Вангол

Банька, натопленная по-чёрному, была прибрана и чиста, раскалённые камни не давали воде долететь до них, превращая её в живительный пар. Распаренные и довольные парни, сидя на полке, лениво махали вениками, прогревая ноги.

— Ну как парок? — спросил Панфилыч, входя в парилку.

— Хорош, дядь Петь, давай на полку.

Колька взял из бадьи два свежих запаренных веника. Костя черпанул кипятка и плеснул на камни. Рванувший пар заставил обоих присесть, а Панфилыч, улёгшийся своим большим полным телом на полке, пробурчал:

— Не гоните, помалу, помалу.

И началось. Надев на голову войлочные треухи, а на руки верхонки, Костя и Николай стали добросовестно обрабатывать вениками ноги и спину Панфилыча, постанывавшего от удовольствия. Они сначала слегка прошлись жаром, обмахивая его вениками, не касаясь тела, а затем начали методично с двух сторон с оттяжкой и смачно парить. Панфилыч, отдуваясь, подбадривал парильщиков:

— Давай, давай, сынки, ох, хорошо! Поддай ещё, шибче, шибче!

Парни, обливаясь потом, работали вениками. Костя хотел было уже сказать, что на первый заход, пожалуй, хватит, как вдруг Панфилыч, дико заорав, рванулся с полка, чуть не сбив их с ног.

— Воды! — орал он, метаясь по парилке, обеими руками схватившись между ног.

Колька, схватив бадейку с колодезной водой, с маху плесканул её на Панфилыча, да чуть промахнулся, окатив заодно и Костю.

— Воды! — продолжал истошно вопить Панфилыч и, видя, что помощи ждать неоткуда, рванул из парилки в предбанник, а оттуда во двор.

Парни, высунувшиеся из дверей предбанника, упали на настил и катались, умирая от смеха. Голый Панфилыч метался по двору, благим матом поминая всё на свете. В стоявшую во дворе бочку с водой он никак не мог влезть, не по размеру его увесистого зада оказалась. Со всего маху опустился в корыто, от которого с визгом отскочили перепуганные свиньи. На крыльцо выскочила Авдотья. Увидев своего благоверного сидящим в свином корыте в отрубях и причитающего, она схватилась за щёки, всё её полное тело пошло волнами. Такого звонкого смеха давно не слышали соседи. Панфилыч дико взвыл, увидев корчившихся от смеха парней и хохочущую на крыльце Авдотью.

— Тащи, дура, простынь да самогону, чем ты меня вымазала! А-а-а-а-а! Огнем всё горит!

Общими усилиями Панфилыча вытащили из корыта и повели в дом. Нахохотались до слёз, пока бедного мужика отмыли и отчистили. Авдотья, то смеясь, то чуть не плача, причитала:

— Я ж не ведала, что в бане-то энта мазь тебе туда попадёт!

— Чё ржёте, кони, как бы плакать не пришлось, — бурчал на парней Панфилыч.

Потом было застолье с самогоном и доброй закуской. Поздно легли, сытые и довольные. Только Авдотья ещё долго прибирала в доме, никогда не оставляла она на ночь беспорядка в своём хозяйстве.

Утром, наскоро позавтракав, Колька с Костей пошли к Козодубу.

— Молодец, что сам пришёл, — неприветливо встретил Николая участковый. — Садись, рассказывай всё по порядку, какого дьявола ты корреспонденту наговорил.

— Клянусь покойными родителями, никакого корреспондента в глаза не видел, ничего никому такого не рассказывал, откель это всё взялось, ума не приложу, — одним махом выпалил Николай.

— Значит, никому такого не говорил?

— Не говорил и в мыслях не держал. — Колька чуть не перекрестился для убедительности.

— Тогда кто ж это мог наговорить? Ведь корреспондент «Комсомолки» просто так из головы придумать не мог, фамилии и место названы. Выходит, кто-то тобой назвался, в поезде ехал и рассказал эту сказку корреспонденту. Для чего?

— А может, это и не сказка? — вмешался Костя. — Хотите верьте, а хотите нет, Демьяниха сразу после пожара мне сказала: «Убили их и пожгли».

— Вот едрёный корень, Демьяниха сказала! Кто такая ваша Демьяниха! Она что-нибудь видела? Кто убил, как убил? — Козодуб встал, нервно заходил по комнате.

— Ничё она не видела, только сказала так, и всё. Она всегда если что скажет, то так и было, это вся деревня знает, — сказал Костя.

Участковый сел за стол и несколько минут молчал.

— Если предположить, что было убийство и поджог, то тот, кто это сделал, взял твою справку. Помнишь, ты выписывал. Ещё говорил, что у отца хранилась, да сгорела. И, воспользовавшись ей… Короче, беглый, не иначе, — подытожил Козодуб. — Только это предположение ещё доказать надо. Сделаю запрос, пусть этого писаку допросят относительно личности того, кого он в поезде видел, глядишь, что и прояснится. А пока никому ни гугу. Ясно?

— Понятное дело.

— Ну всё, вы свободны.

Выйдя от участкового, Костя уговорил Кольку зайти в сельпо, накупили гостинцев детям и вернулись в дом Петра Панфилыча.

Панфилыч был в хорошем настроении. Поясницу отпустило, и он, похохатывая, вспоминал вчерашнюю баню.

— Когда домой-то собираетесь? С делами своими управились? — поинтересовался он.

— Управились, прямо сейчас и поедем.

— Пообедайте, тогда и езжайте, — вмешалась Авдотья, вынимая из печи чугунок с пшённой кашей.

— И то правда, давайте покушайте на дорожку.

Когда Колька и Костя въезжали в свою деревню, уже вечерело, однако на небольшой площади перед сельповским магазином было людно.

— Чё это они? — удивился Колька, глядя, как шустро толкаются в очереди местные бабки.

— Никак чё-то завезли? — Костя, направив коня к магазину, спросил проходившую мимо женщину: — Петровна, чё дают?

— Ничё не дают, всё берут. Спички, соль, мыло, крупу. — Женщина, горестно махнув рукой, заспешила в сторону.

— Эй, Петровна, чё случилось-то?

— Вы чё, с луны свалились? Война началась, немецкие супостаты напали, — ответила им другая спешившая с мешком женщина.

— Вот те на… — только и сказал Костя, разворачивая коня к своему двору. — Позже увидимся, забегай ко мне, — крикнул он и пришпорил коня.

— Как упустили? — Вопрос прозвучал тихо, но майор Васильев побледнел, и его лицо покрылось мелкими каплями пота.

В ту злосчастную ночь он, оставив Битца в камере штрафного изолятора лагеря, лично проинструктировал начальника караула. Обошёл вместе с ним и проверил ближайшие посты, всё было нормально. Отпустив сотрудников, сел в машину и уехал поспать в Городок. Около трёх ночи он провалился в пуховые перины женщины, ждавшей его приезда, и, естественно, уснуть ему практически не удалось. Когда около пяти ночи раздались первые взрывы бомб, он, мгновенно собравшись, выскочил на улицу и был отброшен близкими разрывами. Его не зацепило, но, откашлявшись от пыли, он увидел, что его служебная эмка горит, лёжа на боку. Рядом на земле, собирая окровавленными руками в себя внутренности, сидел водитель. Его глаза, казалось, удивлённо спрашивали: что это с ним случилось? Он даже не кричал, закусив до крови губы. Подхватив под мышки, майор подтащил его к ближайшему дому, кровь хлынула у парня горлом, и он скончался. Добравшись до горотдела НКВД, Васильев увидел дымящиеся развалины, услышал крики людей, заваленных в подвале. Кто-то в форме пытался пробиться к ним, но кусок кирпичной стены, рухнув, напрочь заблокировал двери. Никто не знал, что происходит, где начальство и что делать.

Остановив ехавший куда-то грузовик, Васильев, угрожая оружием, заставил водителя отвезти его к лагерю. Остановились у комендатуры, вернее, около её руин. В это время очередная бомбёжка заставила их вжаться в землю и с полчаса с ужасом наблюдать, как немецкие самолёты методично и спокойно освобождаются от своего смертельного груза.

— Товарищ майор, где же наши? Где наши истребители? — шептал насмерть перепуганный водитель.

«Только бы в машину не угодили», — думал Васильев. То, что происходило там, трудно описать. Бомбовый удар пришёлся по административным корпусам и баракам. Сотни трупов и раненых кругом, сотни заключённых группами и в одиночку уходили из лагеря, поскольку почти никого из охраны не было. Дым пожаров и поваленные вышки, огромные бреши в проволочных ограждениях и проломы в заборе. Но это всё не волновало Васильева. Не обращая внимания на бегущих зэков и продолжающиеся разрывы бомб, он с трудом в развалинах комендантского корпуса нашёл вход в ШИЗО, пролез туда. В коридоре лежал труп дежурного офицера с ножевым ранением в шею. Камеры были открыты и пусты. Битца не было, искать его в этом аду было бессмысленно, да и небезопасно. В кабинете начальника лагеря, вернее, в руинах этого помещения майор нашёл сейф, в котором он оставил документы по делу Битца. Но сейф был покорёжен, и Васильев не смог открыть замок. Вытащить этот здоровенный, ещё царских времен, несгораемый железный ящик вдвоём с водителем грузовика было невозможно. Васильев решил вернуться в Городок, чтобы каким-то образом выйти на связь с Киевом. Связи не было ни в Городке, ни на станции. Своих подчинённых по месту их жительства майор не застал и выехал той же машиной, водитель которой теперь от него не отставал, в Киев. Уже на выезде из Городка они увидели двоих заключённых, уходящих просёлком в сторону леса. Один из них нёс большой жёлтый чемодан.