Варяги

Нет ответа.

— Прятаться недостойно воина, воевода!

— Как смеешь ты, не облизавший молоко матери, кричать, что я прячусь? Принимаю бой!

Вадим взмахнул мечом, требуя очистить проход. Ратники расступились, опустили оружие. Пользуясь передышкой, смахивали пот со лбов и их супротивники.

Вот и встретились они вновь лицом к лицу, распалённые сечей и ненавистью. Лишь краткий миг глядели в глаза друг другу. Один из них должен пасть бездыханным на истолчённую в пыль землю. Тот, от кого отвернутся боги.

Отбросил в сторону доспех воевода: честный бой — Рюрик вышел на поединок без щита. Столкнулись мечи, глухо звякнули и стремительно разошлись. Вадим наступает. Злее и метче становятся его удары...

— Вадим, остерегись! — доносится до него женский вопль, и он узнает голос Людмилы. «Почему она здесь? Чего — остерегись?»

На миг, только на один миг, оглянулся Вадим — увидел племянника Рюрика Олега, детский меч, и померк белый свет в его глазах...

— Вадима убили! Воеводу! — взмыл стон над торжищем.

— Вперёд! — задыхаясь, хрипел Рюрик. — На три дня отдаю вам Новеград!

Расталкивая встречных, дик и страшен, пробился Михолап к ближайшей избе, поднялся на крыльцо, глянул на торжище и онемел. Плотным потоком валили на него женщины и дети, тащились, поспешая, старики. Они уже запрудили выходы на улицы и оттесняли ратников к врагам. Для сечи не оставалось места.

— Назад! — кричал Михолап во всю мощь голоса. — Назад, бабы!

— Там варяги! — вразнобой отвечали ему.

Выполняя приказ князя, с первыми лучами солнца немногочисленные отряды Рюрика начали врываться в избы, выгонять на улицы жителей. Женщины и дети пытались прятаться и разбегаться, но куда ни бросались, всюду натыкались на воинов. Открытой оставалась только одна дорога — к торжищу, на котором кипела сеча. По замыслу Рюрика, толпы горожан должны были навалиться на противника сзади и отрезать ему путь к отступлению.

Михолап разыскал Радомысла.

— Варяги весь град сюда гонят, задавят нас! Разворачивай свою дружину, пробивайся на волю. Людей спасать надо, — говорил он, надвигаясь на друга. — Пробьёшься — уходи из града. Чую — одолеет Рюрик.

Дружина Радомысла с трудом, но вырвалась с торжища. Вслед за ней устремились насильно согнанные горожане. Место сечи стало просторнее. Но ярость ратников пошла на убыль. Смерть воеводы, сознание, что перед ними не вся вражеская сила и за спиной их ожидают тоже варяги, делали своё дело. Началась замятия.

«Видать, пришло время принять смерть», — подумал Михолап.

— Не посрамим земли нашей! Мёртвые сраму не имут! — И пошёл, тяжело ступая, сжимая окровавленный меч, навстречу врагам. За ним потянулись дружинники.

Вывел он с торжища малое число воинов. Сеча в Новеграде, затухая в одном месте и вспыхивая в другом, длилась до вечера. Его мутило от крови, перед глазами всё плыло, кружилась голова. Но руки привычно делали своё дело — прикрывали голову щитом, наносили удары мечом. В одной из потасовок вражеский меч пробил его кольчугу, скользнул по рёбрам. Тело саднит и кровоточит. Разоблачиться бы, промыть рану, перевязать её холстиной. А ещё лучше — отлежаться. Но день длится, и пока ты не выбрался из града — сражайся...

Князь Рюрик сдержал обещание: Новеград на три дня был отдан воинам.

На третий день после побоища из града в одиночку и небольшими ватагами потянулись люди.

Первыми его оставили торговые гости. Обобранные до нитки, они торопились покинуть это проклятое место, где поступили с ними так не по-божески. Разве купцы воюют? Их дело торговать, обогащать власть имущих и простой люд. Конечно, купцы не забывают и себя, но разве их труд и немалый риск не должны оправдываться? Разве мало привозили они в этот город злата, самоцветов, парчи? А теперь они нищие. Всё забрали воины бодричского князя. Рюрик оказался глупцом. Нить торговли разорвать легко, связать трудно. Мало ли других земель, пусть не таких богатых, но купцов в них ждут. Случается, правда, грабят и там, но не снимают с плеч последний кафтан. Пусть князь Рюрик и его воины попробуют прожить без купцов. Пусть, а мы тут больше не гости.

За торговыми побежали нарочитые. Эти пробирались тайком, ночами. Загрузив ладьи припрятанным, обмотав уключины тряпьём, шикали на челядинов при каждом громком ударе весла. Хоромы порушены, нажитое ушло в чужие загребущие руки. Оставаться в Новеграде с таким князем? Пусть его сам сидит здесь.

Покинули Новеград и многие из рукодельников, надеясь пересидеть лихую годину в глухих посельях, селищах и выселках.

На четвёртый день Рюрик повелел воеводам утихомирить воинов. Отправил посланцев к старейшинам — звать на беседу. Посланные, пряча глаза, доложили, что старейшин не нашли, хоромы их разгромлены, стоят пустые. Рассвирепел князь, приказал спешно снарядить ладьи, догнать беглецов. Кипя гневом, ярл Снеульв известил: у ладей прорублены днища. Рюрик уже не метался по горнице. Спокойно и даже равнодушно велел сосчитать, сколь жителей осталось в граде, отправить мелкие отряды по селищам.

Ослабевшего Михолапа Онцифер спрятал недалеко от града, в своей охотничьей землянке. Тут у него хранился необходимый для первого случая припас: две горстки соли, кусок вяленой сохатины, полторбы ржаной муки, чтобы на скорую руку сварить затируху... Град, он хоть и недалече, да ноги-то намнёшь иной раз так, что и не рад будешь...

Так объяснял по пути охотник и несостоявшийся купец Онцифер дружиннику. Михолап шёл, с трудом переставляя ноги. Куда шёл, зачем — не соображал.

В землянке, повозившись с кресалом, Онцифер вздул огонь, стащил с Михолапа бронь; увидев окровавленный бок, заохал. Сбегал к ручью, принёс в корчаге воды, поставил на очаг. Не найдя тряпицы, рванул подол исподней рубахи. Промыв тёплой водой рану, перевязал. Осторожно, как малого ребёнка, уложил Михолапа, стянул с него сапоги. Дружинник спал тяжёлым сном смертельно уставшего человека.

Проснулся на другой день к полудню. Бок саднило, но жару в теле не ощутил, дышалось легко. Поднял руки, сжал кулаки: сеча... торжище... мёртвые и живые... Проворонили град, проспали...

Онцифер подал ковш с питьём.

— Испей, Михолап, узвару моего. Пока ты спал, я тут травок кое-каких набрал, сварил. Испей, пользительно.

Михолап выпил настой, поморщился — был он горьким и терпким, вязал рот.

— Ну-тко, показывай, куда заволок меня...

Они вышли из землянки. Вокруг шумел лес. Заливались птицы. Пахло прелью и сосновой смолой.

— Благодать-то какая, Михолапушка. Век бы отсюда не уходил...

— А уходить надо, Онцифер. Град рядом, доберётся Рюрик и до твоей ухоронки. В поселье надо подаваться...

— Скажешь тоже — в поселье... Я всю жизнь в граде жил, откель у меня поселье-то? И тебе не советую. Рюрик-то очухается, по селищам шарить учнёт. Думаешь, до твоего поселья не доберётся?

В землянке прожили три дня. Михолап маялся, не зная, на что решиться. Возвращаться в град нельзя, подаваться в своё поселье тоже рискованно. Добро бы с пользой рисковать, для дела, а по безделице голову сложить после такой сечи глупо. Мучила неизвестность: как там старуха? Осталась ли в граде? Жива ли?