Ванечка и цветы чертополоха

«Уместно было бы положить Ваньке в гроб веточку, или даже букет, чертополоха, — подумал следователь. — Только он, кажется, уже отцвёл. Как и сам Ванька. — Тут он увидел в руках Милы охапку кроваво-красных роз. — А вот и замена».

Под могучими липами, недалеко от дороги, был расчищен кладбищенский бурьян, и в центре площадки ровным прямоугольником зияла новая Ваничкина колыбель, а рядом рыжей глинистой горкой дожидалось одеяло.

Табуреты приладили перед могилой и установили на них гроб. Люди довольно тесным полукругом обступали его. Чуть поодаль Палашов заметил низко склонившего голову Ваську Леонова с отцом. На Пашкином лице читалась напряжённая работа ума.

Один из мужчин бережно вскрыл гроб, и, когда крышку сняли, над головами пролетел всеобщий вздох. Казалось, даже сами липы вздохнули. Другой мужчина держал в руках молоток и гвозди.

— Сыночек мой, — вырвалось у Марьи Антоновны, и послышался чей-то надрывный плач. Она буквально повисла на стенке гроба. Дуся подступила к ней и обхватила за плечи.

XV

Москва. Май 2000 года.

Пашка возвращался из ночного клуба, куда пошёл с двоюродным братом, что старше него на четыре года. Костя старался изо всех сил обзавестись пассией. Но почему-то, когда слишком стараешься, ничего не получается. Так было и с ним. В этот раз он решил искать в клубе, а для поддержки прихватил разбитного кузена. Пашка успешно проник в клуб вместе с братом. Он был коренастым, мускулистым и смотрелся старше своего возраста, это-то и ввело в заблуждение охрану. Девушку подцепить не удалось, но вот получить мощный заряд всяческой дурью — музыкальной, спиртной, сигаретной — вполне случилось. Подкатывали им дурь и покрепче, но парни стойко и принципиально отказались: уже смотрели фильм «Игла»³⁸ и знали о Курте Кобейне³⁹ с Джимом Моррисоном⁴⁰.

Развеселившиеся, хотя и обессилившие, пацаны проехались вместе в ночном метрополитене, чудом разойдясь в нужном месте. Дальше загулявший Пашка скучновато и быстро домчался один. Выйдя из подземки на станции «Дмитровская», решил ехать на подоспевшем последнем троллейбусе, чтобы под железнодорожным мостом не брести в одиночестве — там его уже однажды повстречали товарищи постарше, любящие присваивать чужие вещи. Мост был границей между Бутырским, Савёловским и Тимирязевским районами Москвы, поэтому нельзя сказать, что это случилось в своём районе. У себя на районе было не принято трогать своих пацанов. Он не желал расставаться с пусть барахлом, но всё же своим, поэтому хорошенько схлопотал по зубам. Зубы тогда уцелели, а губам повезло меньше. И каждый раз его одолевал зуд болезненных воспоминаний, когда нужно было миновать этот мост.

Перед ним в троллейбус поднялись припозднившаяся парочка да молодая женщина. Он, поджимая сзади женщину, неожиданно умилился на выбившуюся прядку волос на изящном изгибе белой шеи под поднятыми светло-русыми волосами. В без того затуманенную голову ударил дурман тонких дорогих духов в сочетании с запахом тёплого женского тела. Страстно захотелось увидеть её лицо.

Пара порхнула на задние сиденья, и Пашке невольно вспомнилась фраза из рекламного ролика в передаче «Любовь с первого взгляда»⁴¹: «Целоваться лучше в «Пушкинском»». Он не отказался бы сейчас поцеловаться даже и не в «Пушкинском»⁴². «А что? Почему бы не поцеловаться, если уж так приспичило?»

Женщина, покачиваясь лодочкой, пристала чуть подальше середины салона на кресло возле окошка слева по ходу уже начавшегося движения. Пашка плюхнулся сразу за средней дверью, чтобы иметь возможность обернуться и разглядеть предмет своего невольного головокружения. Когда троллейбус тронулся, он бросил первый беглый взгляд. Лица он не разглядел, а вот белую пышную сильно декольтированную грудь не заметить было невозможно. Он провёл потными ладонями по джинсовым бёдрам и, набравшись наглости, снова обернулся и глазел очень долго. Напрасно он беспокоился — женщина не одарила его даже полувзглядом. На её по-московски отчуждённое лицо наслоились досада и возмущение. Она либо смотрела в окно, либо невидящим взглядом — перед собой. Весьма рельефная фигура была затянута в отливающую голубую ткань с коричневыми прожилками наподобие мраморных. Приталенный жакет с огромным горловым вырезом и круглым отложным воротником был в тон с прожилками и тоже блестел шёлком или атласом. С талии сквозь брешь в жакете выглядывал чёрный с пайетками пояс. В руках маленькая чёрная сумочка, с какими ходят в театр. Тоже, кажется, в блёстках. Руки белые и чуть пухловатые. На левой — какой-то перстень с голубым камнем, на правой — ничего, обручального кольца нет. «Маловероятно получить люлей от мужа». Лицо белое, чуть подрумяненное, овальное, с красивыми крупными чертами. Глаза сильно накрашены, словно у актрисы, только сошедшей с театральных подмостков. С висков тянулись светлые локоны, завитые, как было принято у дам в XIX веке. У Пашки даже дух захватило от бесподобного зрелища. Уж очень диковинно смотрелась эта женщина в обыкновенном пустом троллейбусе.

Через остановку влюблённые вышли. В Пашкином мозгу стрельнула вдруг шальная мысль поиграть с этой неприступной дамой, раскачать эту лодочку и посмотреть, что из этого выйдет, рухнет ли он за борт. Он косо улыбнулся сам себе, напрочь позабыв о собственной остановке. О чём с ней разговаривать? Нет, он не будет с ней разговаривать. Да и настроение у неё чересчур неразговорчивое.

Он сорвался с места и сел рядом с ней в пустом троллейбусе. Тут уж она бегло взглянула на него голубыми глазами и уставилась в окно. Возмущения в лице только прибавилось. Пашке захотелось стереть это выражение лица, заменить чем угодно, хоть злостью. Кстати, как она в гневе?

И вот он, отдавая вполне себе отчёт, что он обыкновенный пацан в голубых джинсах и чёрной рубашке с коротким рукавом навыпуск, на несколько лет моложе этой необыкновенной, сочной, зрелой, возможно, даже капризной женщины, протянул руку и дотронулся до локона возле правого ближнего к нему уха. Прикоснулся так легко, что она, должно быть, и не почувствовала. Но нет — она вздрогнула и гневно сверкнула на него глазами. Её смех его бы обезоружил, но гнев только раззадорил. Через пять секунд он провёл тыльной стороной двух пальцев по её шее как раз там, где скрутился пленивший его завиток. Её передёрнуло всю, а он облизнул пересохшие вдруг губы. Странновато, конечно, начинать знакомство со столь интимных прикосновений. Теперь она решит, что он маньяк или пошляк. Но он был уверен, скажи он сейчас хоть слово, она тут же его пошлёт куда подальше. Он не сомневался, что она думает: «Вот привязался какой-то сопляк!» Но, приобняв сиденье за её спиной, всё равно решительным движением нашёл в складках юбки её крутое бедро и скользнул по нему внутрь. Она тут же откинула его руку и уставилась на него испепеляющими глазами. Женщина как будто принимала его молчаливую невежливую игру. В противном случае она могла поднять визг и призвать на помощь водителя. Он провёл костяшкой среднего пальца по её напомаженной розовой губе и тут же схлопотал по руке. Рванулся к груди, она перехватила его руку, он — её и успел мазнуть по своим губам. Проворно он стиснул всё-таки на мгновение правую грудь и, не дожидаясь очередного удара, перескочил на сиденье, отделённое проходом.

На две секунды он отвернулся, а когда уставился вновь, она долго смотрела на него с отвращением, словно ненавидя в его лице всё мужское человечество. Кажется, он добился своего — повлиял на выражение её лица. Он и не подумал свести притязания в шутку, а, напротив, глядел на неё очень серьёзно, повышая накал страстей. Разъярив женщину, он не дал ей возможности выплеснуться.

«Я тебя сегодня обязательно поцелую!» — нагло и запальчиво думал он, готовый воспылать к ней зеркальными чувствами.

Очевидно, надеясь, что малолетка отвязался, она отвела от него глаза к окну. Но он заметил, как они блеснули, похоже, слезами. «Кажется, палку перегнул!» Пашка перестал гипнотизировать дамочку, но чувствовал всплеск адреналина. Ему тоже нужен был перерыв. Тут он понял, что проехал свою остановку.

В троллейбус зашёл какой-то мужик явно под хмельком. Пашка краем глаза заметил, что его избранница готовится к выходу, и пристроился за ней. Когда она стояла перед средними дверьми, он встал позади, придерживаясь правого поручня чуть ниже её пухлой руки и дыша ароматным шлейфом. Троллейбус притормозил и парень нарочно, но будто бы случайно, прижался к пышногрудой блондинке сзади. Он продолжал молчать: никаких тебе извинений и других проявлений благовоспитанности. Его подмывало и сзади её пощупать, но он воздержался.

Трямс — открылись двери. Он соскочил за ней в ночную улицу. Их обдал бодрящий ветерок. Она опять закачалась лодочкой к спящему дому на улице Добролюбова. Пашка знал этот дом: его первая часть стояла вдоль упомянутой улицы, по которой ходил троллейбус, вторая обращалась к пересечению улицы и Огородного проезда, образуя одну сторону треугольника, третья тянулась вдоль проезда. Женщина проплыла мимо входа в общежитие в средней части, обогнула угол и последовала опять вдоль дома, который повернул тут бок к Огородному проезду. Дойдя до тёмной подворотни, с которой начиналась последняя не относящаяся к общежитию часть строения под номером 23, она свернула в неё. Женщина делала вид, словно не замечает преследователя.