Ванечка
Шрифт:
Телефонный звонок прервал этот крик души, директриса в сердцах сняла и бросила трубку.
– Иди, Надя, отсюда… – сказала она, остывая.
– Но статья!..
– Да, статья. Я читала. А ты знаешь, какая смертность в наших детских домах?.. Уйди, не трави мне душу…
Ночью страшные американцы, эти чудовища из фильмов-ужастиков, только еще страшнее, пытались огромным кухонным ножом зарезать Ванечку.
Надя, проснувшись, рывком села на своей раскладушке и некоторое время сидела неподвижно,
Надя решительно встала, оделась. С сумочкой-рюкзачком за спиной тихо прокралась по темному коридору к кабинету директрисы, пошарила рукой на верхней планке дверного проема и нашла ключ. Открыла запертую дверь, на цыпочках вошла в кабинет директрисы, на стеллаже с документами детей нашла папку с наклейкой «ИГНАТЬЕВ И.Н.» и спрятала ее в свою сумочку-рюкзачок…
А еще двадцать минут спустя, прижав к груди спящего Ванечку, уже нервно ходила по пустой и темной платформе станции Раменки.
В темноте возникли какие-то фигуры, это навстречу Наде шли армейский патруль и милиционер – тот самый капитан, который вместе с баркашовцами проверял документы в электричке.
Они приближались к Наде, и сердце у нее остановилось от страха.
Но они, слава Богу, прошли мимо, и тут, на Надино счастье, вдали показалась электричка, с гудком и грохотом накатила к платформе.
Надя, оглянувшись на капитана и патруль, шагнула в вагон.
Капитан и патруль оглянулись на нее, капитан даже повернулся и шагнул в ее сторону, но…
Двери вагона закрылись, электричка тронулась, и вагоны с грохотом пронеслись мимо капитана, унося Надю и Ванечку.
– А никого нет! Экзамены кончились, все разъехались! – сказал комендант вгиковской общаги – небритый спросонок, в галифе и полотняной нижней рубахе.
– Но я тут живу, – сказала Надя, стоя в двери общежития с Ваней на руках. – В 506-й комнате. Вы меня помните?
– Не имеет значения. У меня ремонт. Смотри…
Действительно, фасад общежития был в строительных лесах, а в вестибюле общежития лежала гора мешков с цементом, линолеумом и прочим стройматериалом.
– Август, – сказал комендант. – Я за месяц должен починить все, что вы тут весь год громите.
– Ну пожалуйста! – слезно сказала Надя. – Хоть на несколько дней! Я вас очень прошу!
– А ты не проси. Без толку! – И комендант стал закрывать дверь.
Но Надя в отчаянии вставила ногу в дверной проем.
– Нет! Я буду кричать!
– Сломаю ногу! – предупредил комендант, нажимая дверь.
– Буду кричать!
– Как давала – не кричала, и рожала – не пищала, – усмехнулся комендант. – Иди отсюда, блядища!
Вытолкнул Надю и закрыл дверь.
– Изверг! Козел! – крикнула Надя в закрытую дверь. И сказала проснувшемуся на ее руках Ване: – Извини, Ванечка…
Стоял прекрасный августовский день – солнечный и не очень жаркий.
Надя с Ванечкой на руках шла по улицам навстречу потоку прохожих, враз обнищавших и
обокраденных дефолтом, озлобленных и растерянных.В пустом и гулком от пустоты вестибюле ВГИКа старушка вахтерша, читая «АиФ», подняла очки:
– А усё, никого нэма, экзамены закончылысь. Прыходь у тому роки…
Надя с пустыми глазами и с Ваней на руках шла по Москве сама не зная куда.
Всюду стояли густые очереди – у обменников, у магазинов. Люди раскупали и тащили по улицам все, что еще можно было купить на рубли, – продукты, телевизоры, газовые баллоны. У подземных переходов пенсионеры рылись в мусорных ящиках. Возле булочной стояла старушка с пустыми, обращенными внутрь себя глазами и картонкой в руках, на картонке было написано: «ДЕНЕГ НЕ ПРОШУ, ПРОШУ ХЛЕБА!» Старушка шептала: «Подайте ради Христа…», но все безучастно проходили мимо…
Надя с Ванечкой на руках шла по августовской Москве 1998 года. У нее тоже стали пустые и потерянные глаза.
Где-то вдали прогремел гром.
В какой-то подворотне у мусорного бака стоял бомж, одной рукой запрокинул над горлом пивную бутылку и жадно пил без остановки, аж булькал, а другой держал в расстегнутой ширинке свой член и мочился – одновременно…
Ванечка загляделся на эту картину, а Надя безучастно прошла мимо.
Снова громыхнул гром, и тут же на город обрушился ливень…
Надя, вся мокрая, остановилась у будки с надписью «СПРАВОЧНАЯ». Наклонившись к окошку, спросила:
– Джигарханян Армен Борисович. Домашний адрес, пожалуйста.
– Артист, что ли? – уточнила дежурная.
– Да, пожалуйста.
– Знаменитых адреса не даем.
– А Удовиченко? Лариса Ивановна…
– Ага! – усмехнулась дежурная. – Может, тебе еще Ельцина дать? Тоже артист!..
Мокрая, с ребенком на руках, Надя отошла от справочной и побрела по улице. Слезы на ее лице смешивались с дождем.
– Что же нам делать, Ванечка?
Ваня, тоже мокрый, пытливо смотрел на нее и молчал.
В каком-то переулке, у подъезда Дворца бракосочетания, возле двух белых лимузинов с кольцами на крыше и цветами на капотах веселые компании молодых людей прямо под дождем и под музыку из магнитофона открывали шампанское и шумно поздравляли две пары новобрачных – двух невест в свадебных платьях и их женихов.
Надя поравнялась с ними, один из женихов протянул ей десятку.
– Кому ты даешь? – сказала ему невеста. – Эта сука ребенка не жалеет, побирается под дождем!
– Да это у нее кукла! – сказала вторая. – Они тут все время крутятся, побирухи! Поехали, мальчики!
Надя, опустив голову, прошла мимо.
Свадебные лимузины, оглашая переулок музыкой и криками, прокатили по лужам, обдав ее водой от пояса до ног.
Мокрая и тощая бродячая собака увязалась за Надей, обогнала ее и оглянулась – не то ждала, не то приглашала следовать за ней. Пойдет вперед и остановится, ждет. Идя за собакой, Надя услышала какой-то ритмичный стук и вышла к Белому дому. Собака со всех ног припустила к Горбатому мосту, к шахтерам, которые, сидя под зонтами и пологами палаток, всё стучали касками по мокрому асфальту.