В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

Невольно нахлынули воспоминания об Артемии Ивановиче Загряжском и «сладком» периоде моей жизни. На обратном пути решил заглянуть на фабрику. В проходной горел свет. На стук в дверь вышел знакомый охранник. От него я узнал, что Загряжского недавно освободили. Он даже приходил и сказал, что возвращается к дочери в Ленинград. Меня это известие очень обрадовало. Особенно что в его случае справедливость, хотя это бывает не очень часто, все-таки восторжествовала.

Каникулы, как все хорошее и приятное в жизни, пронеслись очень быстро. Я возвратился во Львов к началу занятий, не воспользовавшись отгулами за работу в приемной комиссии. Жалко было тратить время на праздную, непривычную для меня жизнь.

Осень 1949 года запомнилась надолго. Прекрасный город бурлил. В числе многочисленных жертв националистических группировок оказались и известные, публичные деятели. В рабочем кабинете, ударом гуцульского топорика в голову, в октябре был зверски убит писатель Ярослав Галан [47] . Дом, в котором он проживал, находился недалеко от нашего общежития. Мимо него по улице Красногвардейской студенческие потоки ежедневно двигались в сторону института и обратно. Галан резко осуждал позицию Ватикана (за что был отлучен от церкви). Не меньше доставалось националистам. После сатирического памфлета «Плюю на папу» кровавый финал не заставил себя долго ждать. Однако похороны Галана превратились в многотысячное шествие его сторонников. Вспоминали также, что год назад в один из осенних дней на улице был убит популярный среди верующих протопресвитер Костельник [48] .

47

Галан Ярослав Александрович (1902–1949) – видный украинский писатель, публицист, общественный деятель, непримиримый борец с национализмом. Но религиозные люди воспринимали нападки Галана на униатскую и католическую церковь как святотатство. Он чем-то напоминал Салмана Рушди. В острой прозе Галана было немало правды – откровенного показа изнанки жестокой гражданской резни. 24 октября 1949 г. его убили два националиста, один из которых был студентом Львовского лесотехнического института.

48

Гавриил Федорович Костельник сыграл видную роль в переходе униатских приходов в православие (несмотря на неоднозначность этого процесса, он этим спас их от фактического уничтожения). Убит 20 сентября 1948 г. во Львове.

Атмосфера города была пропитана зловещими слухами и домыслами. Несмотря на все это, институтские будни шли как обычно. Программа второго курса дополнилась специальными предметами – клаузурой [49] и начертательной геометрией. Клаузура способствовала начальным навыкам для развития воображения, образного мышления, фантазии и композиционных способностей. Требовалось разработать простейший графический эскиз – идею небольшого объекта. К примеру, это мог быть садовый павильон, торговый киоск, беседка и даже общественный туалет. За три академических часа следовало изобразить свой замысел в трех масштабных измерениях – план, разрез, фасад. Творческий процесс завершался обсуждением достоинств и недостатков каждой клаузуры. Преподаватели ставили итоговую оценку. Все студенты очень любили это занятие и увлеченно творчески соперничали. Зато начертательную геометрию мы проходили в обстановке явной неприязни к «москалям»: эту дисциплину преподавал небезызвестный пан Кернякевич. Он был большим знатоком этого сложного предмета и автором нескольких учебников. Но от этого было не легче. Пан в оскорбительной форме обзывал нас «пся крев» («собачья кровь»). При этом на хитром лице изображал недобрую гримасу и указательный палец прикладывал к виску. К счастью, вскоре на кафедре появился русскоязычный преподаватель, и курс разделился на два параллельных потока.

49

В обучении архитектурному проектированию клаузуре отводится особая роль. В переводе с латинского clausere означает «запирать». Некогда учащихся во время самостоятельных работ изолировали друг от друга, буквально запирая под замок, чтобы исключить взаимные контакты и общение с учителями. Давалось задание на определенную тему, и ученики оставались одни со своими мыслями, знаниями, воображением и одаренностью. Тема объявлялась одновременно всей группе в начале работы, и на нее давалось ограниченное время.

Тем временем приближался Новый год. Он должен был стать переходным этапом в моей студенческой жизни. Не раздумывая, я отправился в Черновцы. За бокалами шампанского родители мечтали о будущем, как лучше отпраздновать мои двадцать пять лет… Все были в прекрасном расположении духа. Отец с Яной распевали любимые песни. Гости танцевали под патефон и весело общались. Я не мог налюбоваться неувядающей красотой мамы.

Семейная катастрофа

Ничто не предвещало беды. Через несколько дней я вернулся во Львов. Окунулся с головой в учебу. Вечером 16 февраля, как обычно, после занятий возвратился в общежитие. Дежурная по этажу молча вручила мне телеграмму: «Большое горе приезжай немедленно мама». Утром я был в Черновцах. Дверь открыла мама, постаревшая на годы вперед. Сквозь ее рыдания я уловил самое страшное:

– Вчера… в автокатастрофе… погиб…

Беда, постигшая нас, не поддается описанию. Невозможно найти слова, созвучные с горечью утраты самого близкого человека. Война пощадила, а мирное время проявило сверхжестокость. Существует несправедливая закономерность – лучшая часть человечества уходит из жизни очень рано. Отцу было только сорок семь лет. Сломался не только весь наш жизненный уклад, но и планы на будущее. Черная полоса жизни, как полярная ночь, окутала наши души. На предприятии объявили день траура. Все сотрудники и сотни горожан провожали отца в последний путь. Я очень боялся за маму. Но она мужественно держалась из последних сил. Яна беззвучно плакала, сгорбилась и вся ушла в себя. В осиротевшей большой квартире невыносимо было находиться. Каждый уголок напоминал об отце. Казалось, вот-вот прозвучит его спокойный, умиротворяющий голос…

Выяснить истинную причину гибели отца до конца не удалось. Под городом Снятин [50] машина, на которой он ехал, почему-то перевернулась… Нам был дан уклончиво-лаконичный ответ:

– Ведется следствие. О результате сообщим.

После похорон меня больше всего тревожила мысль, как я оставлю маму одну в состоянии непоправимого горя. К счастью, родители успели обрасти прекрасными друзьями. Меня заверили, что ее одну не оставят. Приехав во Львов, даже не заходя в общежитие, я направился в институт. Декан положил руку мне на плечо и тихо произнес:

50

Ныне в составе Ивано-Франковской области.

– Разделяю ваше горе. Мне сообщили о телеграмме. Крепись. Приди в себя. Соберись с мыслями, как бы тяжело тебе ни было. В память об отце ты обязан стать не просто хорошим, а по-настоящему классным специалистом. Кстати, появилась возможность командировать тебя в Москву. Передашь ректору МАРХИ Кропотову ряд документов и письмо от меня. Заодно и познакомишься с ним. Захвати свои проекты и копию трудовой книжки. Шансов на переход немного. Но нет правил без исключений. Желаю удачи. Жду возвращения с хорошими вестями.

Я понял, что мудрый декан, как в шахматной игре, разыграл самую правильную комбинацию. Деловое поручение облегчало первое знакомство с Москвой. Меня все больше переполняло чувство благодарности к этому необыкновенному человеку. Перед отъездом я решил посоветоваться с ним: как морально и материально совместить предполагаемое продолжение учебы в Москве с поддержкой осиротевшей семьи? Декан сразу прояснил ситуацию на собственном примере:

– У нас в чем-то схожие проблемы. Ты знаешь, что я перебираюсь в Москву. Поэтому, не раздумывая, согласился обменять шикарную квартиру во Львове на более скромную жилплощадь в Москве. Переезжает вся семья, включая старую маму. К чему я клоню? В Черновцах у вас большая квартира в самом центре города. Пожалуй, поменять ее на Москву еще сложнее, чем перейти в МАРХИ. Но нерешаемых проблем нет. Однозначно, твоя мама и сестра должны быть рядом. Запиши в свой кондуит адреса и телефоны людей, которые помогут совершить обмен.

Мы распрощались. На следующее утро я снова был в Черновцах. В первую очередь мы направились к месту последнего упокоения отца, утопающему в цветах. Мама, состарившаяся в одночасье, передвигалась как в полусне. Дома она была постоянно в окружении друзей и соседей. Я рассказал о предстоящей поездке в Москву и плане обмена квартиры. Мне было больно смотреть на маму. Сколько бед и страданий выпало на ее долю! Только-только в жизни появился небольшой просвет, а она стала вдовой! Непередаваемую грусть излучали ее распухшие от слез глаза. Когда я замолчал, она тихо сказала:

– Теперь ты – наша главная опора. Любое решение, которое примешь, будет правильным. Знаю, что ты нас никогда одних не оставишь. Навести в Москве моих двоюродных сестер. Может быть, они чем-то сумеют помочь.

Мама дала мне их адрес. И я опять собрался в путь.

Первые шаги в столице

Через несколько дней поезд въехал в огромное пространство перрона Киевского вокзала, перекрытое остекленным сводом параболических очертаний. Меня поразили масштаб и ажурность стальных конструкций этого грандиозного и величественного сооружения. Не меньшее впечатление произвел вокзал. Приобретенные знания позволили определить его неоклассический стиль с элементами ампира. Впоследствии я узнал, что выдающийся архитектурный комплекс создан в начале XX века незадолго до революции 1917 года. Авторы проекта – архитектор И. И. Рерберг и знаменитый инженер В. Г. Шухов.

План столицы был достаточно подробно изучен по заранее приобретенному путеводителю. Поэтому, впервые в жизни спустившись в метро (тогда это была станция «Киевская» мелкого заложения, которая сейчас входит в состав Филевской линии), через считаные минуты оказался в центре рядом с Кремлем. Мне все было любопытно, я впитывал новые архитектурные впечатления как губка. Прошел вдоль Манежа (в те годы – правительственный гараж), узнал кремлевские стены и башни, Исторический музей, здание гостиницы «Москва»… Полюбовавшись на ходу ансамблем площади Свердлова с колоннадой Большого театра, я вышел на улицу Жданова и вскоре с трепетом переступил порог чудесного здания Архитектурного института [51] , который располагался между Кузнецким Мостом и Сандуновским переулком.

51

Московский архитектурный институт организован по постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) в 1933 г. Сначала его курировало Главное управление учебных заведений Наркомата тяжелой промышленности СССР. Институт продолжил традиции московской архитектурной школы (первое учебное заведение создано в 1749 г. князем Д. Ухтомским). Нынешний адрес: ул. Рождественка, д. 11/4, корп. 1, стр. 4.