В тени славы предков
Шрифт:
Работали до самой темноты, загоняя себя и коней. Белава украдкой попросила зятя поговорить со Стрешей насчёт женитьбы, надежда, мол, на тебя только. Пока погода стояла, всё было недосуг. Случай представился вечером, когда чёрные тяжёлые тучи затянули небо и вдали стали видны серые полосы идущего ливня. Колот с шурином накрыли рогожей воз, в который складывали кули с обмолоченным зерном, сами под него забрались от набиравшей силы стихии.
Поднявшийся ветер метал по полю солому. В сторону леса бежали припозднившиеся мужики. Небо прорезала молния, не близко и не далеко грянул гром. Ливень зашуршал по ветвям деревьев, с шумом опрокинулся на землю, разом обдав прохладной свежестью. Стреша, выматерившись, посетовал, что и обмолачивать
— Хорошо, что не обложной дождь. Зарядит на три дня, а там и вовсе до овина вези! — перекрикивая шум ливня, ответил Колот.
Вскоре дождь потишел, и Лапа, перевалившись на бок, молвил:
— На зиму в ватагу куда-нибудь наймусь. Присмотришь за семьёй?
— Присмотрю, — ответил Стреша. — Что, не угомонишься никак?
— Княжья служба не светит, а мечу что без дела ржаветь?
— К Олегу иди. Он, по сказкам, бывших Святославовых кметей хорошо привечает, — посоветовал шурин.
— Прижмёт когда, уйду. Мелок Олег ещё против батьки своего покойного. Как у него там будет? А здесь вроде сыты пока. Ты сам-то жениться не собираешься? — неожиданно перевёл разговор Колот.
— Отстань, — резко оборвал его Стреша, но Колот не отставал:
— Для молодайки стар ты уже, как-никак тридцать годов уже через пару-тройку лет, а вдовицу какую-нибудь с дитёнком — как раз. После войны вдовиц-то много, только с ребёнком бери. Ежели вдова, да без детей, то, может, и вовсе в себе плод не может вынести.
Стреша привстал на локте:
— Слушай, Колот, хоть и родич ты мне, да воин бывалый, но ещё раз про женитьбу заговоришь — в зубы дам!
— Ой-ой! — съехидничал Лапа, но отстал, убоявшись не драки, а того, что шурин обидится, а ближе него друзей сейчас у Лапы не было.
Колот успел заготовить чурбаки для дров и теперь спешно разваливал секирой [50] их на полена, дабы успеть сложить дровницу, чтобы до зимы и до его ухода успели подсохнуть. Сябры посмеивались:
50
Секира — топор для рубки деревьев, брёвен, дров. Вопреки расхожему мнению, секира никогда не использовалась профессиональными воинами как боевое оружие.
— Что ж не дождался, пока сок с деревьев выйдет? Сырьём топить будешь в зиму!
Колот отмалчивался, а на досуге начищал бронь, подтачивал наконечники стрел. Сын Пестряй, если находился рядом, проходил мимо, едва глянув на отца. Помнится, Павша был другим, всё время крутился около дядьки, часто даже мешая, когда тот доставал оружие. Возможно, и к лучшему, что у Пестряя не воинский норов, — будет пахать землю, освоит ремесло, а может, станет купцом, зато, если Род даст, доживёт до старости. И всё же в глубине души Колот жалел, что сын, первенец, пошёл не в него.
Ехать в Вышгород или Киев, чтобы наняться к какому-нибудь купцу, Колоту не пришлось. Вычистив стаю, Лапа принялся за дрова. Намокшее полено чавкало под секирой, поддаваясь с трудом. Он не сразу заметил Блуда, наблюдавшего за ним из-за огорожи.
— Здрав будь, Колот! — поздоровался воевода. Лапа не сразу поверил своим глазам. Опустив долу секиру, нахмурясь, рассматривал пролезавшего через калитку в длинном платье Блуда.
— Что с Павшей? — догадался Колот.
— Павша службу несёт. С посольством его отправить к Оттону собираюсь, — ответил воевода и, вплотную приблизившись к Лапе, молвил:
— Я к тебе.
Друзья поднялись в верхний покой. Колот поставил в светец зажжённую от печных углей лучину. Чувство обиды от предложенного холопства осталось на дне души; было более любопытно, почему воевода сломал себя, придя к нему, и от этого любопытства было даже как-то радостно. Блуд снял вотол, положил
на лавку, сев на него.— Я клялся Перуном, что не буду помогать тебе, — серьёзные глаза воеводы твёрдо, не бегая, смотрели на Лапу, — но я христианин, и клятва моя была ложная. Я предлагаю тебе службу — в полюдье пойти.
— Не на Олега ли? — насторожился Колот. Что там между князьями происходит — с Осинок не видно. Может, деревский князь повозную дань отказывается давать, а значит, со своими соратниками столкнуться придётся в полюдье.
— Нет, к вятичам, — помотал головой Блуд. — Там, на Муромской стороне, в Залесье, что только не творится: купцы по Оке на Итиль [51] идут, так их грабят, местные княжата дани даже своему князю Старославу не дают. Славян там народы дикие окружают: мещеряки, меряне, мурома да мордва. При Ольге Святослав ходил туда ещё с Асмундом, кормильцем своим. Буртасов вроде на щит брали.
51
Итиль — 1) река Волга; 2) столица Хазарского каганата.
«Вот оно что! — про себя воскликнул Колот. — Люди тебе опытные да проверенные нужны в чужие земли идти, вот ты и пришёл ко мне». Вслух же спросил:
— Ярополк сколько дружины даёт? Триста-четыреста?
— Какой там! Сотню — ведь не на рать, а в полюдье идём.
— Ты мне поясни, Блуд, — Лапа пододвинул светец ближе к другу, чтобы лучше видеть его лицо, — князь вятский Старослав своих людей даст или сами с муромскими княжатами решать будем? Места там лихие, а один великий князь уже сходил на полюдье — по частям собирали. Я-то не боюсь, но голову свою дуром тоже сложить не хочу.
Блуд поморщился, как будто отведал кислятины: больно дотошен оказался старый друг, отвык при чине своём смердам что-то объяснять, но раз уж начал говорить, придётся заканчивать:
— С муромой у нас всегда сложно было. Старый Свенельд их обхаживал — через них в Булгар ходить можно. Даней не требовали, помощь оказывали, за это они лодейное и повозное не брали с нас, гостиные дворы для купцов ставили. Ярополк хочет восстановить связи да разобраться, что там происходит.
Воевода замолчал, ожидая ответа. Колот молчал, испытывая терпение друга. Полумрак покоя скрывал озорные огоньки в глазах, из уст готов был сорваться вопрос: «А если откажусь?» Но не таков был Колот Лапа, чтобы галиться [52] над старым другом, поэтому Блуд и пришёл к нему.
52
Галиться — глумиться, издеваться.
— Коня бы надо хорошего. Тот, на котором пашем, в бой не годится, — задумчиво сказал Лапа. — Что обещаешь за княжью службу?
Напряжённый, будто тетива лука, воевода с шумом выдохнул, едва не задув лучину и, впервые за сегодняшнюю встречу, улыбнулся.
Глава девятая
Снег серебром устлал уснувшие онемевшие поля, надел седые шапки на макушки деревьев, закутал в белые шубы. Утонувшие в снежном безмолвии вятские селения курились дымом, грея в бревенчатых домах с соломенными и крытыми дранью крышами заботных своих жителей, что сейчас жгут лучины, собираясь на беседы, чинят сбрую, тачают или шьют сапоги и поршни, плетут лапти, сидят у пряжи, кормят скотину. Собравшиеся на братчине мужики слушают сказ гусляра, ведущего по струнам умелой рукой. Всего год (и как быстро пролетел!), как Колот также с дружиной ловил збродней в днепровских лесах, и почти десять лет, как были здесь с князем Святославом. Столько всего произошло за эти годы, что происходящее кажется уже иной жизнью. Та жизнь ушла вместе с людьми, насыщавшими её, и живой Блуд уже тоже иной.