Варяго-Русский вопрос в историографии

Можно предположить, заключают они, что эти факторы - местные потребности и иностранный спрос - определили рост поселений того особого типа, ставших впоследствии городами. Ими также было отмечено, что историки Х.Пиренн, С. Волин, А.Шюк, а также археолог Х.Арбман видели в скандинавских городах чужеродное явление. Историк и археолог X. Андерссон в свою очередь говорит, что городская жизнь в области озера Меларен (Средняя Швеция, а именно оттуда прежде всего норманисты выводят шведов на Русь), в основном, сложилась к началу XIV в., чему предшествовало ее интенсивное развитие в течение XIII столетия. Иначе шло, по его оценке, развитие города в нынешней Западной Швеции, которая в средневековье была поделена между тремя странами (Данией, Норвегией и Швецией): города здесь стали развиваться позднее, хотя и там было несколько городов, появившихся довольно рано. В некоторых регионах Западной Швеции развитие городской жизни носило нестабильный характер.

Бирку Гларке и Амбросиани считают исключением, появившимся в VIII в. и исчезнувшем в конце X. Обратившись к материалам раскопок X. Стольпе (70-80-е гг. XIX в.), в ходе которых были исследованы около 560 могил с трупосожжением и 550 захоронений камерного типа в гробах, они констатируют: что в последних в обилии найдено оружие, украшения и предметы импорта, что их долгое время выдавали за захоронения шведских викингов, но в действительности в них были погребены иноземные купцы, т. к. там присутствует не шведский похоронный обряд (большинство захоронений относится к IX-X вв. с преобладанием X столетия). Шведский ученый Д. Харрисон в 2009 г. подчеркнул, «что Бирка была маленьким городком с незадачливой судьбой, эксперимент, которому не суждена была долгая жизнь. Город возник где-то в конце VIII в. и просуществовал около 200 лет. ... Пока не удалось выяснить, почему город стал стагнировать и постепенно исчез. Предполагается, что торговые пути пошли другим маршрутом, и число торговых гостей в Бирке стало падать».

В 1974 г. И.П. Шаскольский констатировал, что «в XII в. отдельные торговые местечки (k"oping) стали сменяться устойчивыми поселениями городского типа, перераставшими в города. ... Наиболее известные города страны сложились в XIII в., завершившем в Швеции раннефеодальный период», что «лишенные сколько-нибудь заметного притока населения, шведские города росли медленно» и что в XIII в. оформлялся городской строй страны. Сегодня шведские ученые Т. Линдквист и М. Шёберг акцентируют внимание на том, что принято в шведской науке в качестве давно установленной истины: по-настоящему строительство городов в Швеции началось лишь только с конца XIII в.: Лёдосэ и Аксвалль в Вестергётланде, Кальмар в Смоланде, Боргхольм на Эланде, Стегеборг в Эстергётланде, а также в районе озера Меларен Нючёпинг и Стокгольм. Отсюда парадоксальным звучит заключение Амбросиани: «Достойно удивления, что викинги, которые в это время (VIII—IX вв.) практически не имели собственной городской культуры, совершенно очевидно, играли значительную роль в развитии городов на востоке». То же самое демонстрирует в своем труде X. Андерссон[256].

Но удивления достоин как раз тот факт, что норманисты с необычайной настойчивостью, достойной лучшего применения, заставляют викингов делать совершенно не присущее им, например, строить города на Руси тогда, когда они этого не умели и не могли делать, как об этом говорят шведские специалисты, у себя дома, в Скандинавии. Но послушаем голос Мельниковой хотя бы 1997 года. Рисуя скандинавов «первооткрывателями пути на восток», прочно освоившими к середине IX в. движение по Волге, она говорит о появлении в это время «вдоль пути торгово-ремесленных поселений и военных стоянок, где повсеместно в большем или меньшем количестве представлен скандинавский этнический компонент», вдоль него «вырастали поселения, обслуживающие путешественников: пункты, контролировавшие опасные участки пути; места для торговли с местным населением (ярмарки) и т. п. Путь обрастал сложной инфраструктурой: системой связанных с ним комплексов, число и функциональное разнообразие которых постепенно росло». Дух захватывает при виде этой гигантской строительной площадки, где все по делу и где как грибы появлялись, благодаря скандинавам - этим «пионерам» Востока (достойным стать героями остросюжетных «остернов»), «Ладога, Городище под Новгородом, Крутик у Белоозера, Сарское городище под Ростовом, позднее - древнейшие поселения в Пскове, Холопий городок на Волхове, Петровское и Тимерево на Верхней Волге...». В 2008 г. Петрухин говорил о проникновении «скандинавской руси в бассейн Волхова» и формировании «там сети городских центров...»[257].

Но в тот же 2008 г. Мельникова, ведя речь о Рюрике - предводителе «одного из многих военных отрядов скандинавов, действовавших в IX в. в Поволховье и контролировавших северо-западную часть Балтийско-Волжского пути», сумевшего силой, хитростью или дипломатическими талантами добиться власти», вместе с тем подчеркнула, что в «сказание о Рюрике» вносились изменения: «К их числу относится включение мотива основания города, обязательного для "биографии" русского правителя, но совершенно невозможного для скандинавского конунга (поскольку в Скандинавии до XI в. города отсутствовали)»[258]. Хотя Мельникова на два века произвольно «удревнила» (что только не сделаешь под влиянием норманистской одержимости), по сравнению со шведскими учеными, появление городов в Скандинавии, но даже из такого ее признания виден весь домысел по поводу скандинавов - якобы основателей поселений и городов на Руси IX-X веков. Потому что не может ничего основать и создать тот, кто этого не умеет делать. К тому же основание города - это не какой-то пустяк, под силу каждому.

Л.П. Грот, отмечая распространение городских традиций в Скандинавии с юга на север, объясняет появление городов в Швеции контактами с материковой частью Европы и прежде всего с Южной Балтикой, откуда в XII— XIII вв., в связи с активным укреплением на ее территории немцев, в Швецию шел поток переселенцев, в том числе славян, а также утверждением христианства и строительством монастырей, которые стали появляться, как, например, пишет К. Андерссон, с конца XI века. Соглашаясь с Грот, следует только добавить, что градостроительство у южнобалтийских славян находилось на небывалой высоте, вызывая восхищение у соседей-германцев. Масштабы и объемы их внутренней и внешней торговли (а торговлей балтийские славяне занимались не только повсеместно, но и чуть ли не целыми городами) вызвали раннее - с VIII в.
– и интенсивное развитие на Южной Балтике большого числа городов, располагавшихся на торговых путях: Старград у вагров, Рарог у ободритов, Дымин, Узноим, Велегощ, Гостьков у лютичей, Волин, Штеттин, Камина, Клодно, Колобрег, Белград у поморян. Эти торговые города были весьма обширны, многолюдны и хорошо устроены как в хозяйственном, так и в военном отношении. Они имели улицы, деревянные мостовые, площади, большие дома в несколько этажей, были защищены высоким земляным валом, укрепленным частоколом и другими деревянными сооружениями.

Исходя из того, что главный город ободритов Рарог немцы именовали Микилинбургом (Великим городом), а Волин, по их же признанию, «был самый большой город из всех имевшихся в Европе городов», ясно, что подобных городов они ни у себя не имели, ни у соседей не видели. Когда датчане в 1168 г. захватили на Руяне Кореницу, то были поражены видом трехэтажных зданий. И именно города южнобалтийских славян станут затем ядром знаменитого Ганзейского союза. Само слово «Hansa», указывал в 1847 г. норманист П.С. Савельев, является славянским и происходит от того же корня, что и наш «союз» («Н» в нем есть «придыхание», свойственное западнославянским наречиям, т. е. настоящая форма этого слова, которое встречается в актах Ганзейского союза, «Anza», и в его основе лежит корень «уз-», от которого в русском языке образовались «уз-ы», «уз-ел», «со-юз», «с-вязь», а у западных славян «uza», «auza», «wunzal», «swaza», «swarek» и др.). Таким образом, заключал ученый, существовала поморская Анза IX-X веков. Позже антинорманист И.Е.Забелин подчеркивал, что Ганзейский союз есть «продолжение старого и по преимуществу славянского торгового движения по Балтийскому морю»[259], к которому спустя столетия присоединятся и скандинавы, и немцы.

И градостроительная традиция славянской Южной Балтики оплодотворила скандинавские земли. Так, в отношении датской Хедебю Гларке и Амбросиани заметили, что из разграбленного славянского Рерика-Рарога в Шлезторп в 808 г. король Годфред перевез какое-то число купцов, что ознаменовало собой основание Хедебю как городского поселения (при взятии Рерика был убит князь Годлиб, отец Рюрика). Д.Харрисон в свою очередь констатирует, что Годфред «в принудительном порядке переселил в начале IX в. ремесленников и торговцев из западнославянского города Рерика в его город Хедебю, что стало удачной акцией, поскольку через несколько десятилетий этот город стал процветающим королевским торговым городом». Выше отмечался богатый славянский керамический материал Лунда в Сконе (Южная Швеция), долгое время принадлежавшей датчанам (Х.Андерссон лишь с середины XI в. определяет его как плотно населенный пункт, а как город в средневековом понимании рассматривает с начала XIII столетия). Рядом с Лундом недавно был обнаружен город, который не упоминается в письменных источниках (на его месте сейчас находится маленький населенный пункт Упокра) и систематическое исследование которого началось в 1990-х годах. По расчетам специалистов, этот город, а его площадь составляла 40-50 га, существовал примерно тысячу лет: с начала II в. до н.э. и до начала XI века[260]. Можно не сомневаться, что расцвет этого города, преемником которого стал Лунд, связан с южнобалтийскими славянами.

К словам И.Лелевеля 1824 г. следует добавить замечание норманиста М.П.Погодина 1825 и 1846 гг., что в IX в. Швеция не составляла единого целого и что в ее пределах обитало «множество мелких, независимых друг от друга племен»[261] (в силу чего Швеция того времени не была, как это обычно представляют норманисты, какой-то «сверхдержавой», якобы обладавшей гигантскими ресурсами и способной к самым активным и к самым масштабным действиям на огромных просторах Восточной Европы, да еще проникать на арабский Восток и в Византию). Мало что изменилось в Швеции и спустя более трех столетий. «Шведский строй в начале тринадцатого века, - отмечал немецкий ученый К.Леманн в 1886 г., - еще не достиг государственно-правового понятия "государства". "Riki" или "Konungsriki", о котором во многих местах говорит древнейшая запись вестготского права, является суммой отдельных государств, которые связаны друг с другом только личностью короля. Над этими "отдельными государствами", "областями" нет никакого более высокого государственно-правового единства, ни самостоятельного единства, ни единства, происходящего из областей посредством избрания или рождения. Случайно они стоят один рядом с другим, если не обращать внимания на королей. Каждая область имеет свое собственное право, свой собственный административный строй. Принадлежащий к одной из прочих областей является иностранцем в том же смысле, как принадлежащий к другому государству».

Эта цитата приведена из статьи Д.С.Лихачева, где он говорил о «Скандославии». После чего академик подчеркнул, тем самым опротестовывая свою идею о «Скандославии», что «единство Руси было с самого начала русской государственности, с X в., гораздо более реальным, чем единство шведского государственного строя» и что «в Скандинавии государственная организация существенно отставала от той, которая существовала на Руси...»[262]. А насколько «существенно отставала» скандинавская государственная организация от русской видно даже из того факта, что шведы заимствовали из русского языка слово, представляющее собой очень важное свидетельство уровня развития государственной жизни - «groens др.-рус. граница» (в т. н. «документе о границах», относящемся к середине XI в. и сохранившемся в копии XIII в., «впервые регулируются вопросы установления границы между Швецией и Данией»)[263]. Да и само шведское государство возникло лишь тогда, когда уже распалась Киевская Русь, якобы основанная шведами. Как отмечается сейчас в шведском учебнике для школ и неисторических вузов, первым королем державы свеев и внутренней части Гёталанда был, «по всей вероятности», Олав Шёткоиунг: «Это значит, что "объединенная" Швеция возникла самое позднее около 1000 года».

Несколько ниже, в разделе «Период возведения государства (1060-1250)», авторами пояснено, что «"объединенные" шведские земли - зародыш государства Швеция - сначала представляли собой конгломерат областей, управляемых избранным королем как единственным связывающим звеном. Влияние короля в областях, являвших собой небольшие государственные образования с лагманами во главе, было с самого начала очень незначительным». И было настолько незначительным, что в 1080-х гг. папа Григорий VII обращался с посланием к «вестъётским королям». И, как подчеркнул после этой информации в 1974 г. И.П. Шаскольский, в конце XI в. «речь может идти... лишь о варварском государстве, сохраняющем многие черты военной демократии и лишь впоследствии феодализирующемся»[264]. Современные шведские медиевисты, констатирует Л.П. Грот, X-XII вв. «относят к догосударственному периоду в шведской истории, определяя его как стадию вождества»[265]. В связи с вышесказанным, шведы не могли в IX в. и городов на Руси построить, и государство создать, потому как еще очень не доросли до таких очень серьезных дел.