Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2

— Знаешь, почему сейчас они обитают в горах, а не в воздушном чертоге, как и положено мудрецам? — снова перешёл на английский Лодовико. — Они были изгнаны после того, как один из них сорвался со своей небесной колесницы, засмотревшись на водное отражение смертной девушки.

— Сэннины почитают женскую красоту, — согласилась Акеми. — Но их поведение всегда безупречно.

— Безупречно? Эти полусонные твари таращились на тебя даже сквозь опущенные веки!

— Я не одобряю твоей вспыльчивости, дорогой. И не нахожу оправдания грубости, которую ты позволил себе в общении с мудрыми.

— Ревновать к еле живым сонным старцам, — фыркнула я. — По-моему, это слишком даже для твоего темперамента.

Лодовико состроил желчную гримасу.

— Какие ещё старцы? Они юны, как зарождающийся день!

— Медитативный сон в пору, когда всё живое умирает прежде чем возродиться вновь, возвращает мудрецам молодость, — пояснила Акеми.

— Как змеи, меняющие кожу, — прошипел Лодовико. — Недаром обитают в пещере…

Укоризненно сверкнув на него глазами, Акеми обратилась ко мне:

— Прости, что не могу сообщить ничего полезного.

— Почему же нет? Ты могла бы, например, сообщить, где их найти. Обещаю, что меня во время визита к ним сопровождать никто не будет.

— А вот это глупо, — тут же вмешался Лодовико.

Акеми раздражённо тряхнула чёлкой.

— Нет, не могла бы. И не настаивай.

— Для чего тебе все эти тайны, Акеми? Собираешься забрать их с собой в небытие, куда, не исключено, все мы отправимся очень скоро? Я ведь спрашиваю не из любопытства…

— А меня, признаться, оно так и разбирает, — неожиданно перебил Лодовико. — Ты появляешься здесь раз за разом, когда тебе нужны сведения. Мы же не знаем о тебе ничего — даже имени того, кто тебя обратил. Ты молчишь о своих тайнах, так почему требуешь откровенности от других?

— Имя того, кто меня обратил, не поможет предотвратить апокалипсис.

— Всё дело в доверии. Почему мы должны верить тебе, если ты не готова верить нам?

Я покосилась на Акеми — её лицо было безразличным. Лодовико говорил от себя, и руководило им, конечно, любопытство, а не обида за недостаток доверия. Но чем я на самом деле рисковала? Судя по всему, эти двое существовали друг для друга, просто наслаждаясь этим и не вступая ни в какие посторонние дрязги. Возможно, моё признание ничего не даст, а, может, всё же убедит их обоих в том, насколько тайны и попытки их сохранить бессмысленны на пороге надвигающегося Конца.

— Меня обратил Арент.

— Madonna mia! — выпалил Лодовико. — Этого я не ожидал! Арент?.. Какими травами ты опоила этого изверга, чтобы он настолько забылся?

Акеми хлопнула его по руке, я с трудом сдержала улыбку, но Лодовико на этом не успокоился:

— Теперь понятно, почему ты не боишься Эдреда, poverina[1]. Честное слово, с поклонниками тебе не везёт. Но всё же — Эдред? Неужели не нашлось никого более вменяемого?

До сих пор я не опровергала предположений Лодовико о том, что Эдред — мой избранник, но сейчас решила включить в счёт откровенности и этот пункт:

— Нет, не Эдред. Доминик. Ради него я согласилась на бессмертие, которое всегда считала проклятием. Оно и не было ничем другим, пока рядом находился Арент. Мне удалось бежать, но каждое мгновение моего существования с тех пор пронизано страхом, что рано или поздно он меня найдёт. Если это произойдёт, я первая буду молить о конце света. Но мне непонятно, почему ваши попытки предотвратить его настолько слабы.

Видимо, Лодовико был действительно ошарашен, потому что, против своего обыкновения, даже не перебил на полуслове, а дождался, пока я закончу:

— И каким образом тебе удаётся скрываться от своего padroncino[2], piccolina? Я думал, это невозможно…

Удлинённые веки Акеми вдруг взлетели вверх, словно она очнулась ото сна.

— Сэннины не будут с тобой говорить, даже если я скажу, где их найти. Но обещаю дать знать, как только сама решусь показаться им на глаза. Ты будешь меня сопровождать и сможешь спросить их обо всём.

Лодовико собрался было возмутиться, но изящные пальчики Акеми легко опустились на его губы.

— Спасибо, — кивнула я. — Ну а до того — как насчёт корейского клана? Или и они знакомы с твоим милым, и им тоже не стоит показываться на глаза?

Фарфоровое личико Акеми стало холоднее зимнего дня.

— Не думай, что отвести тебя к сэннинам я согласилась в благодарность на твою откровенность. Меня восхищает твоё мужество. Но не проси большего, чем я могу тебе открыть.

Едва речь заходила о таинственном клане, Акеми будто подменяли: от мягкости и деликатности не оставалось и следа. Я уже спрашивала Андроника о возможных причинах подобной реакции, но он лишь неопределённо повёл бровью:

— Ярость часто скрывает за собой страх.

— То есть она боится этих корейцев больше, чем Судного Дня?

— Кто знает.

После разговора с Акеми моё желание выяснить про загадочный клан начало здорово смахивать на одержимость. Доминик не мог сказать о нём ничего конкретного. Профессор Вэнс пообещал обратиться к коллегам, специализирующимся на корейской истории и культуре — возможно, они смогут дать какую-то информацию. Но надежды на это было мало: уж если для бессмертных существование клана окутано тайной, каким образом люди могли знать о нём? Пару раз я задумалась о том, чтобы всё же начать поиски озера, дающего ответ на любой вопрос. Но в одиночку бы я далеко не продвинулась, а Доминик был занят своей одержимостью — поисками первых бессмертных. Кроме того, он и Винсент регулярно встречались с другими нам подобными, чтобы быть в курсе всего, что происходило в нашем бессмертном обществе. Я испытывала сильное искушение обратиться за помощью к Эдреду, но, верная данному Доминику обещанию, полуофициально распрощалась с ним вскоре после маскарада. Не знаю, дошла ли до Эдреда цель моего визита, но пока найти меня в нашем мире он не пытался.

В монастыре я не появлялась уже несколько ночей. Хотя, если бы поддалась уговорам Доминика, отсутствие затянулось бы на дольше.

— Чёртов монастырь! — возмущался он. — Кто бы мог подумать, что однажды моими соперниками станут унылые монахи!

— У меня ведь тоже есть "соперницы". Или, может, напомнить, что, разыскивая первых бессмертных, ты прежде всего ищешь обратившую Толлака?

Доминик рассмеялся и опрокинул меня на кровать.

— Ты никогда не говорила, что тебя это беспокоит.

— А ты теперь хочешь сказать, что должно?

Доминик снова рассмеялся и, наклоняясь ко мне, довольно прошептал:

— Ревность тебе идёт. Даже притворная…

Монастырь встретил меня обычным безмятежным спокойствием. Я немного послонялась среди развалин часовни, послушала пение соловья и неторопливо направилась в библиотеку. Отец Энтони ещё оставался с семьёй почившего друга — для вдовы усопшего произошедшее было тяжким ударом, и преподобный отец всячески старался поддержать несчастную женщину. Как только он вернётся, я, пожалуй, отложу религиозные тексты и символы, и всё же займусь сбором сведений о Корее. Может, мне попадётся хотя бы какое-нибудь упоминание об этом дурацком клане… Я резко остановилась на пороге библиотеки — она была освещена. С дивана неуверенно поднялась худая фигурка, и на меня уставились светлые, привычно испуганные глаза демонёныша. Не показав удивления, я подошла к столу, за которым обычно сидела, и не слишком дружелюбно поинтересовалась: