Валтасар (Падение Вавилона)

Нельзя в точности сказать, запрашивал ли он оракул и в том случае, когда к нему прибыло вавилонское посольство, однако, уверенный в себе, он уступил Нериглиссару всего два косяка кобыл-производительниц и одного племенного жеребца. Свою скупость объяснил падежом в его табунах. Нур-Син вслух выразил сожаление, но по дороге домой едва скрывал радость. Стоило посольству миновать Киликийские ворота, как зашевелилось царство Пиринду.

Глаза старика заслезились. Он отер их, ещё раз глянул на цветастые узоры, выведенные розовыми бутонами. Старуха Нана-силим уверяла, что хозяйка вывела цветами имя проклятого иври Балату-шариуцура.

Так ли?

Глава 3

С возвращением Набонида в царскую канцелярию многочисленная дворцовая челядь и особенно писцы, которых при дворе было неисчислимое множество, сразу затаились. Трудно было поверить, что два льва сумеют ужиться в одном логове, однако последовавшее за этим скромное бракосочетание Набонида и Нитокрис внесло заметное успокоение в ряды чиновников, обслуживавших нужды огромного, широко раздавшегося к тому времени государства. Открытый демарш халдейских офицеров, сплотившихся вокруг юного наследника престола, требовавших опалы для ненавистного для них министра, закончился ничем. Нериглиссар крупно повздорил с сыном - приказал молокососу уняться, не слушать дурных советов, вести себя достойно и учиться, учиться и ещё раз учиться. Хватит сочинять скверные стишки в угоду низкой черни, предупредил отец! Что пристало сынку знатного и богатого, не к лицу наследнику престола. Юнцу в ту пору стукнуло пятнадцать лет, и отец справедливо упрекнул его в том, что его дед, Навуходоносор в этом возрасте уже находился в армии и служил, как обязаны служить все, кто метит в цари. А ты, добавил Нериглиссар, сутками шляешься по кабакам или, что ещё хуже, устраиваешь кабак в собственном доме. На это Лабаши справедливо возразил, что он всегда готов взяться за оружие, только где она, эта война? Разговор закончился на повышенных тонах, и Нериглиссар потом долго поминал в сердцах строптивого сыночка. Его упрямство, подогреваемое матерью Кашайей, всю совместную жизнь изводившей Нериглиссара упреками в том, что он ей не ровня, выводило царя из себя. Собственно ненависть к Набониду передалась сыну от матери. Были дни, когда Набонид втайне вымаливал у Навуходоносора руку его старшей дочери. Царь предпочел Нериглиссара, и Кашайя, женщина вздорная, но проницательная, сразу догадалась, что царский секретарь никогда не простит ни отцу, ни его семье этот отказ, поэтому, тревожась за сына, постоянно подбивала мужа избавиться от Набонида. Этот страх и ненависть перед "пронырливым и коварным интриганом" передались и Лабаши-Мардуку. В его присутствии молодой человек постоянно испытывал неловкость, то веко начнет подрагивать или, что ещё постыдней, нога.

Набонид, вновь появившись во дворце, повел себя тихо. В решение вопросов, не относящихся к его ведомству, не вмешивался. Работал усердно, помногу и подолгу, так что со временем сумятица, ожидание отставок, ежедневных начальственных громов и молний, владевшее приближенными к трону писцами, постепенно улеглись, и работа дворцовых канцелярий вернулась к старому, заведенному ещё при Навуходоносоре порядку.

Только Балату-шариуцур, заведовавший сбором налогов и царской почтой, ничуть не обманывался подобной безмятежностью и миролюбием царского головы. Прикидывал, чего ждать, к чему готовиться? Мыслями ни с кем не делился, правда, временами замечал в глазах у наиболее проницательных дворцовых старожилов ту же невысказанную озабоченность. Более всего Даниила смущала нелепость царского дозволения Набониду и Нитокрис связать свои судьбы законным браком. Все было проведено, как требовал обычай - с благословением настоятеля храма Эсагила, с церемонией хождения по кругу во дворе храма, с осыпанием невесты, ещё более жгучей и чернявой, чем в молодости, ячменным зерном и сушеными финиками. Было устроен пир, который посетил сам правителя, правда, все остальные члены семьи как бы не заметили приглашения.

Подобное торжество выходило за рамки обычных, принимаемых в расчет династических браков. С кем собственно породнилась царствующая семья? С родовитым, плоть от плоти высшей вавилонской знати чиновником, не более того. Еще более удивительной казалась юношеская страсть, по воле Иштар обуявшая шестидесятитрехлетнего мужчину, а в том, что это была настоящая, ненасытная, пусть даже и тщательно скрываемая похоть, в городе никто не сомневался. Торговцы, разносчики родниковой воды, хлебопеки, фокусники, канатоходцы, базарные чародеи, доморощенные гадалки и знахари, пользующиеся недозволенными приемами подпольные толкователи снов, содержатели притонов, опустившиеся писцы, за полмины серебра готовые состряпать любой судебный иск и представить свидетелей, готовых подтвердить что угодно, - сначала посмеивались и пытались отыскать скрытый умысел в поступках этих женатиков, однако со временем и их пыл угас. Слишком очевидна была радость, которой светились лица Нитокрис и Набонида, когда те появлялись на храмовых церемониях или шли в составе царских процессий. Наоборот, чернь неожиданно воспылала к этой парочке всенародной любовью. При прохождении носилок с царским головой его грубовато подначивали из толпы: "Засади ей, Набонид, по нашему, по-халдейски!" А уличные торговки порой кричали Нитокрис: "Эй, египетская кошка, пора одарить миленького халденком!"

Что с них взять, с придурков, со вздохом говаривал Набонид, однако видно было, что подобные советы были ему, как коту пенка на молоке. Нитокрис тоже доброжелательно скалила зубки и однажды даже позволила себе выйти из носилок и публично возложить головку лука и чеснока к изображению Иштар, выставленной в уличном святилище в бедном квартале, чем вызвала безудержное ликование толпы.

По мнению Даниила, из всех свойств человеческого характера Набониду менее всего была свойственна искренность, да и царевну из страны Великой реки трудно было назвать простушкой. Если кто-то и позабыл о кознях, которые эта египетская кошка строила Амтиду и Амель-Мардуку, пытаясь всеми силами вытеснить из сердца Навуходоносора его первую жену или отодвинуть в тень старшего царевича, то у писца налогов была хорошая память. Еще более странным казался негласный отказ Нитокрис от титула царицы. Теперь в дворцовых документах она упоминалась исключительно в качестве супруги царского головы. Казалось немыслимым, чтобы дочь египетского фараона согласилась на подобное уничижение. Значит, Набонид сумел убедить её, привел веские доводы, чтобы отойти в тень.

Какие?

Этот вопрос не давал покоя писцу налогов. Что скрывалось за отказом Нитокрис от титула царицы и матери царевича? Ведь согласившись на это условие, Набонид официально лишался всяких прав на причисление себя к царской семье, а следовательно, и от короны, о которой он, по мнению проницательных людей, всегда втайне мечтал. Не мог не мечтать, уверял себя Даниил. Тогда в чем же смысл подобного хода?

Набонид и Нериглиссар были крепкого здоровья, обоим за шестьдесят. Пройдет пяток лет, и Лабаши вступит в полосу зрелости. Тогда луна Набонида закатиться навсегда. Возможно, он рассчитывал на сложную систему избрания царя, существовавшую в Вавилоне, формально не дававшую никакого преимущества царским отпрыскам, однако на деле отец всегда мог обеспечить сыну в этом вопросе беспроигрышные позиции. Так оно было при Набополасаре, и Навуходоносору оставалось только сорвать готовый плод. То же самое случилось и с Амелем-Мардуком - он, хотя и не без трудностей, все-таки без лишних проволочек занял вавилонский трон. Семья вождей халдейского племени Якини уже почти сто лет царствовала в Вавилоне. Теперь очередь за Лабаши, тем более что Нериглиссар, выдав дочь за сына эконома храма Эзида в Борсиппе, породнился с высшей храмовой знатью и тем самым лишил оппозицию последнего козыря.

Набонид не мог не понимать, что время работает против него. Может, он заранее сознательно отступился от власти, чтобы обеспечить себе спокойную старость и безмятежный отдых до ухода к судьбе. Понятно, что как бы Лабаши не ненавидел Набонида, как-то приструнившего его за сочинительство похабных стишков, он не посмеет тронуть уважаемого и знатного вельможу.

Даниил отправился в поселение соплеменников на канале Хубур и поделился сомнениями с наби Иезикиилем. Старик внимательно выслушал Даниила. Молчал долго, что-то монотонно напевал про себя - тянул едва слышно, тоненьким гнусавым голосочком. Даниил прислушался - точно, боевая песня царя Давида: "Не бойся, муж желаний! Мир тебе, мужайся, мужайся!.."

Наконец старец заявил.

– Все в руках божьих. Не спеши с решением. Оборотись к Господу лицом, а не спиною. Раскрой сердце - будет тебе сон, над ним задумайся, его и разреши.

И сон привиделся! Только не Даниилу, но самому Набониду, который, отправив Нур-Сина в Лидию, как-то вызвал главного писца в свой дом и на закате, в седьмой день месяца улулу, в конце сумеречной стражи, признался, что два дня назад, в часы ночного отдыха приснилось ему среди земли некое огромное дерево.

– Только деревом его мне тоже трудно назвать, - объяснил Набонид. Оно также чем-то напоминало на человека. Как ты думаешь, кого?
– спросил царский голова.

Даниил ответил не сразу, выговорил с запинками.

– Не могу осмелиться. Стоит мне назвать имя, я вновь окажусь в твоей власти. Как это случилось с Седекией, - иври помолчал, потом спросил.
– За что испытываешь меня, Набонид? За что влечешь к гибели меня и моих соплеменников?

Набонид вздохнул. Поднялся, подошел к бортику, ограждавшему крышу и беседку на ней, куда он пригласил гостя. Тут же, на крыше возвышалась ступенчатая, в человеческий рост клумба, где на каждом ярусе произрастали самые удивительные, собранные по всему миру цветы. По углам крыши в глиняных кадках росли пальмы. Здесь же был устроен фонтан. Как раз наступил час полива, и звучное, хрустальной чистоты журчанье было слышно на крыше. Сквозь растопыренные пальцы пальмовой листвы пробивался яркий золотистый свет полногрудой луны. Син с укором смотрел на иври - тот невольно поежился.

Лунный свет имел необыкновенную власть над Набонидом. Он, как ребенок, радовался лучам ночного светила, жмурился, что-то бормотал про себя. Точь-в-точь, отметил про себя Даниил, как Иезекииль, впадающий в блаженство во время бесед с Создателем. Такое на старика частенько накатывало, а вот Даниилу вещие сны давались тяжело, наслаждение от разговора с Богом было крупно пересолено болью и жуткой, до судорог боязнью.

– Послушай, Балату, - обратился к гостю Набонид.
– У меня и в мыслях нет погубить тебя, заманить тебя и лишить жизни. Зачем? Ты и так мой. Каким ты был во власти Навуходоносора, таким и мне достался. У тебя есть дар. Ты веришь в себя, сомневаешься в себе и чуть что бегаешь к Иезекиилю, советуешься с ним. Не понимаю, когда дело касается женщин, тебе нет yдержа - ты и смел и предприимчив, и никто пока не сумел поймать тебя на чужом ложе, - а в серьезных вопросах ведешь себя как...

Набонид неожиданно прервался, замер, принялся жевать нижнюю губу, словно в этот момент его осенила нежданная мысль. Наконец царский голова встрепенулся и как ни в чем не бывало продолжил.

– Может, потому, что пока никто не осмеливался тебя ловить?.. Но это упущение можно исправить. Ты уже не мальчик, Балату, а все не можешь уверовать, что твоими поступками управляет кто-то, более могущественный, чем Набонид, Иезекииль или Навуходоносор. Если тебя просят растолковать сон - это твой долг, ведь ты же блюдешь пост, обращаешься к Яхве, вымаливаешь у него милости и не считаешь это обязанности обременительными. Так что не пререкайся и толкуй.