Варвара. Случайные совпадения с реальной жизнью.

– Я, наверное, дурочка, - доверчиво шептала мне Алка в такие моменты, - но ничего поделать не могу, такое удовольствие курить, пить кофе с только что накрашенными ногтями. Что бы еще пахло лаком и я боялась испортить маникюр.

Я не курила и ничего не понимала в таких удовольствиях. У меня курили оба родителя, и меня это несколько раздражало, потому что пахло и потому что окурки. Потом, они послушав передачу "Здоровье" задумались о том самом здоровье, которое уносит дым и решили бросить курить оба. Папа - решительный бросил. Мама разложила везде мятные конфеты и стала курить, забираясь на плиту прямо в вентиляцию. И все сделали вид, что в доме больше никто не курит. Но я с детства отличалась прямо таки собачьим нюхом и все равно всю унюхивала, но в отличие от детства у меня появились и другие таланты, как воспитанность и мозги, и я стала сдерживать брезгливое "фу, опять накурили".

Алка предложила просто решение:

– Тебе надо самой начать курить, тогда не будет противно, и может быть, ты поймешь меня в моем удовольствии.

Но курить простые обычные сигареты было скучно. Я придумала себе образ, начитавшись поэтов Серебряного века, в особенности я полюбила Гиппиус и немножко Блока. Гиппиус со своими мрачными стихами про мрачный Петербург рисовалась в воображении утонченной, нервной и обязательно с папиросой в длинных пальцах. Я стала носить черный цвет и загадочно красится, а с моими светлыми волосами это смотрелось эффектно. Готов тогда еще не придумали, и все утонченно-мрачные личности просто по своей прихоти носили черное.

Длинные музыкальные пальцы у меня имелись, кроваво-красный лак мы Аллой организовали и кофе заварили. И запаслись папиросами Беломорканал. Надо соответствовать образу. В первый раз, я никакого удовольствия, кроме зеленого цвета лица не получила. Но постепенно втянулась и научилась не вдыхать эту мерзость глубоко. Аллу я поняла с ее накрашенными ногтями и сигаретой. Но нашла свое, удовольствие. Курилка в Областной библиотеке Горького. Я все мрачная в черном, с томиком Гиппиус, (мне как библиотекарю это было можно), заходила в курилку, мяла в нервных пальцах Беломор канал и затягивалась (только не сильно) переживая предрассветные крики петухов и шершавопыльное предательство Питерского гранита. Взоры всех мужчин были мои, а библиотечные суровые дамы кривили рты, но сдерживали откровенные плевки в мою сторону, на такое нарушение всех приличий. Я получала удовольствие и кличку от Панамы "козел-провакатор". Почему "козел" он так и не созналась, но коза звучало бы так красиво, я это и сама понимала.

Гриша, посмотрев на все эти мои поэтическо-сигаретные метания, хмыкнул и сообщил:

– Ну раз ты теперь уже большая девочка, будем учится пить спирт. А то без этого никуда.

Варвара и спирт.

– Даме - спирт?
– возопила я, перефразировав Булгакова.

– Конечно. Водка - это пошло.
– не поддался на провокацию Гриша.
– Поехали ко мне.

Я нахмурилась. Ехать к мужчине домой? Это не в моих правилах. Но... было страшно интересно. Но я хмурилась, не выпуская интерес наружу, что бы Гриша, не догадался.

– Даю честное пионерское, что будем пить только спирт, и ни каких глупостей.

– Значит, пить спирт, дело серьезное?
– решила уточнить я.

– А ты думала!

– Я думала, что даме пристало пить вино, ну коньяк в случае сильного душевного волнения...

– Даме, курящей Беломор, эти напитки строго воспрещены, они портят все впечатление. И потом, тебе очень интересно. Хоть и страшно.

Вот уж кто "козел-провокатор" надо еще посмотреть.

– Интересно.
– созналась я.
– Но, никаких глупостей.
– поставила я условие.

– Договорились.

Квартира Гриши произвела впечатление. Старый сталинский дом, в самом центре самой центральной улицы, с высоченными потолками. Пять комнат, экое барство, в почти советское то время. А библиотека! Я бы там поселилась, и осталась жить навсегда! Отдельная комната с большим мягким диваном и маленьким столиком. Я бы тут хорошо расположилась - крепкий чай, изюм и книга. Быстренько нарисовала я себе чудесную картинку, все распланировала, как хорошо в закатный час читать под пледом, с кухни доносятся волнующие запахи предстоящего ужина, заботливый мужчина рядом... Но все же спросила:

– А уборкой этого всего великолепия кто занимается?

– Жена.

Я чуть не упала в обморок. Жена... и меня в гости пригласил? Меня? Такую приличную и трепетную лань?

– Пожалуй, мне пора.
– я благовоспитанно поджала губки, вполне подходяще для оскорбленной старой девы.

– Почему?
– удивился Гриша.

– Ты не понимаешь?
– продолжала я изображать благовоспитанность.

– Нет.
– честно признался он.

– Ты женат. Я с женатыми не встречаюсь.

– Это принцип?

– Да.

– Скажу тебе по секрету: лучше таких принципов не иметь. А то вдруг захочется, а у тебя принцип. Будешь или несчастна или беспринципна.

– Сложно с тобой.

– Нет. Со мной просто. Только не выдумывай глупых принципов, усложняющих твою жизнь.

– И все же я пойду.

– А спирт?

– Как-нибудь переживу без этого сомнительного удовольствия.

– Молодец! Ты мне все больше нравишься. Стойкий, наивный ребенок.

Вот так, это значит он, меня оценивает, ставит надо мной всякие опыты, а я наивно полагаю, что я умная, начитанная и в жизни разбираюсь! Самый лучший метод в такой ситуации - обидеться. Надуться, поморгать, что бы блеснула большая слеза, вздохнуть порывисто и отвернуться, что бы скрыть невольные слезы.

– Пятерка! Заслуженная пятерка. Разыграла, как по нотам. Пошли уже выпьем!

– А жена?
– расстроено напомнила я.

Жалко все же, что такой мужчина женат. Такой славный гадский Карлсон.

– Прибирает жена нашего дворника. Я не разрешаю маме заниматься уборкой, она уже в возрасте. Маму надо беречь.

Еще и мама! Что я еще сегодня узнаю? Хорошо, что не женат, он только-только, стал мне нравится. Но за наивного ребенка надо отомстить.

– Такой большой и живешь с мамой?

– Конечно. Я хороший и правильный еврейский юноша. А еврейские мальчики всегда живут с мамой до своей женитьбы.

– То есть ты не женат?

– Фу... мы это уже выяснили.

– А житье с мамой это не принцип? Или у тебя тоже есть принципы?

– Быстро учишься. Это любовь к маме.

– Фу... пошли уже выпьем. Я устала.

Меня провели на кухню. На стол постелили газетку, открыли банки со шпротами, тушенкой и селедкой. Поставили два граненных стакана. Достали трехлитровую банку спирта. И пригласили присесть. Тяжелую прозрачную жидкость плеснули в стаканы и один подали мне.

– Выдохни и выпей залпом.

– А разбавить?
– испугалась я.
– И почему на газетке?

– Выпей, я объясню. Ну!

Отступать было некуда. Сама согласилась. Правда, я все же надеялась на разведенный спирт, или на вино... и вообще думала, что это шутка такая... Я задумчиво покачала спирт в стакане.

– Может не надо?

– Надо.

Я выдохнула и зажмурившись плеснула в себя эту жидкость. Слегка обжигая, она скользнула в желудок. Слезы брызнули из глаз.

– Запить!
– прохрипела я.