Ванька-ротный
Шрифт:
– Да Федя! Жизнь наша непостижима и разуму не доступна. Сегодня ты жив, а завтра тебя нет! Кому как война! Кому она война, а кому хреновина одна! Они нам приказывают, а мы выполняем! У меня всегда внутри поднимается протест, когда я вижу, как полковой лицемерит и ищет шкурную выгоду лично себе. Сам он из блиндажа выйти боится. Разговор разговором. Все это только слова Ты давай иди готовь ребят. А мы с Серегой здесь полежим и покурим.
На душе у меня кошки скребут. Люди идут на высоту, а я как бы остался в стороне и это не мое кровное дело. Теперь меня совесть гложет и сомнение (скребет). Да! Не очень вышло все гладко и хорошо. Вот ведь как получилось. 16-го февраля я составил схему оборонительных сооружений противника перед фронтом нашего полка и послал ее в штаб. На схеме я стрелкой указал направление ночного поиска взвода пешей разведки. Подлинник схемы остался у меня, и он лежит в планшете. А копию я отправил капитану Чернову. Я полагал по указанному в схеме направлению провести ночной поиск и взять языка. Чернов показал мою схему командиру полка и предложил взять высоту. Сразу двух зайцев убьем. Возьмем высоту, и контрольные пленные будут. Командиру полка эта идея пришлась по вкусу. И он стал требовать от меня решительного штурма. Они знали, что разведчикам не положено штурмовать высоты. Но надеялись, что они со мной быстро справятся вдвоем. Воt так я и остался, как бы в стороне. В ночь на 21-ое мы должны пересечь снежную низину, которую с двух сторон немцы освещали ракетами и простреливали из двух пулеметов. План у нас такой (объявил я собрав всех в круг): мы идем цепью броском через поле, падаем при первой ракете и лежим уткнувшись в снег, ждем пока она погаснет. Затем рывком поднимаемся и бежим дальше. Через поле нам нужно будет сделать
– 13-
От выдержки каждого зависит жизнь. Если сделаете быстро, часовые у немцев в панике разбегутся. Вам останется взять только тех, что останутся в блиндажах.
Сейчас выходим на тропу и следуем вперед по тропе цепочной. Дистанция друг от друга полтора, два метра. Головной дозор высылает Рязанцев в количестве трех человек. Я, Рязанцев и командир взвода дивизионной разведки двигаемся за головным дозором. За нашей группой идет взвод дивизионной разведки, за ним следует разведка полка. У кого какие вопросы? Вопросов нет приступить к движению! Вперед уходят трое разведчиков. За ними следуем мы и остальные ребята. Мы идем по тропе вдоль опушки леса. Мы прошли метров двести. На первом этапе пока все тихо и спокойно. Я делаю знак головному дозору остановиться. Теперь нужно осмотреться. В таких делах торопиться и идти на пролом нельзя.
– Метров сто нужно бы еще пройти! говорю я Рязанцеву и показываю рукой в низину на взлетевшую ракету из немецкого окопа. Он молча кивает, командир взвода молчит.
Я не помню фамилию лейтенанта, командира взвода дивизионной разведки. Сегодня я его увидел первый раз. Вчера Чёрнов раз назвал его фамилию, когда я был у командира полка, а я как-то пропустил мимо ушей. Все это время не до него было, чтобы уточнять как его фамилия. Лейтенант и лейтенант!
Мы прошли еще метров сто и снова встали. Нужно было постоять некоторое время и почувствовать обстановку, осмотреться кругом, взглянуть как немец себя ведет в этом проклятом окопе. Там под кустом у самого окопа погиб Коля Хасимов, когда они с Валеевым хотели взять языка. Вот судьба! Под случайный выстрел попал!
Тропинка, на которой мы стоим, тянется вдоль опушки леса. Здесь все знакомо. Здесь две недели назад мы взяли языка. Тропинка под ногами твердая. Чуть только сверху припушена налетом свежего снега. Справа ее прикрывает узкая полоса густых елей. Кругом пушистым ровным слоем лежит снег. На снегу никаких следов, ни воронок от наших снарядов. На елях снежные шапки до самой земли висят. Вот красота! Ни пуль тебе, ни снарядов! Кругом тишина, аж в ушах комары звенят. Вот в таком бы снежку завалиться и отлежаться, выспаться как следует, а я считай вторые сутки и всё на ногах. Мы стоим на тропе и всякая ерунда лезет мне в голову. Hу что? Наверно пора? – думаю я. Вот ведь так всегда. Перед нами низина. В низине смерть. Почему такая тишина? Я стою и медлю. В душе должно что-то подняться и появиться решительность. Тогда уж будет легче. Тогда полное безразличие придет. Нужно собраться заставить себя! А оно еще не созрело. Оборачиваюсь назад, смотрю на цепочку разведчиков. Каждый из них живой человек, как и я, каждого из них сомнения и мысли мучают. Нет никакой реальной надежды, крохотной зацепки, что мы благополучно проскочим низину. Каждый сейчас представляет, что будет в низине, если по нашей цепи ударят немецкие пулеметы. Один шанс из ста проскочить, если ушастый немец в окопе носом клюёт. Я трогаю за плечо Рязанцева, и мы идем в середину шеренги. Пока мы идем, у меня в голове созревает новая расстановка групп. Если пойдут все сразу цепью и попадут под пулеметный огонь, погибнут все, никому из низины не выбраться. Нужно идти по очереди. Пойдем в три группы, прикидываю я. Мы останавливаемся, трое ребят из головного дозора сзади стоят.
– Пойдем в три группы! – говорю я Рязанцеву и лейтенанту, – Всем рисковать сразу нельзя. Первой пойдет группа Рязанцева. Если она попадет под обстрел, мы с остальными ведем огонь по окопу. Даем возможность ей отойти. Если первая проедет без шума, за ней пойдет вторая. Ты лейтенант своих поведешь. Мне оставите трех дозорных (и Рязанцеву еще одного). Мы прикроем на случай обстрела вторую группу. Когда обе группы достигнут опушки леса, я со своими последую через низину. Нас немного, всего пятеро, мы через лощину самостоятельно перейдем. Две группы пройдут, для третьей опасности не будет. Обстановка будет ясна.
– На всякий случаи договоримся. Вы меня ждете на опушке ровно десять минут. После двух осветительных ракет, мало ли что может случиться. Мы можем здесь на немцев напороться. Порядок следования ясный? Вопросы ко мне есть?
– Вопросов нет!
– 14-
– Может кого из вас порядок следования не устраивает? Сейчас говорите! Потом поздно будет! Кто-то должен идти впереди, кто-то потом и кто-то последним. Кому из вас последним поручим идти?
– Тебе капитан! Какой разговор!
– Я могу пойти через поле первым. Это самое безопасное. Немцы нашего перехода по низине не ждут. И группа у меня самая маленькая. У кого есть сомнения
– Как ты сказал, так и действовать будем. Первым тоже идти опасно.
– И так все решили! Ночная темнота перевалила на другую половину ночи. Немцам видно надоело без конца светить ракетами. Ракеты стали взлетать реже. Немцам видно надоело смотреть на летящие огни.
– Всем приготовиться! – сказал я, – Первую ракету пропускаем, а по второй, когда она ткнется, первая группа бросается вперед. И вот очередная ракета полетела по дуге и ткнулась в снег. Взвод Рязанцева словно подкинуло вверх. Белые маскхалаты пригнулись и цепью метнулись в низину. Еще одно мгновение и они исчезли в снежной пустоте. Прошло несколько секунд ожидания выстрелов и надрывистого удара взахлеб из пулемета. И вот в воздух взметнулась осветительная ракета. Я подался вперед и стал всматриваться в мерцающий свет, бегущий по снегу. Ни лежащих в снегу людей ни белых бугорков их маскхалатов на фоне снежного поля я не увидел. Они видно ткнулись в снег сразу в первый момент. До леса они не успели добежать. Лежат сейчас где-то на полпути. Трудно сказать, где в каком месте они упали. Ночью снежное пространство скрадывает расстояние. Но эта ракета не очередная. Немцы видно заметили какое-то мерцание в низине на снегу. Я напряженно ждал всплеска свинца. Во время войны у немцев на вооружении были скорострельные пулеметы МГ-34. Он давали большую плотность огня. Сейчас врежет в то место, где уткнулись в снег наши разведчики, и считай половина получит приличную порцию свинца, Мы приготовились открыть огонь из автоматов. Точности прицельного огня у автоматов к сожалению нет, убойная сила небольшая, будет конечно трескотня. Из двадцати автоматов плотность огня будет приличная. Бить будем трассирующими. Пулемет сразу подавим. Но тут же в дело войдет немецкая артиллерия. И не известно чем все это кончиться. Она бьет по заранее пристрелянным квадратам. Обрушивается всей мощью нескольких батарей. Как это было с ротой штрафников. Не успели они добежать до немецкой проволоки, как их разметало снарядами. Ни один не вышел оттуда. Прошло минуты две, немецкий пулемет не рыкнул. Я вздохнул глубоко. Тяжесть и напряжение свалились.
– Ну! Теперь твоя очередь! – похлопал я по плечу, стоявшего рядом, лейтенанта.
– Одну пропускаем! Вторая ракета твоя! И вот в небе повисла вторая ракета. Лейтенант и его разведчики сжались в комок, немного пригнулись, застыли на месте. Сейчас она ткнется, зашипит, и в набежавшую темноту ринуться люди, надеясь на случай. Они так же бесшумно, как видение, как призрачные тени метнулись сквозь ели и исчезли в снежной полутьме. Мы стояли меж елей и напряженно смотрели в пространство в каком-то неуверенном, напряженном, томительном сосредоточии слуха. Проходит минута, вторая – ракеты нет. Еще минута тягостного ожидания, ракеты нет. Нас среди ельника осталось пять человек. Теперь очередь наша. Мы ждем очередной немецкой ракеты, чтобы сорваться с места и броситься в низину. Проходят первые томительные минуты. По
– 15-
осматривая все вокруг себя и впереди. Мы по пробитым следам можем идти ускоренным шагом. Пять, десять минут разницы для нас не играют роли. Мы их успеем нагнать. Между нами такая договоренность, если в нашей группе непредвиденная осечка (вдруг произойдет), они нас не ждут. Через десять минут они покинут опушку и выйдут на лесную дорогу, перережут телефонную связь и повернут в сторону немцев, которые сидят на высоте под Бондарями.
Я сижу в низине и жду немецкой ракеты. И в это время я четко слышу немецкую речь метров в двадцати от нас. По тропе в нашу сторону идут немцы и мирно разговаривают между собой. Я делаю знак рукой ребятам, которые со мной. Оглядываюсь вокруг. Справа стоит Сергей, слева трое ребят из головной заставы. Мы тихо, не касаясь обвисших лап елей, освобождаем тропу, припорашиваем снегом свои следы (на снегу), отходим и приседаем за елями. Напряжение и ожидание растет. Сколько их там? Какая группа немцев? Кажется, что в ушах начинают стучать их шаги. А немцы спокойно не торопясь, ничего не подозревая, идут, покашливают, переговариваются меж собой. Прошло несколько секунд, считай они на десяток метров к подошли к нам ближе. Мы их пока не видим, но чувствуем всеми фибрами души. Тропа идет между опушкой леса и бровкой елей. На тропу нам выглядывать нельзя. Всю обедню можно испортить. Когда они поравняются с нами и нами (как на ладошке), мы их одним движением глаз, одной секундой, не успеешь (только) моргнуть, всех можем пересчитать. Сколько их идет по тропе? И сколько их приходится на каждого из нас? (Каждый из нас увидит и решит без всякой команды). Тут дело решается на секунды. Я чуть высовываюсь из-за ели и вглядываюсь в пространство на тропе. Остальные только следят за мной глазами. Я вслушиваюсь в их голоса и делаю вывод, что их трое или четверо. Я зубами снимаю варежку с левой руки и показываю ребятам три растопыренных пальца. Они меня понимают (опуская ресницы). Я показываю большой палец, выставляю указательный и еще один, а большой к ладони прижимаю. Это значит, что крайний из нас (лежащий позади) возьмет на себя двух идущих впереди. Попеременно показывая' большой и указательный палец я даю знать остальным, что они берут на себя, каждый по одному (идущему сзади немцу). Я показываю Сергею, что он будет брать последнего. Я подвигал двумя пальцами быстро, быстро, а потом растопыренной пятерней ткнул себе в живот. Это обозначает, что если последний немец броситься бежать назад, Сергей должен короткой очередью всадить ему пули в живот. Я не стал ждать, пока Сергей мне качнет головой. Немцы были уже на подходе. За пушистым и плотным рядом елей мы расступились по двое. Один из ребят остался на месте. Вот на тропе показался первый немец. Он не спеша подвигал ноги, как бы волоча за собой сапоги. Голова у него вполоборота назад. Он отвечает что-то идущим сзади. Немцев трое. Они цепочкой двигаются по тропе, не глядя по сторонам. У первого на ремне перекинута через плечо винтовка. Второй несет пулемет, обхватив его поперек руками. У третьего винтовка за спиной, в обеих руках по металлической коробке с лентами. Мы начинаем с третьего. Он идет и не знает, что сейчас получит в грудь очередь свинца. Сейчас он сделает еще шага два и получит и получит удар трассирующими и мир для него померкнет навеки. Первый, который говорит, руки засунул в карманы, винтовка у него за спиной, как у повозочных, у которых в руках вожжи и кнут. Мы с Сергеем меняемся местами. Он будет бить по немцу с пулеметом в руках. Мне нужно брать живьем того, что несет коробки. Первого будут брать без выстрела трое ребят. Когда второй с пулеметом поравнялся с Сергеем, в него плеснула короткая очередь, патрона три не больше. Она треснула, как попавший под каблук сапога сухой сучек. Те двое даже не поняли, что это были выстрелы. Они даже успели сделать пару шагов вперед. Спустя секунду выражение лица у них изменилось. Они, как вкопанные остановились, попятились назад и затряслись. Они увидели, как белые призраки метнулись им навстречу. Они только успели пригнуться, съежиться, напрячь мускулы, чтобы пуститься наутек. А эти белые и быстрые. как видение фигуры успели уже приставить к их груди свои автоматы. А тот второй, что получил три пули в грудь, опустил медленно свой пулемет, ткнулся коленами, (положил его осторожно в снег), повернул голову в сторону Сергея, посмотрел на него (и улыбнулся ему) и даже не пикнул.
– 16-
Он замер с поднятой головой на некоторое время, уставил взгляд перед собой и стал смотреть на снег, как будто по снегу ползла божья коровка. Ординарец шагнул к нему и ногой толкнул его в плечо, держа автомат на изготовке. Немец шатнулся навзничь и упал на тропу. Двое других заморгали глазами, вскинули руки вверх и засуетились на месте. Один из них, который нес банки с патронами, неожиданно поскользнулся, потерял равновесие, отпустил банки и взмахнул руками. Падая, он успел схватиться за ствол автомата, ища себе в воздухе опору. Сергею показалось, что немец хочет вырвать у него автомат (из рук) и он не раздумывая полоснул немцу в бок короткую очередь. Немец, как подраненный гусь, замахал руками, запрокинул голову назад и повалился спиной в снег. Пули вышли из ствола автомата, ударили немцу в боки и застучали по стволам деревьев (скрипит несмазанная дверь). Сергей нагнулся над немцем, у того расширились и побелели глаза, выперли наружу со страха как у судака, который глотнул крючок и изогнул застывшее тело. На троп лежало два трупа и один стоял полуживой дрожащий от страха Если ни этот один, нам бы не поверили, что мы наткнулись на группу немцев. Сказали бы что мы струсили и в лес не пошли… Посмеялись бы мне прямо в лицо и добавили: – Рассказывай сказки! Этот один для нас доказательство. Бридихин и Чернов на каждом шагу сами врали и наши слова (без всякого) принимали за чистое враньё. Пленному немцу они поверят. При допросе он скажет, что произошло на тропе. Нам бы его теперь только довести и доставить в штаб живым. Почему нам не верят? Почему мы всегда должны перед ними оправдываться и доказывать свою правоту? Интересно получается! Они сидят где-то там в тылу. Вот и сейчас, спят себе в удовольствие, посапывают. Ждут когда мы вернемся и явимся к ним с докладом. А уважения к нам за постоянный риск, кода мы идем на верную смерть, мы не видим. Идешь на задачу – орут! Вернешься из поиска – снова рыки и втыки. Никто ведь из них никогда не видел живого немца с автоматом в руках. А пойди, скажи – тебя заплюют, в лицо будут смеяться с презрением. Нам высоты и опорные пункты нужны. А ты нам представил задрипанного немца и думаешь геройство совершил. Командованию продвижение вперед нужно! А это твоя черновая работа. Подумаешь невидаль немец с винтовкой! Нам результаты нужны, а не твои мелкие потуги! Да! Подумал я. Вся жизнь вот так кувырком идет! Ребята стояли и виновато смотрели на меня. Они как бы спрашивали – что теперь сделаешь? Сорвалось! Вроде один миг, упустили! Я показал на пулемет и махнул на убитых рукой, документы с убитых нужно взять! Остальное – забираем и отправляемся к своим обратно! Рязанцев должен был слышать наши выстрелы. Он видно понял, что здесь произошло. Ждать нас он больше не будет. Он должен действовать и быстро идти на высоту. Надо успеть до рассвета захватить немецкие блиндажи. На нашу стрельбу немцы с других мест не реагировали. Считали, что это стреляли свои. Я велел Сергею в нашу сторону бросить две белых ракеты. Если Рязанцев увидит, то должен понять, что мы возвращаемся в сторону к себе А для немцев, которые сидят в соседних опорных пунктах, это будет сигналом, что в окоп вернулась группа с пулеметом и стала освещать подходы впереди. Похлопав себя по карманам, я показал на убитых немцев. Ребята от расстройства забыли у них документы забрать. Разведчики нагнулись, проверили карманы убитых, подали мне документы и протянули ручные часы. Я не глядя, засунул все под рубаху маскхалата. Пошли мотнул я головой в сторону, окопа. В окопе у нас дежурили двое.
– Свои! – сказал я негромко и тихо пошевелился для верности. На мой голос и свист навстречу поднялся разведчик.
– Свои! Не стрелять!
– Вас поняли! Товарищ гвардии капитан! Это вы там две очереди дали?
– Пойдете по тропе к быстро сюда убитых! Пару минут на все!: Мы подождем вас здесь. Разведчики вскоре вернулись.
– Положите их на бруствер. Руки согните, пока не застыли. Положите их так, как будто они лежат и наблюдают. Вы останетесь, здесь до утра! Если у Рязанцева все в порядке, то я пришлю за вами связного. Если не пришлю, останетесь на день здесь. Менять пока некем.