Вадим

– Да, здорово, - отозвалась Яна.

– А ты, небось, гимнастикой занималась? Вся такая гибкая, упругая.

– Нет, я занималась плаваньем. Прекрасно плаваю, прыгаю с вышки. А потом увидела, что у меня плечи начали формироваться, как у пловчих. Мне не понравилось. Я месяц уходила на плаванье, а сама прогуливала, пока тренерша маме не позвонила.

– Ругали?

– Ой, такой разнос устроили мне вдвоем! Но я все равно больше не ходила. Сказала маме, что не хочу быть уродкой. Достаточно, что плавать умею и здоровье поправила, а то в школе хилой была, все время простужалась.

– Кристина тоже плаваньем занималась?
– неожиданно для себя спросил Вадим.

– Кристина? Нет, она на танцы ходила. Потом и я к ней присоединилась. Но она все равно лучше меня танцует. Она прямо зажигает, а я просто неплохо танцую.

– Ты прекрасно танцуешь!
– восхищенно вспомнил Вадим их последний поход в клуб.

– Мне и правда нравится танцевать, но профессионального шика у меня нет. Так просто в компании потусоваться. Могу все танцы, - похвасталась Яна.

– Ты моя рыжеволосая танцунья!
– весело обнял Вадим Яну и поцеловал, словно хотел распробовать ее смех на вкус.

К вопросу о браке никто из них не вернулся. Стоило ли об этом говорить, если процесс "становления на ноги" мог затянуться...

После ужина они немного погуляли по территории дома отдыха, потом пошли в бар, где можно было выпить коктейли и потанцевать под негромкую музыку.

...Вечером они лежали опустошенно легкие, освещаемые светом уличного фонаря, пробивавшегося сквозь ажурную занавеску, слегка развеваемую легким ночным ветерком. Дверь на балкон была приоткрыта, и ветерок то вытягивал занавеску наружу, то надувал ее как парус.

Яна повернулась на бок, приподнялась, опираясь на локоть, и, едва прикасаясь подушечками пальцев к лицу Вадима, "обрисовала" его лоб, щеки, правильный прямой нос над скобкой красивых, но упрямо сомкнутых губ; потом поднялась к прямой линии густых, чуть-чуть вразлет бровей, отчего Вадим заморгал, а потом устало прикрыл глаза. Его идеальная стрижка немного взлохматилась. Яна, проведя ладонью по его мягким каштановым волосам, ощутила их влажность.

– Вадик, я так тебя люблю, что у меня даже сердце щемит!
– почти прошептала Яна.

– Вадим повернул голову в ее сторону, притянул рукой ее голову к себе и поцеловал. Поцелуй был спокойный, почти хозяйский:

– Я тоже тебя очень люблю, Календулка, - тихо сказал он.

– Когда мы, наконец, будем вместе?
– спросила Яна.

– А разве мы не вместе?
– удивился Вадим.

– Нет, я имею ввиду, когда мы будем жить одной семьей?
– уточнила Яна.

– Малыш, как только я буду зарабатывать столько, сколько нужно, чтобы жить отдельно от родителей. Но ведь мы об этом уже говорили.

– А когда это произойдет? Через год, два, три?

– Я не знаю, но это произойдет обязательно. От меня это не зависит.

– А от кого?
– настаивала Яна.

– От начальства. Надеюсь, через пару месяцев мне добавят зарплату, через год повысят в должности. Куда ты спешишь? Нам и так хорошо.

– А если я забеременею? Что мне делать тогда?

– Ты же сказала, что ты обо всем позаботилась, - удивился Вадим.
– Да и куда тебе спешить, ведь ты еще учишься и работаешь. По-моему, тебе не до детей сейчас.

– А тебе? Ты хочешь, чтобы у нас был ребенок?

– Ну, да, наверное. Но не сейчас же.

– А когда?

– Не надо спешить, сейчас надо встать на ноги, пожить для себя, базу для ребенка подготовить...

– Значит, не скоро, - поняла Яна.

– Ну, года через три, четыре...

Яна беззвучно откинулась на подушку и закрыла глаза. По щеке незаметно сползла малюсенькая слеза...

– Вадим, а под одной крышей мы когда будем жить?

– Через год, я думаю, - размышлял Вадим.
– Сейчас съемные квартиры дорогие, я один точно не потяну, а если будем платить вдвоем, то на жизнь почти ничего не останется... А что, Кристина возражает против наших встреч в вашей квартире?

– Нет, не возражает, - тихо ответила Яна, обреченно думая о том, что ей стыдно перед сестрой за своего парня, который даже не может содержать их.

"А что будет потом?
– размышляла она.
– Судя по спокойным ответам Вадима, его все вполне устраивает. Редких встреч ему достаточно, а создавать семью, нести ответственность за двоих он не стремится. Он даже допускает, что они оба будут платить за квартиру. И при этом он спокойно живет с родителями, честолюбивыми мечтами не обременен... А ребенок ему от меня и вовсе не нужен. Он эту мысль сходу отбросил, даже думать об этом не желает...
– Горькие мысли наползали, жгли глаза и вытекали горячими мелкими каплями, впитываясь в подушку.
– А еще Календулкой называет!.. А помочь мне, видя, как тяжело мне жить в этой жестокой Москве, и не думает!.. Имея квартиру, не хочет пускать меня под одну крышу с родителями... Хоть какая-то была бы экономия! Господи, опять я об экономии, а жить-то когда? Неужели так в нищете и проведу лучшие годы жизни?! А потом ребенок! Он, может, лет через десять будет хорошо зарабатывать... Так что ж мне, только к старости наряды носить? Зачем они мне тогда?!" - молча возмущалась Яна.

Так под горькие мысли, подсоленные слезами, она и заснула.

А Вадим спокойно думал о том, что, придет время, он будет зарабатывать больше, они с Яной поженятся; она еще должна научиться вести хозяйство... "Да, деньги ей буду приносить, а ей предстоит научиться правильно ими распоряжаться... Конечно, сначала будет сложно, она-то привыкла все на себя тратить, а тут питаться надо правильно, технику в дом покупать... Это ей не за шмотками по магазинам бегать, придется одеваться поскромнее... А летом можно на дачу съездить, хотя, конечно, я дачу и сам не люблю. Ну, это еще впереди..." - с такими размеренными мыслями он незаметно провалился в сон. Сон был спокойным и радостным.

Через неделю после возвращения из дома отдыха Вадим пригласил Яну в гости к родителям. По этому поводу в гостиной, она же родительская комната, был накрыт стол. Жареные биточки лоснящейся золотистой горкой возвышались в центре стола. Вокруг, вызывая бурное слюноотделение, красовались маринады и соленья. Хлеб, белым и черным "домино" заполнял хлебницы по углам стола. Жареная картошка, щедро посыпанная зеленью, занимала достойное место рядом с биточками. Тарелочки с разнообразными "нарезками" и салатами с трудом проглядывали сквозь более основательную пищу. Выпивка тоже была простой, но обильной. Матовые запотевшие бутылки "беленькой", с почтением выставленные в центр стола, привлекали взоры, заслонив собою пару скромных бутылок белого болгарского вина, которые явно неуютно чувствовали себя на этом обильном, жирном пиршестве.

Мать Вадима, которую он ласково называл "маманей", с высоты своего значительного роста снисходительно оглядывала хрупкую, почти прозрачную, Яну. В мамане чувствовалась привычка повелевать и оценивать - годы работы заведующей столовой на заводе не прошли даром. А долгое и счастливое для мамани покровительство обожающего ее директора завода, которому маманя частенько сервировала обеденный стол прямо в его рабочем кабинете, сформировало у нее чувство превосходства и снисходительной жалости вот к таким интеллигентным лимитчицам из провинции, которые скорей с голоду помрут, чем будут спать из-за денег с богатым или начальником. Тем большее удовольствие получала она от наглого обвинения этих скромных девчонок во всех смертных грехах, которым подвержена была в недавнем прошлом сама с виду вполне приличная и величавая матрона - маманя.