Ванька-ротный
Шрифт:
– А кто роту на рубеж поведет?
– Роту выводить будет комбат. Твое дело определить исходное положение и указать его комбату. На разведку исходного рубежа тебе дается одна ночь. Комбат с ротой будет ждать тебя у реки.
– Знаю, что ты сейчас скажешь, что эта работа комбата.
– Конечно! – сказал я.
– На то он и комбат, чтобы возиться со своими солдатами.
– Ты пойми! – продолжал майор. Они опять в темноте, куда ни будь залезут.
– Слушай майор! Что-то у вас комбаты пошли все бестолковые?!
– Я
– А теперь что? Теперь сорок третий и всех за руку води?
– Ты опять за своё?
– Ты за своё! Комбат про своё! И я за своё! А ты, как думал?
– Твой выход к подножью высоты 235,8 согласован со штабом дивизии.
– Звони туда! Пусть они отменят свое распоряжение.
– Лично ты комбата можешь за руку не водить. Оставь проводников, пусть они его встретят у Царевича. У меня к тебе всё! Ты свободен! Можешь идти! Вернешься с задания, доложишь лично мне!
Я вышел из блиндажа, поддал ногой, валявшуюся на земле, пустую консервную банку и выругался матом.
– Вы что? Товарищ гвардии капитан! – услышал я голос Кузьмы.
– Как что? Опять на побегушках, за других пахать! Пошли!
Как только спустились сумерки, мы вышли к Царевичу. Я взял с собой группу разведчиков. Впереди идут три. Это наше, так сказать охранение. Нейтральную зону до реки проходим быстро, без остановки. Переправляемся на другой берег и, не выжимая порки, следуем дальше. При движении вперед замедляем движение. Нужно следить за полетом трассирующих, за осветительными ракетами, которые с высоты бросают немцы. Мы идем цепочкой друг за другом, тихо ступая по земле. На всех надеты чистые маскхалаты. Человека в халате темной ночью с двадцати метров не отличишь от земли, если двигаться плавно и не делать резких движений. Каждый раз, когда мы приближаемся к немцам, каждый по-своему переживает этот момент. У одного подавленное настроение, у других сосредоточены лица, а третьи как бы мысленно ушли в себя. Каждый по-своему встречает трассирующие пули.
Где-то, правее, вдоль берега слышны глухие удары тяжелых взрывов. Полета снарядов не слышно, поэтому трудно сказать, наши бьют или немцы.
Впереди на расстоянии видимости идет головной дозор. Три разводчика. За головным дозором следуем мы с Кузьмой, остальные ребята сзади. Кузьма следит за передними, я оглядываю местность и ищу в темноте немецкий передний край. Между нами всеми локтевая связь в пределах видимости.
Но вот вдруг дозорные встали. По молчаливому правилу замирает на месте Кузьма. Я останавливаюсь. За мной, как по команде встали все остальные. Дозорные пригнулись и тихо подались в сторону. Это сигнал остальным занять оборону. Все, кто сзади лежат, смотрят в темноту. Хоть мы и привычны ко всему, натренированы, у каждого из нас темное небо над головой и смерть за плечами.
Дозорные поднимаются. Что-то рассматривают внимательно впереди. Рукой подают мне знак, чтобы я приблизился. Мы с Кузьмой
поднимаемся и тихо идем вперед. Те, что сзади остаются лежать на месте.Подхожу к дозорной группе, у них в ногах тяжело раненый солдат лежит. Он ранен в живот, лежит на спине и тяжело дышит.
– Возьми его винтовку, воткни вверх прикладом! – говорю я тихо Кузьме.
– А вы двое сделайте ему перевязку!
Один из дозорных уходит медленно вперед. Он будет вести наблюдение, пока мы занимаемся с солдатом.
– Братцы! Не оставляйте меня! – сипит на выдохе раненый солдат.
– Лежи! Не двигайся! – говорю я солдату.
– Сейчас сделаем перевязку! А взять тебя с собой не можем!
– Не бросайте меня! – просит он тихим голосом.
– Лежи! Лежи! На обратном пути санитаров за тобой пришлем!
– Пойми ты! Мы разведчики!
– Извеняйте! Понял! – почти нараспев выдыхает он.
– Потерпи солдат! Немного осталось!
Подзываю Кузьму.
– У тебя фляжка с водой? Оставь ему! Он пить видно хочет.
– На пей солдат! – говорит тихо Кузьма,
– Здесь чай холодный с заваркой и сахаром.
Я наклоняюсь над солдатом, еще раз оглядываю его. Перевязка закончена. Ранение не опасное. Осколком вспороло брюшину и не задело кишки. Крови он много потерял. Солдат боялся, что кишки вываляться наружу.
– Теперь не вываляться! – сказал я ему. Лежи спокойно! Мы их бинтами привязали!
Много времени потратили мы около раненого. Летом ночное время короткое. Ночь в августе месяце скоротечна. Чуть задержался и рассвет на носу.
А что делать? Брошенный на произвол судьбы раненый солдат действует на психику моим молодцам. Но вот все готово. Я поднимаюсь с колена и подаю знак двигаться вперед.
С каждой минутой подножье высоты приближается. Мы идем перекатами. Короткий переход, небольшая пауза, осмотрелись, послушали и снова вперед. Чем ближе к немцам, тем чаще остановки. Мы подолгу стоим, вглядываемся в темноту, прослушиваем ночное пространство. Впереди все недвижимо и тихо!
Вот мы снова тронулись с места. В темноте я оступаюсь в канаву, теряю равновесие и спотыкаюсь вперед. И чтобы не упасть, я вскидываю руку вперед, ищу рукой на земле опоры, рука моя попадает во что-то мягкое, липкое и вонючее.
Все эти дни над низиной Царевича громыхала бомбежка и стояла жара. Целыми днями мутное небо висело над окопами. Трупы солдат разлагаются за три дня.
Моя рука попадает в разложившийся труп. Что-то скользкое и липкое висит у меня на пальцах, когда я разгибаюсь, поднимаясь с земли. Я пытаюсь эту склизь стряхнуть, а она болтается и страшно воняет.
Кузьма подходит ко мне вплотную и по запаху чувствует, что собственно произошло. Движение разведки вперёд останавливается. Мне в лицо ударяет трупный залах слизи и к горлу подкатывается приступ тошноты. Я делаю нервные глотки, стараюсь удержаться от рвоты. Немец близко. Посторонний звук может сразу обнаружить нас. Я пытаюсь обтереть руку сорванной травой. Тру кистью руки о шершавую кочку. Я сгибаю локоть, а за монжетом рукава что-то тянется и страшно воняет.
Кузьма снимает с плеча мешок, достает флягу со спиртом, рвет зубами наружную упаковку индивидуального пакета и на марлевую салфетку льет спирт. Он подает мне салфетку понюхать. Запах спиртного тут же отбивает трупную вонь. Я обтираю пальцы и рукав, бросаю салфетку, кажется все в порядке. Можно двигаться. Я подаю команду рукой.