Ваша жизнь больше не прекрасна

При входе на рынок встретились два таких опасных гражданина. Один подкинул ногой голубя, прыгнувшего за брошенным окурком, продолжая при этом разговаривать по мобильнику. Потом сложил телефон и, не меняя выражения мрачной задумчивости, сказал:

— Мама звонила.

— Ну и что? — спросил спутник.

— Сказала, приедет.

Я внутренне сжался — голос показался знакомым. Это он сказал Малышу: «Пошли. Пчелы заждались».

Пиндоровский вполне мог послать за мной не шпионов, а «ублютков». Пустым делом было пытаться понять, чем я могу ему быть опасен. Достаточно того, что неприятен. Таких гнобят с особым сладострастием.

Впрочем, «ублютки», если это и были они, не обращая на меня внимания, растворились в толпе.

Словечко «неприятен» напомнило о листочке, который на прощанье вручил мне Шитиков. Я развернул его и стал читать на ходу.

Одной маленькой пустынной страной правили два юриста, соединенные друг с другом супружескими узами. Нетрудно представить, что верховенство закона почиталось тут больше, чем внезапные капризы и эмоции, благодаря которым развалилось не одно государство. Юристы были в своем деле людьми образованными и построили, в конце концов, общество по правилам, угаданным великими утопистами всего мира. Согласно Платону, например, они старались поддерживать однородность и единомыслие во всем обществе, не допускали разногласий и столкновений интересов, вызывающих те или иные чувства, утяжеляющие душу, прививали гражданам правильное мировоззрение и ограждали, насколько это возможно, от влияния других стран. В идеале предполагалось освобождение от привязанности ко всему телесному, и в наибольшей степени от желаний. Художников, вопреки мнению великого идеалиста, решено было пока из государства не изымать, поскольку их кустарная продукция и без того пользовалась у населения незначительным спросом.

Как и везде, законы в этой стране были непонятны и противоречивы, часто ими совершенно невозможно было определить, какой поступок законен, а какой нет, какой справедлив, а какой несправедлив, где правда, а где ложь. Но удобство заключалось в том, что страной правили юристы, которые всегда приходили народу на помощь, давая компетентные объяснения. Без этого ходить бы всем по правовому полю, как по минному, или же в обход, где как раз любили отдыхать супруги. Такой случайной встречи с четой никто, конечно, из подданных не желал. Во-первых, это походило бы на фамильярность, во-вторых, мало ли на какую сцену внезапно выйдешь.

Так или иначе, люди могли уже не предаваться никаким размышлениям исторического, политического или социального порядка, и всегда пребывали в изумлении. Ибо всё, буквально всё окружающее внушало им одно только высокое представление о правосудии. Проникнутые почтением, охваченные испугом, они готовы были сами говорить перед судьями о собственной виновности, даже если в душе не чувствовали себя преступниками. Но как мало значила душа какого-нибудь солдата или владельца заводов, газет, пароходов перед символами закона и вершителями общественного возмездия. К тому же личный адвокат за скромный гонорар готов был разубедить подсудимого в его невиновности.

На модернизацию и благоустройство судов власть не скупилась. Архитектура великолепная, количество сидячих мест увеличено, клетка подсудимого на возвышении, что наводило на мысль, что предстать перед судом было для самого обвиняемого пусть и несколько мрачной, но все же почестью и отличием. Для допущенных на судебное заседание завели буфет. В этой стране заботились о людях не на словах, а на деле. Удивительно! просто удивительно! И правосудие получить, и водки напиться — все можно!

Как истинные христиане, юристы исходили из априорной греховности человека. Чем выше поднимался тот по карьерной лестнице, тем больше грехов накапливалось не только у него в душе, но и в файлах соответствующих инстанций, тем роднее люди элиты становились друг другу и тем больше нуждались в отеческой заботе юристов. В политических дебатах оппоненты обвиняли друг друга во всех смертных грехах, отдавая благотворную дань гласности и потешая публику. А кто бросит камень, подумайте сами? Тем более что дело происходит не в суде, и после спектакля каждого ждет не лязг замка в одиночной камере, а обед, заказанный в ресторане. Чистосердечные и страстные часто прибегают к метафорам, что только украшает искусство спора и свидетельствует о наличии ценностей. «Лучше быть партией жуликов и воров, чем партией бандитов и убийц!» — эффектно заканчивал речь политический лидер, даря улыбкой своего визави. Ловко сказано, не правда ли? Иногда юристы назначали кого-нибудь особо виновным, тогда уж да, лязг замка и годы для раздумий. Такие экологические процедуры в правовом обществе, согласитесь, естественны. А зато какой мир и климатическое великолепие поселялись в окрестностях центра на короткую перспективу. Молитвой только и можно выразить.

Некоторое недовольство двора вызывало лишь то, что супруги были между собой разительно не похожи. Буквально все в них было разное, кроме роста, экономного, как у космонавтов. Век назад страну выводил из руин тоже юрист, но он был в единственном экземпляре. А тут… На лице у одного — застенчивая улыбка несовершеннолетнего принца, у другого — ухмылка черного полковника, невольно пробуждающая в мозгу преступную мысль о пытках. Немудрено запутаться и наделать ошибок в поведении. То задрожат неуместно перед принцем, забыв сказать комплимент по поводу обворожительной улыбки, то бегут прикладываться к руке полковника, хотя правильно было бы подобострастно остолбенеть или хотя бы рявкнуть «здрассь» осевшим голосом.

А и супруги иногда как будто намеренно вносили путаницу в подобострастие. Несовершеннолетний принц принимался вдруг отчитывать генералов и страшно таращить при этом глаза, а полковник садился за фортепьяно и приятным полицейским тенором напевал любимый народом романс «Жасмин осыпается к полночи».

Вообще говоря, кто в семье главный, ни для кого не было секретом, но приходилось вести себя так, как будто он есть, то есть раздавать знаки внимания направо и налево, что являлось дополнительной нагрузкой на вестибулярный аппарат.

Вечерами супруги любили расписывать «пульку» с местными миллиардерами. Причем сумму банка, для интенсификации интриги, объявляли уже после того, как игра заканчивалась. Говорили про это разное. Одни утверждали, что проигрыш стоил не больше чем жизнь, другие, что не меньше чем миллиард.

По комфортности проживания эта страна не знала себе равных. Некогда русский психоаналитик и пророк рисовал три пути развития общества: муравейник, курятник и хрустальный дворец. Безмысленное, но стадно согласное существование в муравейнике, вольное, пусть и скверно устроенное в курятнике и благоденственное, но устроенное чужой волей во дворце. Человек по глупости и жадности мечтает жить во дворце, не понимая, что осчастливленная природа его взбунтуется от любого регламента.

«Да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, — писал психоаналитик, — дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории. Рискнет даже пряниками и нарочно пожелает самого пагубного вздора, самой неэкономической бессмыслицы, единственно для того, чтобы всему этому положительному благоразумию примешать свой пагубный фантастический элемент.»

Гениальное остроумие юристов еще не вполне оценено. Из трех вариантов будущего они осуществили сразу все. Демократия, как в муравейнике, была занята своими хвойными иголками. В разделенном на клетушки курятнике каждый мог проявить свой фантастический элемент: хоть кукиш соседу показать в виде рейдерского наезда, хоть поупражняться в домашнем деспотизме, а то и обмануть или уничтожить весь мир в виртуальном окне. А уж о благоустройстве дворца-курятника позаботился научно-технический прогресс. Всё, главное, обустроилось самой собой, без всяких там социалистов, нигилистов или революционеров. К всеобщему удовлетворению. И от пряников нет необходимости отказываться.