Ван Ван из Чайны 3

Сидящий у двери кабинета молодой, обладающий атлетическим телосложением, бритоголовый китаец двадцати лет при виде меня поднялся на ноги:

— Всё?

— Всё, — подтвердил я, и мы пошли к выходу из медпункта.

Канг Лао — так зовут моего «младшего телохранителя». Продукт воспитания китайской околовоенной системы — сын погибшего где-то в Африке в борьбе за китайские интересы армейского офицера был сдан маменькой (которая получает неплохую пенсию за погибшего мужа) в интернат типа русского кадетского корпуса, где его подвергали усердной муштре. Далее — спецучилище для будущих работников Центрального бюро безопасности КПК, где Канг Лао научили стрелять из всего, что стреляет, ездить на всем, что имеет колеса или хотя бы полозья и качественно ломать кости и выворачивать суставы плохишам. В отличие от более взрослого и оттого циничного Фэй Го, «младший телохранитель» почему-то считает, что чем меньше он будет говорить и улыбаться, тем круче он будет выглядеть в моих глазах. Ссылается на «должностные инструкции», но телохранитель старший не без смешков рассказал мне, что никаких заставляющих молчать инструкций у них нет и не будет.

Путь наш окончился у сауны — на базе она отличная, многопрофильная, но я предпочитаю обыкновенную «влажную» парилку, тем самым заставив полюбить такой формат и моих нахлебников. Раздевшись, я доверил не любящему банные процедуры Канг Лао ключ от шкафчика с моими плечами, надел на голову «шапку банную в русском стиле», купленную на днях в интернете, и вошел в парилку, увидев сидящих в ней на нижнем полке тренера Ло и Фэй Го.

— Вы что, прямо в парилке квасите? — ужаснулся виду пивных банок в их руках.

— Завидуй молча, — ухмыльнулся Ло Канг.

— Как там молодой? — спросил Фэй Го.

— Рожа кирпичом образцово-показательная, — не стал скрывать я. — Но ничего, перевоспитаем.

Глава 14

Большой теннис на самом деле довольно древняя штука. Придуман он был во Франции, веке примерно в XI. Как и многим вещам в нашем мире, теннису пришлось проделать большой путь, чтобы принять современную форму. Изначально он был просто игрой в мячик, который перекидывали друг дружке через натянутую веревку. Со временем руки укутались в перчатки, веревка превратилась в сетку, а затем на смену перчаткам пришли ракетки. Не особо изменилась только система учёта очков — пожилые аристократы для него пользовались часами, одна стрелка которых «считала» очки одного игрока, а другая — другого. Получил очко — стрелка сдвинулась на пятнадцать минут. Еще одно — тридцать. Дальше — сорок и пятьдесят, чтобы не допускать путаницы: вдруг неумеха-соперник не набрал ни одного очка, и его стрелка так и осталась на значении «полдень»?

Французы с британцами обладают многовековым специфическим опытом жизни по соседству, поэтому ничего удивительного в том, что большой теннис попал на остров, нет. Попал, укоренился, развился, и теперь передо мной стоит продукт работы многовековой теннисной школы. Стоит и очень так надменно смотрит на меня. Смотрит так, будто уже победил, но вывести меня из душевного равновесия такой примитивной психологической атакой не получится, потому что я еще с утра «приклеил» на рожу дружелюбную улыбку и собираюсь сохранить ее до самого вечера.

Назло грузу ответственности, о котором мне успели напомнить очень многие — соперник-то британец, а они у нас тут на втором месте по ненависти, сразу за японцами. Лично я бы их местами в «рейтинге ненависти» поменял, но лично я нацизмами и коллективной ответственностью не увлекаюсь, поэтому просто буду играть в теннис, не заморачиваясь всякими там «шансами отомстить». Кому мстить-то? Одному конкретному англичанину из «среднего класса»? Он что, опиумом сто лет Китай пичкал? Глупости — конкретно Энди Мюррей никакого отношения к древним событиям не имеет, и озабочен только личной теннисной карьерой, как и я. Как и все, кто здесь собрался.

Руку мне англичанин пожал расслабленно, не став утруждать себя попытками сжать ладонь посильнее. Я ответил ему тем же, и судья кинул жребий:

— Подача справа.

«Справа» — это моя.

— Смотри не промахнись, мальчик, — выдал мне напутствие Энди.

Наконец-то соперник, который по антропометрии почти такой же, как я. Будет интересно, а на издевательский совет я даже отвечать не буду — посмотрим, кто уйдет с корта победителем, а любителей посотрясать воздух поищи в другом месте. Просто удерживаем на лице дружелюбную улыбку по старой русской поговорке «улыбайся, это всех бесит».

Мяч взлетел в воздух, и я настолько качественно «не промазал», что мячик свободно пролетел за спину соперника, не забыв удариться об угол корта.

— Эйс! 15–0!

Не ожидавший такого мощного начала Энди раздраженно махнул ракеткой. Мы с тренером Ло хорошо подготовились, вычленив из записей игр англичанина его главную слабость — он легко впадает в гнев. Эта же черта характера, как ни странно, придает ему сил — вот сейчас он настолько ярко пылает желанием наказать меня за «эйс», что готов оставить на корте всего себя. Подаём второй раз.

«Халявы» не обломилось — Мюррей был готов, и отбил подачу форхендом. Я ответил тем же, затем он повторил. Повторил и я. Третий свой мячик Энди решил «закрутить», но благодаря длинным ногам я успел отбить бэкхендом, не забыв «подкрутить» мяч в ответ. Повезло — Мюррей не угадал с направлением отскока.

— 30–0!

Сказать, что трибуны ликующе взревели, значит ничего не сказать — такого ажиотажа не ожидал даже вроде бы привычный я. Только вдуматься в эти слова — «китаец играет в финале Чайна Опен». Еще пару недель назад, если бы кто-то заявил, что так будет, ему бы никто не поверил, но гляди-ка — откуда ни возьмись появился Ван Ван, и вот мы здесь, в прямом эфире, который транслируется по китайскому аналогу Первого канала. «Мам, я в телевизоре» вышло на новый уровень — сотни миллионов соотечественников сейчас болеют за меня всем сердцем, заодно напитывая соцсетки свежей кровью.

Соперник решил, что в проблемах первых двух розыгрышей виновата его ракетка, и сменил ее на другую. Пренебрежительно подумав «что тебе мешает, бездарный танцор?», я подал в третий раз, и тут же поплатился за излишнюю самонадеянность — на третьем раунде обмена ударами я не достал до мячика пару миллиметров.

— 30–15!

Трибуны издали разочарованный гул. Все, нафиг, концентрация на максимум — мне и своего огорчения хватает, не надо под руку гудеть! Увы, соперник настроя терять не собирался, и через долгий «розыгрыш» в восемь обменов мячом сопернику удалось сравнять счет. Мюррей успокоился, и на его роже появилась столь же надменная улыбка, как в начале.

«Доколе?!» — взревело что-то внутри меня.

Доколе я буду проигрывать первый гейм?! Это что, проклятие?! Ну-ка нафиг — больше не хочу пытаться отыгрываться, хочу доминировать от начала и до конца! Давай, мячик, лети. После пяти раундов обмена ударами Мюррей перестал улыбаться, а я переставать не буду — если у соперника проблемы с нервами, значит нужно бить по ним до победного конца! Воспользовавшись тем, что Мюррей замешкался, я отвесил мощный кросс в правую часть корта. Англичанин не успел переместиться с левой части, и судья объявил «больше» в мою сторону. За ревом трибун не было слышно слов Энди, но, судя по роже и раздраженным взмахам ракетки, англичанин матерился. Не на меня, чтобы не напороться на «неспортивное поведение», а в пространство, чисто стресс излить.

Подача. Кросс. Форхенд. Кросс, кросс, кросс… Твою мать, вот это «крученый»! Теперь придется играть в «больше-меньше» заново, потому что англичанин сравнял счет. Может еще немного поматеришься на воздух? Или сразу на мячик — вдруг он испугается и сам полетит обратно ко мне? К сожалению, Энди обладал изрядной выдержкой, иначе с такими нервами не добрался бы до турнира, и «больше-меньше» растянулось еще на четыре розыгрыша. Решив, что так дальше продолжаться не может, я добрал нужное для победы в гейме очко качественно исполненным топ-спином, которого Энди, который походу готовился ко мне спустя рукава («повезло китайскому мальчику, чего тут готовиться?»), не ожидал.