Вангол

— Вы узнаёте этого человека? — услышал Волохов вопрос не менее наглого и самодовольного следователя, сидевшего за столом.

— Да, это следователь Гладышев, который вёл моё дело в Чите.

— Скажите, вы собственноручно давали такие показания? — Следователь положил перед Волоховым лист бумаги, исписанный мелким почерком.

Волохов, взглянув на почерк и подпись, ответил:

— Нет. Этого я не писал и не подписывал.

— Прочтите, — приказал следователь.

Волохов стал читать. Не дочитав, прервался, удивлённо глядя на Гладышева, потом посмотрел на следователя и сказал:

— Я не знаю этого человека и никогда не был с ним знаком, поэтому всё, что здесь написано, грубая ложь.

— Гладышев, что вы можете сказать по этому поводу? — с издёвкой спросил следователь сидевшего напротив, понуро опустившего голову Гладышева.

— Я ещё раз объясняю, что мне было дано указание в оперативных целях создать компромат на…

— То есть создать лжекомпромат? — прервал его следователь.

— Да, — ответил, опустив голову, Гладышев.

— Кто дал это указание и в какой форме?

Гладышев поднял глаза, полные слёз. Хотел что-то сказать, но жестом руки следователь остановил его и нажал кнопку звонка. Вошедший конвоир получил приказ увести Волохова.

Волохов с ужасом вспоминал содержание того листа. Он не успел дочитать его до конца, так как фамилия человека, на которого он якобы давал показания, была короткой и страшной — Берия. Волохов всё понял и не жалел Гладышева, но и злорадства никакого не испытывал, сейчас он отчётливо понимал цену человеческой жизни.

Два следующих дня его никто не беспокоил, и вот сегодня — с вещами на выход. Наконец коридоры кончились, уже в просторном за двойными решётками тамбуре полная женщина в форме лейтенанта НКВД подала ему небольшой бланк с печатью.

— Не потеряйте — это справка об освобождении.

Волохов не верил своим глазам, он взял бумагу, автоматически сложил её вчетверо и положил в нагрудный карман. Конвоир подтолкнул его:

— Ну, давай не задерживайся, — и открыл дверь, за которой по тротуару прогуливались люди.

— До свидания, — перехваченным от волнения голосом проговорил Иван и шагнул за дверь.

— Совсем обалдел, «до свидания» говорит.

Он услышал за своей спиной дружный хохот.

Он вышел и спустился с небольшого крыльца. Прохожие шли, не обращая на него никакого внимания. Иван остановился, не зная, куда идти. Вдруг сзади кто-то похлопал его по плечу и спросил:

— Волохов Иван Прокопьевич вы будете?

Повернувшись, Иван увидел молодого милиционера:

— Да, я.

— Тогда следуйте за мной.

— А что случилось? Меня только что освободили, я просто не мог ещё ничего совершить.

— Иван Прокопьевич, следуйте за мной, — спокойно, улыбаясь повторил милиционер и не оборачиваясь пошёл.

Волохов пошёл следом. В ближайшем переулке милиционер свернул, и, приближаясь, Волохов услышал:

— Товарищ капитан, вольноотпущенный Волохов по вашему приказанию доставлен.

Он шагнул в проулок, и широкая улыбка Степана Макушева наконец ему всё объяснила. Они обнялись. Когда Волохов наконец пришёл в себя, сзади по его плечу опять кто-то легко похлопал и спросил:

— Дядя Ваня, а меня не хотите обнять?

Не веря себе, Волохов обернулся, и теперь уже Мария, кинувшись ему на шею, обняла и поцеловала. Волохов еле сдерживал слёзы, катившиеся из его глаз. Он долго не мог ничего сказать. Потом, когда они, уже весело смеясь, куда-то шли, спросил:

— Какое сегодня число?

— Двадцать второе июня, — ответил Владимир. — Друзья, это самый счастливый день в моей жизни, я запомню его навсегда.

Они вышли в центр.

— Дядя Ваня, представляешь, меня Степан специально вызвал в Москву, чтобы тебя встретить. Молодец, правда? Я-то думала, зачем, почему? А как тебе наши ребятишки? Смотри, Ванюшка какой смышлёный. В твою честь Степан назвал. Ой, я так рада, — тараторила, идя под руку с Волоховым, Мария.

У главпочтамта, к которому они направлялись, на глазах росла толпа народа. Большой чёрный громкоговоритель как магнит притягивал людей, останавливая людские потоки. Они подошли ближе… «Сегодня… без объявления войны… Германия… Напала…» Война.

Это слово стирало улыбки с лиц людей…

— Да, вот так дела, — озабоченно сказал Степан, когда громкоговоритель замолчал.

— Все идём скорее к нам, там решим, что делать, — сказал Владимир.

Мария растерянно посмотрела на Степана. Волохов стоял нахмурившись, папироса погасла в его руке, но он этого не замечал и всё пытался сделать затяжку.

— Пошли, — махнул рукой Степан, как бы отметая всё, что было до этой минуты.

Костя и Колька Кулаков верхом добрались до районного центра к вечеру, заночевать решили у дядьки Кулакова, Петра Панфилыча. Привязав лошадей на коновязь, они прошли по широкому двору к дому, цепных собак здесь никто не держал, лайки, приветливо помахивая хвостами, потыкались мокрыми носами в ладони парней и сопроводили их до сеней.

— Проходьте, проходьте, орлы, руки сполосните, и к столу, вечерять будем, как раз успели, — приветливо встретил их хозяин. — Авдотья, глянь, кто приехал, давай на стол домашнюю.

— Петро, так перекусите — и в баньку, а после баньки поставлю и стол накрою.

— И то правда. Ну-ка, молока с картошечкой горячей, навались, кавалеристы, — хохотнув, похлопал по крепким плечам парней Петро, усаживая их за стол.

Ели молча. Когда чугун с дымящейся картошкой опустел, Николай и Костя, довольно откинувшись на скамьях и вытирая полотенцами руки, поблагодарили хозяев.

— Как здоровье, Пётр Панфилыч?

— Всё ничего, вот поясница одолела. Авдотья, приготовила ты свою отраву али нет?

— Иди уже, натру тебе хребет, старый конь, — прозвучал добрый грудной голос Авдотьи из малой комнаты.

— Счас я, парни, вы пока в баньку идите, там всё готово, натоплено. Простыни, племяш, знаешь, где лежат. Веники запарьте как следует, — уже из комнаты вперемешку с охами и ахами наставлял Пётр Панфилыч.

— Дядь Петь, всё по уму будет, давай с нами, мы тебя в две руки прогреем, забудешь про поясницу.

— И то правда, Авдотья. Хорош уже, пущай меня парни пропарят. — Пётр Панфилыч, придерживая руками подштанники, набросив простыню на розовую от втираний спину, пошёл вслед за парнями.