Варенье с косточкой

– Чем ты, собственно, недовольна?

– Я мечтала о встрече, которая изменит всю мою жизнь, а это что?

– Так ребенок по-любому изменит всю твою жизнь!

– Ты только послушай: о чем мы говорим? – Липочка закрыла уши ладошками. – Не хочу слышать эту чушь.

Вика заглянула ей в глаза:

– Ой, кажется, я подкоп сделала под пьедестал Лешика? Прекрати прятаться от действительности. Он тебя предал.

Это была жестокая, не нужная никому правда. Олимпиада как-то сразу устала и обмякла.

– Ладно, давай корми своего работника, – напомнила она.

– Вот! С этого мы и начнем перевоспитание, – намекнула Вика.

– Что ты задумала?

– Пока еще не знаю. Но он у меня за три дня другим человеком станет.

Чайник вскипел, Вика высыпала содержимое пакетика в миску, залила кипятком и размешала.

– Как думаешь, сахара и масла добавить?

– Добавь. Он не военнопленный все-таки.

– Эх, Липка, какая ты мягкотелая. Он тебя изувечил, а ты – не военнопленный…

– Так он ведь не со зла. И потом, я не так уж сильно и пострадала.

– И это ты называешь «не сильно»? Из-за него ты потеряла трудоспособность, на дерево не можешь влезть. Так или нет?

– Так.

– Вспомни, как ты Наталью уговаривала, как унижалась…

– Не хочу вспоминать. Противно.

– Вот! Плюс испорченная юбка.

Липа закусила губу – с потерей юбки она так и не смирилась.

– А мне вообще пришлось обратиться за помощью к этому держиморде, Димке, – разжигала себя Вика, – теперь я по гроб ему обязана. И теща брыкалась, не хотела сидеть с Кирюхой, пришлось в ножки кланяться. Тоже противно вспоминать.

– Ты права. Нужно такое устроить этому гаврику, чтобы ему небо с овчинку показалось.

– Ну вот, такая ты мне больше нравишься. Никакого масла, – Вика накрыла кашу блюдцем. – Здесь ему не санаторий, в конце концов.

Глава 15

…Проводив взглядом раздавшуюся фигуру воительницы, Андрей переставил стремянку, проверил ее на устойчивость и взобрался на верхнюю ступеньку, залитую нежными розовыми лучами. Пластиковое зеленое ведро с черной ручкой осталось на земле.

Наверху Андрей присел и огляделся.

Дачные домики терялись в буйной зелени, из зеленого моря торчали печные трубы, где-то недалеко куковала кукушка, совсем рядом хлопотали воробьи, а внизу трещали кузнечики. Под носом покачивалась ветка, так густо усыпанная темно-бордовыми плодами, что казалась фотографией из журнала по садоводству.

Андрей сорвал вишню, бросил в рот и непроизвольно простонал:

– Ммм…

За первой вишней последовала вторая, потом третья… Андрей увлекся, с беличьей проворностью в один угол рта закладывал плод, из другого выплевывал косточку.

На пятой минуте все проблемы, беды и тоска по воле отступили, на седьмой пришло умиротворение.

Стоило надраться до положения риз, чтобы очутиться в таком райском месте.

Елки-палки, как он жил все это время… Как трамвай. Даже цели никакой не преследовал. Просто катил по рельсам туда – сюда, туда – сюда. Ни влево, на вправо, ни вверх даже не пытался взглянуть. А тут такое…

Испытывая доселе неизведанную радость обновления, Андрей с легкой завистью осмотрел деревянное зодчество. Нет, правы классики: бытие определяет, определяет сознание.

Здесь можно слиться с природой, ощутить ее ритм, пульс, дыхание. Очиститься. Плыть в потоке Вселенной. Испытать состояние, которое язычники называют дарна, греки – гармонией, китайцы энергией Ци, а йоги нирваной…

Шорох крыльев спугнул полет мысли…

На соседнюю ветку села синица. Огляделась, перелетела выше, спряталась в листве, и оттуда понеслось:

– Пити-пити-пити. Пити-пити-пити.

– Ну и работничек, вы посмотрите на него: расселся и мечтает, – услышал Андрей брюзжание Виктории. – Что, интересно, ты там делаешь без ведра?

Состояние дарны ускользнуло, не успев раствориться в организме.

Андрей обратил внимание: ружья у Вики не было.

– Наступила мирная фаза в переговорах?

– Ты о чем?

– Ты решила отказаться от насилия?

– Даже не мечтай. Сейчас тебя на мушке держит Липка.

Рискуя свалиться со стремянки, Андрей обернулся.

С террасы на него смотрели два глаза из-под панамы и дуло ружья.

Против воли волосы на коже Андрея встопорщились.

– Черт. Нашли игрушку.

– Не тешь себя иллюзией. Никаких игрушек. Все всерьез. Держи свой завтрак. – Виктория протянула миску с чем-то по виду совершенно несъедобным: жижей мучнистого цвета, с темными вкраплениями.

Физиономия Андрея вытянулась:

– Что это?

– Овсянка, сэр.

– А что там плавает?

– Изюм.

– Я не ем овсянку с изюмом.

– Изюм выплюнешь.

– Сама ешь свою овсянку. «Мы парни, с нами просто», – Андрей очень похоже изобразил героя Харрисона Форда. – На завтрак я ем яичницу и бутерброды с колбасой, на обед – борщ и котлеты, на ужин жареную картошку с сосисками или жаркое. Еще пельмени и вареники.

– Я и так уже сильно пожалела, что привезла тебя сюда. Ты не ценишь хорошего к себе отношения. Наверняка у тебя в жизни куча проблем.

– Да ты прямо ясновидящая.

– Да нет, – парировала Вика, – я просто умная.

– Надо же, какая плотность умных людей на одном квадратном метре.

– Пити-пити-пити, – повторилось из листвы.

– Кончай трепаться! – Вика с беспокойством оглядела небо. – Давай, собирай вишню. Дождь будет.

Андрей обследовал взглядом небесную лазурь – она была ничем не замутненной.

– Как ты определяешь, что будет дождь? Суставы крутит?

– Я умею слушать голоса природы, – высокомерно сообщила Вика. – Короче, будешь кашу или нет?

– Я ж сказал: кашу не ем. С детства.

– Детдомовец, что ли?

– Почему это?

– Некому тебе, бедненькому, было сварить вкусную кашу.

– Ко всем своим достоинствам ты еще и аналитик, – хмыкнул Андрей.

– Практик. Ладно, не заговаривай мне зубы. Не хочешь кашу – твое дело. Держи. – Вика подняла с земли и протянула ведро.