку, обратился Эредар к гостям, - где у вас тут комната для мальчиков?

На этом праздник закончился. Таоден и другие чародеи пробовали снять заклятье Эредара - без особой, впрочем, надежды на успех, ибо ему и впрямь не было равных в темном колдовстве. На самого Эредара надежды не было: как объяснил Амалькирии ее расстроенный жених, брат вряд ли простит Амалькирию раньше, чем через полсотни лет. Взбешенная и бессильная, Амалькирия покинула дворец Таодена той же ночью, и отправилась в родные южные края, подальше от Эйнхораммельда - в чем была, в свадебных шелках и алмазной диадеме, верхом на своей знаменитой крылатой львице.

Юг в те времена был куда опаснее севера, и на первой же ночевке Амалькирию подстерегли разбойники, возжелавшие ее молодости и богатств. Лишь только джана почувствовала опасность, ее сила освободилась - и от разбойников остались только сапоги. Так опасные приключения стали для Амалькирии единственным ключом к ее силам, и с тех пор она искала лагеря разбойников и логова чудовищ, заходя в них без страха, лишь с предвкушением. Ударивший меня по правой щеке да лишится руки,– так говорила Амалькирия, и вскоре стала почитаема народами Сегая как джана Справедливости, защищающая простой люд. Она поселилась в храме, воздвигнутом для нее благодарными людьми, и всегда приходила на помощь тем, кто в ней нуждался. Когда весть об этом достигла Эйнхораммельда, Эредар, сменив личину, явился в Храм Амалькирии, и вместо взбалмошной дикарки, распугивающей людей своей яростью, увидел повзрослевшую, мудрую деву в окружении почитателей и сподвижников. Дождавшись ночи, темный чародей освободил Амалькирию, и на следующий день Таоден вновь явился просить ее руки. На сей раз, они обручились, и с тех жили долго и счастливо, путешествуя по миру вдвоем: знаний и мудрость в нерушимом союзе с острой как лезвие бритвы, опасной и жесткой справедливостью.

Глава 14. Каркальщик

Ухо, как и обещала матушка Алтемья, прошло скоро, и у Ярина осталось еще целых два дня отпуска, которые он потратил на еще одну поездку в Железный лес. Он спрашивал о лесной отшельнице в лавках - но, конечно же, напрасно, никто ничего не видел и не слышал. Он разыскал Дорна, которому Орейлия попросила передать письмо, и узнал от него, что он был у Орейлии трижды за лето, привез ей на телеге мыла, спичек, соли и всяких других припасов, как и обычно, а больше она ни о чем и не просила, так что обвинить его не в чем. Ярин повторно обшарил дом Орейлии в поисках какой-нибудь зацепки, но так ничего и не нашел - кроме, действительно, мыла, спичек и соли, Ярин специально заглянул в кладовую, и убедился, что Дорн не врал. Ничего нового. У парня не было малейшего представления, что нужно было делать в подобной ситуации. Возможно, вместо постижения глубин искусства Иллюзий, ему следовало бы как-то учится и практическим вещам? Впрочем, ни Тарп, ни умудренный годами Тух также не посоветовали ничего стоящего.

Через неделю Ярин вернулся на работу - как раз к поспевшей первой партии своих посудных шкафов. Встретили его тепло - после того, как Церковь поставила машины в план, а Ярину дала грамоту, рабочие окончательно убедились в полезности изобретенных им агрегатов. Мастер Елсей тоже успел воодушевиться идеей, но по другой причине: теперь ему незачем было думать о том, как организовывать производство и как продавать шкафы - все эти вопросы Церковь любезно взяла на себя, а он мог наслаждаться славой в виде ордена, приколотого к лацкану его пиджака. Увлеченно рассуждая об организации передового производства и возможном участии Ярина в конвенте чародеев-цеховиков, мастер самолично провел парня во двор, где ждали своей отправки в магазины готовые машины. Елсей был настолько погружен в свои светлые, радостные мечты о будущем, что не заметил вытянувшегося при виде посудомоечных шкафов лица Ярина.

Тому сразу не понравилось увиденное - слишком уж далеко воплощение было от идеи, и даже от собранного им прототипа. Парень наскоро осмотрел машины, заглянул внутрь... Механизмы выглядели идеально - Эжан всегда работал на совесть, не подкачал и в этот раз. Но вот все остальное... Шкафы были какими-то скособочившимися, слегка кривыми, как будто их делали "на глазок", не утруждая себя лишними расчетами и измерениями. Ни на одном из них не было ручек. Блестящие металлические предметы никогда не залеживались в цехе - их всегда воровали никсы, или же, как подозревал Ярин, гоблины, на цацки дочерям и женам или на украшение домов. Покрашены чудо-изобретения были в отталкивающий, грязно-коричневый цвет, и даже не верилось, что эта неопрятная вещь может хоть что-то сделать чистым и блестящим. На краске тут и там виднелись отпечатки пальцев, подтеки и засохшие капельки. Один из шкафов даже не стоял на полу ровно - будущему счастливому хозяину придется подкладывать под него доску. Ладно хоть, не очень толстую. Когда Ярин ткнул пальцем во второй шкаф, тот заскрипел и поддался, а у третьего не закрывалась до конца дверца - купившая колдовскую штучку хозяйка, действительно, не будет больше мыть посуду. Вместо этого она будет вытирать с пола протекшую из шкафа воду.

– Мастер, это что?
– нахмурившись, спросил Ярин.

– Твои посудные шкафы, конечно же!
– лучась от радости, ответил Елсей.

– Мои? Неужели я бы когда-нибудь мог бы сотворить нечто подобное?

– Ой, ну не надо кривляться, мы и без того знаем, что шкафы замечательные и ты...
– мастер Елсей, наконец, посмотрел на Ярина и осекся:

– Сынок, что-то не так? Ухо все еще болит?

Ярин, специально для Елсея, еще раз ткнул пальцем в один из шкафов, и тот вновь пришел в движение, издавая угрожающий скрежет.

– Ну... да, есть небольшие недоработки. Но они всегда бывают, - пробормотал мастер Елсей.

Это было чистой правдой - абсолютно все, что производилось в цехе, имело многочисленные "небольшие недоработки". Как и во всех других цехах Империи, за исключением, может быть, военных. И всем на это было наплевать.

Мастеру было наплевать, потому что он не занимался продажей мебели: его задачей было выполнять план, который раз в две недели привозил отец Пигидий. Именно его Елсей ожидал сейчас - Пигидий должен был забрать готовую мебель и привезти материалы, зарплаты рабочих и план на будущие две недели - что и в каком количестве следует произвести. Подобные планы развозились по всем цехам Империи и составлялись на строго научной основе: безоблачными ночами отцы церкви - и Пигидий в том числе - поднимались на чердаки, и, прильнув к высунутому из окошка телескопу, читали план в положении светил, фазах луны и положении созвездий, и затем дополняли его цитатами из "Звезд и Лун" отца Латаля и выступлений императора Галыка на Всеимперских соборах.

Ярину подобная наука казалась мистикой, но, так или иначе, планы были святой основой работы всех ремесленников Империи: им было необходимо произвести не меньше продукции, чем требовал план, а лучше - больше. Нарушителей периодически вызывали в управу для долгой и разнообразной брани. Дальше дело как правило не заходило, хотя бродили слухи, что при императоре Тарешьяке излишне ленивых распорядителей цехов ссылали или казнили.

Про кривые ножки и незакрывающиеся двери в плане не говорилось ни слова, поэтому мастера Елсея они не интересовали. Пигидию тоже было наплевать - ведь он покупал мебель не для себя, а всего лишь перевозил из цехов в лавки. Продавцы лавок также не обращали на небольшие недоработки внимания - что привезли, то привезли, да и потом, всю выручку они опять же сдавали Пигидию и получали твердый оклад, зависящий не от продажи товаров, а только от количества часов, проведенных в лавке. Парадоксально, но покупателям было тоже все равно. Вероятно, отец Пигидий в обращении с телескопом не проявлял должного тщания, потому что мебель, как и многое другое, была в Назимке дефицитом, и за ней приходилось буквально охотится. После нескольких недель поисков подходящих вещей в магазинах и многочасовой очереди, люди начинали смотреть на колченогие стулья совершенно другими глазами: ведь им досталось хоть что-то! Других вариантов все равно не было. В Латальграде иногда удавалось достать мебель из Щачина, или даже Нимца - но даже в столице подобный товар был редкостью, с еще большими очередями, растягивающимися уже не на часы, а на месяцы: потенциальных покупателей заносили в список и сообразно с ним распределяли дефицит. Знакомство или небольшой подарок распорядителю лавки позволял несколько улучшить свои позиции, поэтому те, кто подобных знакомств не имел, часто с удивлением обнаруживали, что с двадцать девятой позиции они за месяц передвинулись на тридцать четвертую.

Раньше Ярина все это не слишком волновало. Мебелью парень не интересовался - в его крохотную комнатушку все равно помещались только кровать, шкафчик да стул со столом. Он всегда делал свою работу как следует - по-другому он просто не умел - и до сих пор считал это вполне достаточным, чтобы не терзаться угрызениями совести. Да и потом, что он мог со всем этим поделать? Размышления Ярина были прерваны стуком копыт и шумом подъезжающего ко двору цеха фургона отца Пигидия: темно-серого, с тускло блестящим серебристым знаком культа Равенства на боку. С козел степенно сошел уже немолодой гоблин в серых, под стать фургону, форменных робах. Интересно было лицо отца Пигидия: невозмутимость и высокомерие типичного адепта Церкви постоянно сражалось в нем с природным гоблинским стремлением ухмыльнуться, набычиться или скорчить рожу. Пока что побеждало первое, и отец Педигий в маске холодного превосходства степенно сошел с козел, кивнул Елсею и неторопливо двинулся в сторону приготовленного товара.

Рабочие меж тем выгрузили из фургона материалы: доски, краску, стальные болванки и прочие детали, в том числе, несколько замков с блестящими латунными ключами, которые немедленно приковали к себе восхищенные взоры гоблинов. Отец Педигий пересчитывал мебель, и, конечно, не мог не задержаться у посудомоечных шкафов: так же, как и Ярин, он поскреб пальцем краску, открыл и закрыл дверцу... Вдруг, с громким щелчком, открытая дверца отвалилась от шкафа.

– Чудотво-о-орцы, - протянул Пигидий, мерзко растягивая гласные, и на его лице тот час же проступила презрительная, гадливая гримаса, - чароде-е-еи. Тьфу, а не чародеи! Понапридумывают всякой ерунды, а даже дверцы толком подвесить не могут. Лучше б вы побольше стульев да столов делали, план перевыполняли, а так только мозги людям пудрите со своим чудотворством. Все, что нужно, уже давно до вас придумано! Я с самого начала был против этих ваших посудомоечных шкафов - ведь ежу же понятно, что ничего хорошего из них не выйдет. Приятно видеть, что я был прав. Уверен, что сегодня ночью я не увижу ни одного посудомоечного шкафа в звездах. Ишь, распридумывались! Ваше дело - гвозди заколачивать, и не заклинаниями баловаться!